Младшая сестра матери Николая выходила замуж дважды. После смерти первого мужа, от которого у нее осталось двое детей, она вышла за мелкопоместного дворянина Николая Дмитриевича Пыпина и родила еще 20 детей. Один из них, Александр Николаевич Пыпин, крупный ученый, ставший даже академиком, всю жизнь был верным другом НГЧ, думаю, понимая его значение в русской культуре.

Дома и строения обеих семей находились в одной усадьбе, и дети виделись и общались практически ежедневно. На усадьбе жили и другие люди, снимавшие флигеля. Летом там было много детей. Играли в лапту, бабки, забирались на столб, прыгали через яму, запускали змея. Зимой катались на дровнях или салазках с высоких взвозов – прямо на лед реки.

Жизнь была небогатой, но достаточной. Лишних денег не водилось, но проблем с одеждой и пищей никогда не было. Не было нянек, тем более гувернеров и гувернанток. Вот слова НГЧ: «Оба отца писали с утра до вечера свои должностные бумаги. Они не имели даже времени побывать в гостях. Наши матери с утра до ночи работали. Выбившись из сил, отдыхали, читая книги. Они желали быть – и были, – нашими няньками. Но надобно ж обшить мужей и детей, присмотреть за хозяйством и хлопотать по всяческим заботам безденежных хозяйств» (XV, 152).

Дом Чернышевских. Акварель В.А. Пыпиной

Все же была и прислуга: несколько горничных, кучер, соответственно в конюшне были лошади, две для выездов, одна для поездок на базар и за водой. Держали кур и павлинов. Сад с грушами, яблонями и вишнями спускался к Волге. В доме Чернышевских было восемь комнат. Столько же и в доме Пыпиных. Обе сестры с мужьями и детьми много лет жили практически одной семьей. В театр не ходили, главное развлечение было чтение, много и часто читали вслух. В доме правили женщины. НГЧ привык, что домом руководит его мать, мужья отдавали все заработанные деньги женам, которые распоряжались и финансами, и всей недвижимостью. Думаю, отдавая своей жене Ольге Сократовне весь свой заработок и полностью подчиняясь ей в делах домашних, Николай Гаврилович воспроизводил архетип родительского дома. Это и был тот средний уровень достатка, который он полагал необходимым для каждого человека, чтобы человек мог развиваться духовно. В семьях не было никогда ссор. Как писал Духовников, все члены обоих семейств подчинялись, уважали и слушались Гавриила Ивановича, как старшего; его слово – закон; он не скажет дурного, не сделает предосудительного, в нужде же Гавриил Иванович всегда помогал Пыпиным.

Еще два слова об отце: «В конце жизни кафедральный протоиерей Г.И. Чернышевский, занимавший пост саратовского благочинного с 1828 по 1861 г., был известной и почитаемой личностью в Саратове. За свою священническую и миссионерскую деятельность в Саратовской епархии он получил много церковных наград, в числе которых он имел и самые высокие – два ордена Св. Анны II и III степени, что свидетельствует о признании его заслуг в Синоде»[31]. Заслуг было много, и, надо сказать, Николенька привык отцом гордиться.

Но пора переходить к сыну.

В детстве мальчишкам давалась известная свобода, волжские дети, они и веселились, используя подручные средства: игрушек не было. Хочу показать читателю Чернышевского, которого вряд ли кто может увидеть за сутуловатой фигурой в очках. Вспоминает товарищ детских игр: «Когда мы подросли, то Николай Гаврилович придумал катание на дровнях, которое происходило в отсутствие наших родителей. <…> Бабушкин взвоз, по причине большой покатости к Волге, представлял очень хорошее место для нашего катания. <…> Любитель больших и сильных ощущений, Николай Гаврилович старался направить дровни на ухабы и шибни, которыми в зимнее время бывал усеян Бабушкин взвоз. Чем больше толчков получали наши дровни, тем нам было веселее. <…> Подкатываясь к последнему кварталу Бабушкиного взвоза, Николай Гаврилович старался направить сани на бугор, чтобы с него можно было скатиться на Волгу, где находилось несколько прорубей, и проскочить через прорубь, конечную цель нашего путешествия»[32].

Н.Б.Терпсихоров «Н.Г.Чернышевский в детстве на дровнях»

Образ бурлака Никитушки Ломова не случаен в его творчестве, физическая сила нравилась юному волгарю. Да и как иначе мог он пережить несколько лет Петропавловского равелина и десятилетия самого глухого места в Сибири! Кроме силы нравственной, веры в свою нужность России, при этом склонности к самоиронии, необходима была и крепость физическая. Больше я к этой теме возвращаться не буду (если только к случаю), но прошу читателя запомнить написанное о физических способностях одного из первых русских интеллектуалов. Для закрепления этой темы приведу еще один мемуарный эпизод: «Физические развлечения и гимнастические упражнения на свежем воздухе очень укрепили организм Николая Гавриловича и развили его силы. Рассказывают, что в семинарии он почти не расставался с книгою даже во время перемен. Когда шалуны-товарищи начнут беспокоить его и отрывать от занятий, то он выскочит из-за парт, бросится на учеников и прогонит их всех, причем многим порядочно намнет бока. В Саратовской гимназии он также был известен за сильного. Во время перемены иногда учителя испытывали друг друга, кто сильнее, и тягались на палках. Николай Гаврилович большею частью перетягивал даже сильного, громадного роста своего товарища Евлампия Ивановича Ломтева, учителя истории»[33].

Запомним это, к его силе еще вернемся. Но славен Чернышевский в русской культуре не физической силой, а невероятной силой интеллекта, обширностью знаний, которые дополняли друг друга, а не лежали мертвым грузом, каждый предмет на своей полочке: такое бывает часто. Обратимся же к тому, как он приобретал свои знания.

Начну с начала, с цитаты из книги исследователя: «Среди первых составленных отцом прописей, которыми семилетний Николя начал изучение родного языка, значились фразы: “Бога люби паче всего”, “Веруй во Евангелие”, “Господь даёт разум”, “Един есть Бог естеством”»[34]. Эти фразы во многом определили его установку. Вера в разум, в рацио как божественная установка позволили ему усвоить позже немецкую философию сквозь евангельскую призму, даже когда он это еще не понимал. Сам он вспоминал те первые слова, которые вошли в его сознание: «Чаще всех других сословных, деловых и общественных слов, слышались моим ушам до 18 лет: “архиерей, Сергиевская церковь, священник, консистория, обедня, заутреня, вечерня, антиминс, дарохранительница, ризы, камилавка, наперсный крест”» (Чернышевский, XII, 492). Детские годы, помимо баловства со сверстниками, он проводил там, где никому из них и не снилось. Поскольку Гаврила Иванович «идя в церковь, обыкновенно брал с собою и сына и ставил его в алтарь», до поступления в духовную семинарию мальчик «не пропустил ни одной божественной службы».

В 1835 г. начинаются его занятия с сыном, а с 1836 г. они приступают к программе духовного училища, программе, рассчитанной на шесть лет, после чего подросток может поступать в семинарию. Домашнее обучение разрешалось до поступления в семинарию, и в деле юного Чернышевского возникла пометка, что он отправлен «в дом родителей для обучения». Уже в семинарском сочинении «Рассуждение. Следует ли отдавать предпочтение школьному воспитанию перед домашним» он твердо отдает предпочтение домашнему как более продуктивному и весьма саркастически изображает школьное: «Что касается воспитания школьного, то при нем собирают в кучу множество учеников самых разных способностей, степени развития, возраста, одаренности, прилежания: может ли учитель достаточно хорошо разобраться в каждом из них? И коль скоро ученики идут по пути образования каждый своей дорогой, то возможно ли от учителя требовать, чтобы он достаточно внимательно наблюдал, не выпускал из виду каждого из них? чтобы он мог одновременно развивать всех учеников, занимаясь с каждым в отдельности, по-разному? чтобы он имел возможность всем преподать столько же, сколько отдельным воспитанникам? А ведь очень часто то, что полезно и нужно одному, совсем не нужно и даже вредно другому» (Чернышевский, XVI, 377).