И как-то меня внезапно перестало волновать, кто с кем и почему, но догадывался, что, например, мои друзья точно не одобряют что-либо, связанного с ЛГБТ. Для них, как и для большинства, непохожие люди – больные и вообще нужно бы их всех исправить, перенастроить, как роботов, да только человек – не робот. Наверное, стереотип, засевший в мозгах людей, сложно искоренить по щелчку пальца, а, возможно, никогда и не получится. Я не особо переживал, кто я в этом мире и какую роль занимаю, поэтому просто решил считать, что меня всё это точно не касается. Но последние пару дней не переставали удивлять, а новые сюрпризы постоянно вгоняли в тихую панику.
Одно дело, когда что-то происходит с кем-то там в интернете, а другое, когда с тобой.
Допустим, мне понравился человек. Неужели это реально могло произойти так быстро? С первого взгляда, что ли? Ну, почти с первого. Да сказки всё это, причём такие детские, что даже я со своим «умудрённым» семнадцатилетним возрастом вообще никак не вписывался в потенциального слушателя, которому вешают лапшу на уши. И самое дурацкое, что мне некому было рассказать о своих мыслях, не с кем поделиться. Хотя казалось бы – Сашка всегда рядом находилась, и Толик со Стасом, а дома – с родителями можно поговорить. Но страх, что меня возненавидят близкие люди из-за стереотипов, перевешивал все мои желания обсудить свои проблемы.
А проблемы ли? Вдруг я зря беспокоился вообще и не стоило так переживать из-за пустяка, а может временного помутнения или перегрева на солнце… Или всё это – лишь новый бредовый сон, который на самом деле продолжал сниться, пока я еду в маршрутке? Надумал себе невесть что и сам же загнался. Возможно, сейчас я проснусь от очередной кочки на дороге, осмотрюсь – а от Андрея уже и след простыл, он вылез, допустим, где-то по пути, и мы с Сашкой вдвоём поедем до озера…
Однако я не просыпался, потому что не спал. Стоя в душе, смывал с себя частички той самой лечебной грязи и размышлял над всем, что со мной произошло.
Много раз слышал, что человек сам чувствует, когда кому-то нравится. Что это типа сложно не заметить. В памяти тут же всплыли все эти прикосновения и взгляды, которые явно намекали, что…
Да нет, ну не могло такого быть. Взаимно, что ли?
Возможно, Андрей на самом деле не был таким уж порядочным, добрым и весёлым. Возможно, он вёл себя так только со мной. А возможно, ничего такого и не имел в виду.
Возможно, возможно, возможно… Бли-и-ин.
Всё бы ничего, я бы его не заподозрил ни в каким намерениях в свою сторону, если бы не одно огромное жирное «но».
Но что это, чёрт возьми, недавно было перед моим подъездом?
Он ведь практически прямо сказал, что заинтересован в том, чтобы я о нём думал, а то ему, видите ли, скучно…
Судорожно выдохнув, я сделал температуру воды погорячее, потому что меня начало морозить.
Скучно ему, значит. Весельчак. Хотя он и правда весельчак, что уж. По крайне мере, он постоянно шутил, да и улыбка с его лица практически не сползала, заряжая своей энергией, отчего хотелось постоянно на неё смотреть. А татуировка? Где Андрей успел сделать татуировку, если ему шестнадцать? Наверняка находился в кругах каких-то неформалов, или как их ещё назвать, а родителям либо было пофиг на это, либо они поддерживали его, что вряд ли, хотя… Это мои бы ни за что мне не разрешили сейчас бить тату, считая, что их носят только зеки, а его родители, может, были более прогрессивных взглядов.
Андрей точно с виду походил на того самого друга, от которого обычно просят держаться подальше. Рядом с такими людьми – яркими, забавными и интересными – я всегда чувствовал себя амёбой.
И мне до сих пор казалось, что случившееся произошло не со мной. Моя невзрачная и тихая жизнь не могла внезапно вот так начать меняться. Однако, забавно, что именно меня больше всего поразило: я понравился тому, кто понравился и мне. То есть даже не то, что это парень и что этот парень – Андрей, а осознание того, что я – живой. Что я не какой-то манекен и не ходячая кожаная оболочка с набором органов внутри, а реальный человек, про которого обычно пишут истории, снимают фильмы, рассказывают бабки у подъезда или ма сплетничает, что вот у её подруги сын-то женился там, например, а дочь родила десятого внука…
Странное состояние.
Будто в меня впервые вселили душу, забыв сделать это перед появлением на свет.
Когда я наконец вышел из ванной, желудок напомнил урчанием – словно внутри меня жил персональный кот, – о том, что он уже готов к употреблению пищи. Жрать захотелось, проще говоря. Я похромал на кухню, чтобы урвать кусок чего-нибудь съестного из холодильника, обдумывая по пути, что же сказать родителям насчёт своего помятого вида. Прятаться было бесполезно: погода «испортилась» – ну, по мне-то лучше стала – и проваляться в кровати по причине жары уже никак не получилось бы.
Не успев пройти и половины коридора, я услышал звук ключей за дверью и проворачивающийся замок. Быстро заглянув в зал, посмотрел на висящие часы. Стрелки показывали почти четыре часа дня. Совсем вылетело из памяти, что сегодня пятница и короткий день. Ма работала недалеко, на машиностроительном заводе, где-то в цеху, а цеховые всегда даже раньше КБ** заканчивали рабочий день.
Но всё равно, уже полдня прошло, вот это я задумался так задумался в душе.
– Ну и, что с твоим лицом? – ма недовольно посмотрела на меня, как только зашла в квартиру. Я тоже мельком окинул её взглядом: уставший вид, растрёпанные светлые волосы, собранные в неаккуратный пучок, юбка, помятая снизу… Проигнорировав вопрос, я направился к маме, чтобы забрать тяжеленные сумки с продуктами, и тут она ужаснулась: – А с ногой-то что?
Лишь бы она не начала хвататься за грудь и бежать наливать Корвалол.
– Подвернул, упал, очнулся – гипс, – пожал плечами, забирая покупки.
– Не смешно, Кеш, – садясь на пуфике в коридоре, ма сняла туфли с длинными носком и, разминая руками ступни, внимательно начала следить за каждым моим движением. – Рассказывай.
Мамино «рассказывай» никогда не предвещало ничего хорошего. Она с самого моего раннего детства слишком упорно хотела походить на заботливую мать, при этом не видя границ. Если я раскрывал рот и делился с ней переживаниями, она тут же начинала меня отчитывать, указывая на все-все мои промахи. Будто мне это должно было как-то помочь. Наверное, она считала, что я внимательно её выслушаю и вынесу из её замечаний урок, чтобы в будущем больше не совершать таких ошибок. А я уже не особо слушал её трёп, чувствуя себя виноватым во всех человеческих грехах. Поэтому срывался за поддержкой к бате, но он устало посылал обратно, отмахиваясь, типа «к матери обратись».
– А я и не шучу, ма. У меня же с чувством юмора всё плохо, – напомнил я и поплёлся с пакетами на кухню. Поставив их на стол, начал разбирать.
Молоко, яйца, лук и петрушка, десять пачек приправ… По скидке, что ли?
– Да, в этом ты весь в отца, – она зашла за мной и опёрлась плечом на косяк.
Макароны, новые зубные щётки, яблоки, которые недалеко падают от яблонь…
– Зато красотой – в тебя, – заметил я, но в ответ услышал тишину.
Положив на стол коробку печенья, я развернулся. Каждый сантиметр кожи ощущал едкий оценивающий взгляд, в итоге остановившийся на моём синяке.
– Давай посмотрю, – она подошла ко мне и протянула руку к подбородку, после поворачивая мою голову то в право, то влево, то вниз, то вверх… Казалось, она у меня отвалится на фиг! Я чувствовал себя подопытной крысой, которую разглядывают со всех сторон после очередного эксперимента. – М-да… – вздохнула ма. – Садись, – кивнула на стул, и я сел. Она опустилась на корточки и, взяв, мою больную ногу, проделала с ней то же самое, что и с головой.
– Ай-яй! – вскрикнул я.
– Вот тебе и «ай-яй», – покачала ма головой и, поднявшись, направилась к холодильнику. Открыв его, она внимательно прошлась взглядом по содержимому и достала замызганный синий тюбик с дверцы: – Держи, – вручила мне, – три раза в день. Расслабь свою ногу, вытяни её, без надобности не ходи лишний раз.
