– Какое счастье! И как я буду вам обязан, адмирал! Но позвольте просить вас еще об одном одолжении: пожалуйста, никому не говорите о той помощи, которую мне удалось вам оказать в вашем славном труде. Пусть о ней знает только король. Тогда он увидит, что я трудился не ради славы и шума, а ради верности своему слову. Теперь-то он имеет полную возможность отблагодарить меня наградой, тысячекрат более завидной, чем все почести и титулы в его королевстве.

– Ну, это, видно, и впрямь великолепная награда, – ответил адмирал. – Дай бог, чтоб король не поскупился на нее. Я, во всяком случае, поступлю согласно вашему желанию, Габриэль.

– Ах, – воскликнул Габриэль, – как давно я не испытывал такого душевного покоя! Теперь я весело взойду на валы и буду биться там с легким сердцем. Разве железо и свинец посмеют коснуться человека, полного надежд?

– Все же не слишком-то полагайтесь на это, – улыбаясь, ответил адмирал. – Теперь доступ в город почти открыт, и достаточно нескольких пушечных выстрелов, чтобы снести последние укрепления. К тому же у нас не хватает солдат. Первый же приступ отдаст крепость в руки неприятеля.

– А не может ли подоспеть нам на помощь господин де Гиз?

– Господин де Гиз не станет рисковать своими солдатами ради города, уже на три четверти взятого, и это будет вполне разумно с его стороны. Пусть он держит их в сердце Франции, где они сейчас необходимы. Сен-Кантен обречен, и теперь ему остается только пасть со славою, к чему мы должны приложить свою руку. Нужно, чтоб победа над Сен-Кантеном обошлась испанцам дороже, чем поражение!

– Ну что ж, пусть будет так! – весело подхватил Габриэль. – Для забавы продержимся еще несколько дней. Это даст герцогу де Гизу еще немного времени.

Действительно, Филипп II и его военачальник Филибер-Эммануил, разъяренные долгой задержкой перед городом, не рискнули после десяти безумных приступов пойти еще на один, не имея полной уверенности в успехе. Как и в прошлый раз, они сделали трехдневную передышку и в течение этих дней ограничивались только обстрелом.

За это время адмирал и виконт д’Эксмес всячески пытались заделать проломы в стенах, но не хватало ни рабочих рук, ни сил.

В городе не сохранилось ни одной уцелевшей стены. Дома зияли пустотой, а солдаты, не составляя сплошной единой цепи, торчали поодиночке на главных укрепленных пунктах.

Габриэль сам убедился в этом. Фактически город был взят еще до того, как был подан сигнал на приступ. Но неприятелю не пришлось войти в город через ту брешь, которую защищал Габриэль. Вместе с ним были дю Брейль и Жан Пекуа. Они втроем так яростно сражались, творили такие чудеса удали, что сумели трижды отбить напор осаждающих. Габриэль целиком отдался радости боя, и Жан Пекуа так восхищался его ударами, что, зазевавшись, чуть не погиб сам. Габриэлю пришлось дважды спасать жизнь своего почитателя. Горожанин тут же на месте поклялся виконту в преданности и верной службе.

Но, несмотря на эти героические усилия, город уже не мог сопротивляться, и вскоре враги наводнили улицы Сен-Кантена. Итак, после семнадцати дней осады и одиннадцати штурмов город сдался.

Поначалу вражеские солдаты занялись грабежом в пылающем городе, но Филибер тут же принял крутые меры и водворил порядок. Когда адмирал Колиньи предстал перед ним, тот встретил его с должным почетом.

– Я не умею карать за храбрость. С Сен-Кантеном мы обойдемся не хуже, чем если бы он сдался в первый же день.

И победитель, не менее великодушный, чем побежденный, стал обсуждать с адмиралом приемлемые условия сдачи.

Конечно, Сен-Кантен был объявлен испанским городом, но всем жителям, не пожелавшим пребывать под иностранным владычеством, предоставлялось право уехать, оставив в городе свое недвижимое имущество. Солдаты и горожане признаны были свободными, за исключением пятидесяти человек, которые по выбору городских или военных властей остаются за Филибером. Они, независимо от пола, возраста и общественного положения, должны быть выкуплены – условие, необходимое для уплаты задержанного жалованья солдатам. По отношению к Колиньи, который за время осады исчерпал все свои личные средства, было проявлено удивительное великодушие: он был избавлен от выкупа и ему предложили хоть на следующий день вернуться в Париж.

Эти условия были вполне приемлемы, и Колиньи вынужден был на них согласиться. Горожане же приняли их с радостью, хоть и не без опасений. В самом деле, как знать, на кого падет страшный выбор Филибера-Эммануила и его совета? Это будет известно только на следующий день.

Арно дю Тиль, этот деятельный и находчивый коммерсант, всю ночь ломал голову над своими делами и придумал комбинацию, которая сулила ему немалую прибыль. Он оделся как можно богаче и с самого утра принялся разгуливать по улицам, уже кишевшим разноплеменными победителями: немцами, англичанами, испанцами…

«Поистине вавилонское столпотворение! – думал озабоченный Арно, слыша вокруг только чужую речь. – По-английски я знаю всего несколько слов. Как же мне столковаться с ними?..»

– Эй ты, кишка с требухой! Стой, каналья! – крикнул кто-то в этот миг за его спиной.

Арно живо повернулся к тому, кто, несмотря на ярко выраженный английский акцент, как будто владел и всеми тонкостями французской речи.

Это был рослый парень, бледный, рыжий, который, должно быть, хитер был в торговых делах и глуп в житейских. Арно дю Тиль с первого же взгляда узнал в нем англичанина.

– Чем могу служить? – спросил он англичанина.

– Я вас беру в плен, вот и вся ваша служба, – ответил тот, уснащая свою речь английскими словечками.

– Отчего же именно меня, а не кого-нибудь другого? Отчего, например, не вот этого ткача?

– Потому что вы одеты побогаче, чем ткач.

– Вот как? А по какому праву, скажите на милость, меня останавливаете вы, простой стрелок, насколько я понимаю?

– О, я действую не от своего имени, а от имени лорда Грея, моего начальника, который командует английскими стрелками. Герцог Филибер-Эммануил выделил ему как долю в добыче право на трех пленных – двух дворян и одного горожанина. А мой начальник знает, что я не калека и не слепой. Вот он и послал меня на охоту – приказал добыть ему трех дорогих пленных. Вы наилучшая дичь из всей, что попадалась мне на пути.

– Слишком большая честь для бедного оруженосца, – потупился Арно. – А хорошо ли будет меня кормить ваш начальник?

– Ты что, плут, надеешься, что он тебя долго будет кормить?

– Полагаю, до того самого дня, когда ему будет угодно вернуть мне свободу, – ответил Арно. – Не даст же он мне умереть с голоду.

– Гм! Неужто я и вправду принял облезлого волка за лису с прекрасным мехом?

– Боюсь, что так, господин стрелок, и если господин Грей, ваш начальник, обещал вам комиссионные за пленных, то я очень опасаюсь, как бы двадцать или тридцать палочных ударов не были единственным доходом, который вам сулит мой плен. А впрочем, говорю я это не для того, чтоб отбить у вас вкус ко мне. Советую вам попробовать.

– Возможно, ты и прав, мошенник, – сказал стрелок, присматриваясь к лукавым глазкам Арно, – и я на тебе не заработаю того, что мне обещал лорд Грей – один ливр с каждой сотни выручки.

«Вот кто мне нужен», – подумал Арно, а вслух произнес:

– Вот что, друг-неприятель, если я натолкну вас на богатую добычу, на пленника, цена которому этак тысяч десять ливров, чем вы отблагодарите меня за это?

– Тысяч десять?! – воскликнул англичанин. – В такую цену пленники в самом деле редки. Ведь на мою долю выпадет тогда сто ливров. Заработок знатный!

– Да, но добрую половину его пришлось бы уступить приятелю, который показал бы вам путь к этим денежкам. Разве это не справедливо?

– Идет! – сказал, с минуту поколебавшись, стрелок лорда Грея. – Отведите меня только к этому человеку и назовите его мне.

– Далеко нам идти не придется, – ответил Арно. – Отойдем-ка в сторонку. Подождите, я не хочу показываться с вами на городской площади. Дайте мне спрятаться за угол этого дома. А вы идите вперед. Видите на балконе ратуши дворянина, беседующего с горожанином?