К средствам гигиены в новом мире относились с благоговением. С одной стороны, эти вещи были несущественными для выживания. Гораздо труднее придется без оружия и патронов, без еды и лекарств, чем без туалетной бумаги или зубной щетки. Можно жить в грязной одежде, с кишащими по телу паразитами. Банка долгосрочных консервов в любом случае ценилась гораздо выше, чем упаковка ароматного мыла. С другой стороны, гигиена давала людям возможность не опуститься на самое дно, оставаться людьми. Когда ты продолжаешь следить за собой, несмотря ни на что, ты испытываешь уважение к самому себе. Поэтому бритвенные станки и зубные щетки расходились на обменных рынках не хуже, чем еда и патроны. Люди собирали их про запас, забивали предметами шкафы и полки в домах. Абрам и его друзья не были исключением. Пригодиться могло все. Даже подгузники и женские прокладки. Последние, например, в крайнем случае, можно использовать, как туалетную бумагу, но это непозволительная роскошь. Гораздо полезнее подкладывать их в обувь. Тогда ноги подолгу будут оставаться сухими. Очень удобно в мокрую и холодную погоду, когда ты днями пропадаешь на дежурствах, патрулях и вылазках за припасами, а твои ботинки утратили прочность еще на прежнем владельце. К тому же прокладки можно обменять у местных женщин на несколько часов их личного времени. Человеческое тепло тоже ценилось здесь очень высоко.
Побрившись, Абрам тщательно промыл использованный станок в чистой воде. Иголкой прочистил лезвия от маленьких волосков и вытер насухо тряпкой. Такие вещи нужно беречь. Кожа на лице зудела после бритья. Несколько месяцев скрытая густой бородой, она казалась нежной и чувствительной. Абрам посмотрелся в зеркало и с трудом узнал себя. Это он? Разом помолодевший на пару-тройку лет. Как будто снова он стал тем, кем был когда-то. Молодым и симпатичным. Он знал, что был привлекательным. Не раз ловил на себе заинтересованные и даже восхищенные взгляды сокурсниц. Зачастую их интерес не ослабевал ровно до тех пор, пока Абрам не открывал рот, силясь что-то сказать. Заикание во многом сформировало его личность, как человека. Он никогда не был изгоем или объектом для насмешек, всегда мог за себя постоять и дать отпор обидчику. Просто проблемы с речью всегда толкали его к поиску своего круга общения, из которого он старался не выходить. Так было в школе, в университете и сейчас. Рядом всегда были люди, способные его понять. Его друзья. Остальные же часто считали его замкнутым нелюдимым молчуном.
Стоя голышом посреди комнаты, он снова осмотрел себя. Чувствовался сильных запах немытого тела, грязи и пота, но в остальном он был удовлетворен собой. Крякнув от усилия, Абрам осторожно снял с печки горячую кастрюлю, обмотав ручки старым полотенцем, чтобы не обжечься. От воды валил густой горячий пар. Вылил воду в ванну и попробовал ногой: горячо. Долил холодной. Затем забрался внутрь полностью. Ванна была маленькой, жесткой и неудобной. Спина упиралась в металлический ободок, колени поднимались до самого носа. Но горячая вода была праздником. Замерзшие пальцы ног приятно защипало. Тело, за день напитавшееся сыростью и холодом, начинало оживать. Он тщательно намылился. До скрипа и красноты растирал кожу жесткой мочалкой. Нельзя упускать возможности. Кто знает, когда снова появится шанс принять горячую ванну. Предстоящие дни и недели обещали быть тяжелыми и опасными. ФНС наверняка пришлет карателей в отместку за сегодняшнюю бойню. А значит, будет настоящая война. Не одиночные бои с ходоками, не преследование людоедов и бандитов, а настоящая битва на уничтожение. И скорее всего с оружием придут прожженные бойцы, ветераны множества боев, а не сегодняшние пьяницы, готовые за лишнюю буханку хлеба перестрелять друг друга. Раков и другие командиры говорили, что город может выстоять против любого противника, надеялись, что на помощь придут другие отряды, недовольные новым правительством, но сказать о чем-то с уверенностью не мог никто.
Абрам чаще всего с ужасом думал о будущем. И ужас этот уже давно стал рутинным, привычным. Он боялся ходоков, боялся ответных действий ФНС, боялся вражеских зубов, ножей, пуль и гранат. Но больше всего он боялся холодов и надвигающейся зимы. Если ходоки и столкновения с вооруженными врагами были событиями переменными, то в приходе зимы сомневаться не приходилось. Снова будут эти бесконечно долгие дни и ночи. Всегда не хватает теплой одежды и топлива для печки, всегда случаются простуды и обморожения, всегда дует из окон, всегда приходится спать в одежде, накрывшись ворохом одеял. Человек понимает, что прежняя жизнь разрушена, только когда приходит осознание, что незаметные прежде мелочи становятся все более редкими, а зачастую недостижимыми. Когда понимаешь, что не всегда есть возможность помыться в горячей воде и вдоволь поесть. Когда начинаешь вспоминать, как удобно было носить целые носки и трусы, как приятно не чувствовать копошение вшей в подмышках и паху и какое же все-таки счастье спать раздетым после того, как неделями не снимал тяжелый грязный бушлат.
Прошлая зима была относительно спокойной, теплой и дождливой. По весне Двина вышла из берегов, вода затопила подъезды, подвалы и выгребные ямы. По улицам вместе с талой водой потекло дерьмо. Канализация в домах не работала, во дворах рыли выгребные ямы и ставили деревянные общественные туалеты. Зима, которая была до этого, обернулась для города кошмаром. В декабре ударили морозы, которые держались до середины марта. Когда холода ослабевали, на смену им приходили метели и снегопады. В заброшенных районах сугробы достигали третьих этажей. Снег чистили, как могли, но за ночь завалы вырастали снова. Часовые и патрульные замерзали насмерть. Ходоков останавливали только на подступах к жилищам людей. А так они свободно бродили по городу, выли по ночам, барахтаясь по пояс в снегу. Абрам с содроганием представлял себе следующую зиму. Какой она будет. И будет ли вообще. И доживет ли он сам до первых настоящих холодов.
Помывшись, Абрам насухо вытерся и оделся в чистое. В комнате уже было тепло, можно хоть голышом ходить. Он замочил грязную одежду в мыльной воде и принялся за уборку. Вымел мусор во всех комнатах, набрал ведро воды для мытья полов. После он почистил на ужин гору картошки. Весной несколько ведер посадили на дворовом огороде, осенью накопали два мешка. На целую зиму не хватит, но уже кое-что. Есть консервы, хлеб, самодельная колбаса, на худой конец сушеная мясо и рыба. Абрам поморщился, вспомнив сегодняшнюю страшную находку в лагере гвардейцев. Человечина была под запретом, зато вход шло другое мясо. Точнее любое. Кто-то в городе держал свиней и коз, но никто не брезговал голубями, воронами и собаками. Крысы на вкус тоже были вполне ничего. Особенно те, которых можно было поймать в подвалах, здоровенные, жирные, отожравшиеся на падали. Но это в крайнем случае. Еду экономили, ели всегда ровно столько, сколько нужно для поддержания сил. Пищи должно хватить. Если что, всегда можно добыть. Дикие животные порой заходили в город. Они уже не боялись людей, чувствовали себя полноправными хозяевами на опустевших улицах. Частенько удавалось подстрелить дикого кабана, оленя или даже лося. Туши разделывали, делали из них колбасы и консервы, сушили и солили. Продовольственный налог силам ФНС резко урезал рацион горожан, но сейчас все должно стать, как раньше. Хоть отъедимся напоследок, подумал Абрам и тут же отругал себя. Плохие мысли, неправильные. Нужно гнать их от себя, как бы ни было трудно.
Он промыл картошку, ссыпал в большую кастрюлю, залил холодной водой, посолил. Кастрюлю поставил на раскаленную печь, подбросил в топку еще несколько деревяшек и принялся за стирку. Собрал по квартире всю грязную одежду, которую нашел. Закатал рукава рубашки, добавил горячей воды в ванну, потея и отдуваясь, колошматил мокрые пенные тряпки. Абрам старался работать на общее благо, ему здесь нравилось. Нравилась эта квартира, он любил друзей. Новополоцк он тоже любил, родился здесь и, так уж вышло, что никогда его надолго не покидал. Он закончил школу и поступил в местный университет. Потом хотел распределиться и уехать куда-нибудь, но не получилось. До эпидемии он жил с матерью в другом районе, недалеко от кинотеатра «Минск», но сейчас старался обходить бывший дом стороной. Слишком много тяжелых воспоминаний.
