Мелкий холодный дождь усиливался, влажной густой массой висел в воздухе. Оседал на лицах и одежде. Кто-то из бойцов зябко ежился, ворчал на непогоду.

– Это не дождь, – отвечали ему, пытаясь подбодрить, – так, морская пыль.

Они все сгрудились возле единственного БТРа, смотрели на молчащую пока рацию, ждали сигнала. Когда остальные захватят штаб и исполком, они должны будут двинуться в деревню Экимань, где находились основные силы гвардейцев, которые могли прийти на помощь своему застигнутому врасплох командованию. Если перевес сил в городе будет не в пользу самообороны, группа Кувалды пойдет спасать своих.

Кувалде было двадцать семь, это точно. Он помнил, что день рождения у него шестнадцатого июля, знал какой сейчас год. Если сейчас, как говорили, октябрь, тогда точно – двадцать семь. Точных календарей уже давно никто не вел, незачем. Летом, когда было время, еда и возможность отдохнуть, Кувалда просто говорил свои друзьям «У меня сегодня день рождения». И они отмечали и веселились, как могли.

Сейчас они были рядом. Те, кого не было ближе уже много лет. Приятели? Друзья? Семья? Нет, наверное, даже намного ближе. Кувалда не мог объяснить точно даже самому себя, что именно он испытывает к ним. Да и не особо хотел объяснять и понимать. Просто был рал тому, что они рядом. Саша Абрамов, Абрам, тощий и заросший, как монах, доходяга. Он сильно заикался, поэтому чаще молчал. Болезненная худоба, борода до середины груди и длинные волосы прибавляли ему десяток лет. Со стороны он казался слабым и вечно больным, дунешь на него – свалится, но был в нем какой-то стержень, внутренняя сила, благодаря которой он все еще держался. Кувалда видел много людей, куда более крепких на первый взгляд, которые не выдержали, сломались, подверглись панике, по глупости погибли, а некоторые покончили с собой. Но не этот. Скорее всего, думал Кувалда, из-за того, что от него не отходи ни на шаг Артем Парфинович, его лучший друг и вечный спутник, с которым они когда-то учились в местном университете. Артем был полной противоположностью своему товарищу. Разговорчивый, даже болтливый, он постоянно находился в каком-то движении, действии, всегда излучал энергию и жизнерадостность, насколько это вообще было возможно в теперешних обстоятельствах. Заражал этим окружающих. Рядом с ними стоял Миша Чиркин, Чирик, совсем облысевший к своим тридцати. Он появился в Новополоцке около трех лет назад, быстро прижился и стал своим. О его прошлом никто ничего не знал, да и не пытался выяснить. Хватало того, что Чирик был хорошим товарищем и бойцом, что уже не раз доказывал в экспедициях за добычей, стычках с ходоками и бандитами. С этими тремя Кувалда делил двухкомнатную квартиру на первом этаже пустого дома, с ними он всегда служил и сражался в одном отряде. Они были для него всем. А сейчас ему пришлось ими командовать. Ими и еще несколькими десятками вооруженных бойцов.

Далеким эхом из центра города раздавались звуки боев. Автоматные очереди и глухие раскаты взрывов, как далекий и ушедший до весны в прошлое летний гром. Пронзительно завыла сирена. Люди вокруг заволновались, подняли оружие, рассредоточились по парковке. Укрывшись за БТРом и ржавеющими остовами машин, стали наблюдать за пустынной Молодежной. Сирена означала, что силы ФНС в городе подняли тревогу, наверняка уже призвали на помощь гарнизон из Экимани. Значит, скоро на дороге должна появиться вооруженная до зубов колонна. Придется дать им бой прямо здесь, в черте города. Ничего, быстро подумал Кувалда. Вокруг много пустующих зданий, из которых можно устроить отличную засаду. Укрыть людей в домах по обе стороны дороги, БТР с крупнокалиберным пулеметом загнать в ближайшую подворотню. Попав под перекрестный огонь, застигнутые врасплох враги понесут потери, отступят или сдадутся. Местные гвардейцы были плохими вояками, нерешительными и трусливыми. Командиры набирали их из окрестного сброда, который был готов что угодно сделать за лишний паек и обещание богатых трофеев. Мародеры, убийцы и грабители, но никак не солдаты, они уже не раз доказывали свою никчемность. Летом в город прорвалось большое стадо ходоков, несколько тысяч. Эти горе-вояки засели на своей укрепленной базе и вяло отстреливались, пока основная тяжесть, как всегда, легла на плечи самообороны. Даже пришлось вытаскивать из окружения самих гвардейцев, которые согласно договоренности и должны были предотвратить проникновение ходоков в город. Они даже не сообщили по рации о нападении. Тот случай чуть не закончился перестрелкой между ними и ополченцами.

Городская сирена вдалеке неожиданно замолкла. Минуту в воздухе висела напряженная тишина, нарушаемая бряцаньем оружия и переговорами людей. Затем из центра города послышался чей-то голос. Громкоговоритель. На расстоянии невозможно было разобрать слов, но стрельба поутихла, свелась только к отдельным очередям и разрывам. В первый год эпидемии громкоговорители были установлены во всем городе. Через них передавали важные сообщения и новости. Сейчас остался только один. На здании исполкома, через него кто-то обращался к горожанам.

В руке у Кувалды зашипела рация. Знакомый, но искаженный помехами голос начал быстро говорить. Кувалда услышал свой позывной.

– Двина, я Центр. Прием!

Командир поднес черный пластиковый прямоугольник ко рту, нажал на кнопку.

– Центр, я Двина. Слышу вас хорошо. Ждем указаний.

– Все по плану. Выдвигайтесь на позиции. Если понадобиться подкрепление, сообщайте сразу. Как поняли?

– Понял вас, Центр. Есть возможность усилить нас сейчас?

– Вам на помощь уже двинулась «Мясорубка». Прием.

– Вас понял. Конец связи.

Кувалда сунул рацию в передний карман разгрузки.

– Отряд! – рявкнул он, – Слушай мою команду! Выдвигаемся к цели. Строимся в колонну по два, машина впереди. Проверьте себя, всем быть в боевой готовности. Ворон не считаем, смотрим по сторонам. Быстро! Ну что, головорезы, постреляем? Покажем у кого тут яйца есть? Не слышу!

– Так точно, командир! – ответили ему.

Кувалда хищно улыбнулся. Ему это нравилось. Привычно уже закипела кровь, тело стало легким и подвижным, казалось, что сейчас взлетит. Бойцы вокруг тоже выглядели взбудораженными и довольными осознанием того, что томительное ожидание закончилось, а впереди их ждало событие, которое должно было в корне изменить существующее положение дел.

– Опять не слышу!

– Так точно, командир! – голоса были уже более стройные, громкие, уверенные и злые.

– Бог любит троицу!

– Так точно, командир!

– Ай, молодцы!

В люке БТРа скрылась голова механика-водителя дяди Паши в потрепанном танкистском шлеме. Внутри машины суетился остальной экипаж. Двигатель громко чихнул и завелся, плюясь черным дымом через выхлопную трубу. Колонна двинулась вперед. Пехотинцы водили оружием из стороны в сторону, высматривая среди пустых домов возможную опасность. Ствол пулемета боевой машины был направлен вперед.

Кувалда быстро окинул взглядом подчиненных. Все худые, уставшие, но злые и решительные. В старой потрепанной одежде они меньше всего сейчас походили на боевой отряд. Джинсы и спортивные штаны, кроссовки и кеды, кожаные куртки и рабочие мастерки, только у некоторых камуфляжная форма и бушлаты. Они пришивали к одежде изображение белой болотной кувшинки на синем фоне. Герб Новополоцка. Знак их принадлежности к чему-то общему, великому, по их мнению. К чему-то, за что все еще можно и нужно жить… и бороться. Кувалда улыбнулся своим мыслям. Отряд шел вперед, вместе, как единый организм. Командир думал, что если ему даже суждено сегодня погибнуть, это случится как нельзя кстати и вовремя. В окружении лучших людей из тех, которых он когда-то знал.

3

Кувалду не зря назначили главным. Он был еще достаточно молод и сейчас командовал людьми гораздо старше себя, но мог дать фору любому из них по части навыков и боевого опыта. Еще до эпидемии он служил по контракту в пятой бригаде1. В первый год хаоса подавлял голодные бунты и восстание сто третьей дивизии в Витебске. До того, как осесть в Новополоцке, он сменил несколько кочующих отрядов и смог выйти живым из многих смертельно опасных передряг. Подчиненные ему бойцы беспрекословно подчинялись любым приказам командира. В силах самообороны не было званий, только должности, которые требовалось заслужить. Любое неповиновение и самоуправство могло закончится гибелью десятков людей. Здесь не применялись дисциплинарные наказания и выговоры, кара за преступления была суровой и чаще всего справедливой.