– Да на что вам дался этот дядя Вася! Он ведь всё равно скоро помрёт!
Взрослые донельзя удивились поворотом воспитательной беседы:
– Почему это, позвольте вас спросить, вполне здоровый с виду дядя Вася должен взять и помереть?
– Конечно же, помрёт, – я гнула свою линию упёрто, – От курения! Курение опасно для здоровья!
Каких-нибудь весомых аргументов на резонный мой расклад они придумать не смогли, и отпустили нас – опять же оптом, восвояси; строго-настрого веля нам ограничиться в своих передвиженьях местом и пространством, не занятым цветами, овощами и чужими, погибающими от куренья, старичками. Ах, старый милый двор! Как часто вспоминается он нам теперь, каким же кажется далёким… Вот сплошной окрашенный забор, петляющие в зарослях дорожки, лавочка в сиреневых кустах, стон скрипучей лестницы на верхнем этаже… а вот и наши славные родители – молодые и беспечные… жарят на самодельном, сооруженном из кирпичиков мангале страшную какую-то вкуснятину, и пахнет так, что хочется загрызть даже шампур! А вот и троица смешных чумазеньких детишек – смеясь и щурясь от лучей безжалостно ласкающего солнца, кидают об забор резиновый, видавший виды мяч…Нашему энтузиазму можно было только позавидовать – никакая, даже самая противная погода, не была для нас препятствием в прогулках. Но, когда уж на дворе и улицах темнело, нас насильно загоняли в дом. Снаружи выл холодный ветер, хлестал дождь, и гибкие, податливые ветки старых вишен, посаженных когда-то близко к дому, стучались к нам в оконное стекло…просясь войти и отогреть замёрзшие, коричневые пальцы. А в доме было здорово, тепло, уютно… родители в передней комнате играли в преферанс и пили горячительное «с чаем», а нас, затарив молоком, вареньем и блинами, выпроваживали прочь – играть в соседнюю – заставленную мебелью, застеленную пыльными дорожками, большую комнатищу. И тут мы не сидели сложа руки, и нарочно выдумали новую забаву: нужно было, на пол не ступив, попасть с начала комнаты в конец. Задачка эта представлялась не из лёгких, несмотря на разное количество столов, кроватей и различных мелочей. Начиная от Илюшиной кровати, которая стояла справа, мы перепрыгивали на родительскую, и потом на Олину. А дальше возникало непреодолимое препятствие, в виде большого и трёхстворчатого шкафа. Благо, что в соцреализм вся мебель создавалась не особенно высокой; и, соорудив большую гору из имевшихся в наличии подушек, пледов, одеял, мы – подталкивая и поддерживая «дружка дружку», с пребольшим трудом, но всё-таки влезали на противный шкаф. Первой подсаживали маленькую самую – меня. Хоть мы с Илюшкой были одногодки, а я и вовсе на полгода старше, всё равно считалась самой маленькой из нас, потому что девочка, а наш Илюха – мальчик. Исходя из этого – ответственности больше! Что с нас, девчонок неразумных, взять? Одни мы пропадём, без крепкого плеча мужского, не иначе.
Так вот – когда мы, взгромоздившись в первый раз на шкаф, обозревали комнату с открывшегося ракурса, я поняла, что прыгать-то со шкафа я не буду. Вот не буду прыгать я, и всё! А было мне в ту пору с половиною четыре года…но – не буду прыгать я, хоть тресни!
Итак, сидим…Олечка с Илюшкой давно спрыгнули, и уговаривали то же сделать и меня, но я упёрлась. Реветь-то не ревела, а сидела на шкафу тихонечко, и никуда оттуда уходить не собиралась. Отчаявшись стащить меня с позиции, ребята, хошь-не-хошь, а были вынуждены обратиться тут за помощью к родителям. Вскоре воспоследовала сцена: дверь в спальню открывается, идут толпой родители, за ними робко следуют растерянные, и уже готовые реветь ребята-Атамановы; а я, как королева, наверху сижу.
– Малышка, что же ты тут делаешь? – вопрошают меня взрослые, отчего-то очень веселясь.
– Сижу… – насупясь, отвечаю я.
– А как же ты так высоко-то забралась?
– Друзья мне помогли! – я выдаю свою коронную, отточенную фразу.
На молодых родителей враз нападает хохот, и нам тут же всё прощается: помятые и снятые кровати, беспорядок на полу, опасности, которым мы себя подвергли, и наверняка уж безнадёжно порченый матрац. Хотя…пружины в те года производили «на века», и не одно прыгучее потомство могло их вновь и вновь испытывать на прочность, прежде чем они сдавались навсегда… Но всё же выпадали дни, когда мы были заняты и более спокойными вещами…освоив новое ристалище холодного сезона – монополию. Подсмотрев идею у кого-то из одноклассников – счастливых обладателей заветной коробки (родители которых имели доступ или к спецотделам советских магазинов, или к более богатому выбору товаров, имевшихся в наличии на прилавках стран соцлагеря), наш Илья сделал монополию сам. С небольшой нашей помощью. Несколько недель старательный Илюшка резал и разрисовывал карточки, клеил из картонных листов игровое поле, писал на бумажках правила, с упорством настоящего фальшивомонетчика много дней подряд выпускал денежные знаки, а фишки нам заменили разные мелкие предметы – наперстки, монетки, пуговицы, какие-то маленькие игрушки, и началось! Мы покупали, продавали и закладывали фабрики, заводы, пароходы, банки, улицы и парки! Да что там – целые большие города и страны! Мало разбираясь в мудрёных экономических терминах, компенсировали этот недостаток неистовством настоящих воротил теневого бизнеса. Нам не годились в подметки Рокфеллеры и Мистеры Твистеры, империи Роллса и Ройса бледнели перед нашими оборотами! Это было увлекательно, захватывающе и по-настоящему здорово! А лично меня всегда привлекал даже не столько сам процесс – покупки, продажи, потери, обмены и сокрушительные катастрофы, первичные накопления и гигантские рынки сбыта; а возможность почти по-настоящему переместиться в пространстве, представляя себя финансовым магнатом в кругосветным путешествии, скупающим активы по всему миру! Сами названия стран и городов, найденных нами с Илюшкой в большом красном географическом атласе, просто завораживали…манили своей необычностью, почти музыкальным созвучием неожиданных сочетаний – Кейптаун, Глазго…Манила, Ливерпуль…Сандвичевы Острова, Новая Каледония…Карибское Море, Аляска, Рейкьявик…Мыс Доброй Надежды…И тогда и сейчас мне кажется нереальным, чтобы в местах с такими сказочными названиями жили бы обычные люди, такие же, как и мы с вами…Нет-нет! Там, на этих недосягаемых бутербродных островах, непременно всё по другому – как в Зазеркалье, и даже представить себе невозможно, насколько красиво и совершенно устроена там жизнь, и как отличается она от нашей! Несколько сезонов подряд болели мы этой финансово-географической лихорадкой, а затем она пошла на спад…
Куда девалась эта самодельная игра? Так же незаметно, как уходит само детство, исчезают вместе с ним его любимые игрушки. Где вы теперь, мои немногочисленные куклы? Где наборы для игры «в доктора», игрушечные собаки, беспрестанно качающие головами; куда свернули паровозики, везущие по рельсам – прямо в будущее, детские надежды и мечты? А может, это мы, взрослея, забываем своё детство, и уходим сквозь невидимую дверцу, что открывается лишь раз, и только в одну сторону? И всё же – знаю это твёрдо, совершенно точно знаю: где-то, может быть – совсем и рядом с нами – существует место: тайное, загадочное место, в котором каждый может вновь себя почувствовать ребёнком. И вы сумеете – пусть ненадолго, пусть на несколько минут, а может даже на мгновение – в своём воображении, в потайных кармашках памяти, найти дорогу и вернуться в это место; ощутить простую радость безо всяческих причин – только оттого, что ты живёшь, и наступает новый день, и солнце светит за твоим окном, и мир твой улыбается тебе… Будьте уж уверены, что каждого ушедшего и взрослого ребёнка в этом необычном месте ждёт его любимый заводной котёнок, кукла с голубыми волосами или фиолетовый медведь…Вернитесь к ним из ежедневной суеты, взгляните в преданные, славные, игрушечные глазки, погладьте плюшевую шубку…и вы гораздо лучше сможете понять своих собственных – несносных, непослушных, удивительных, талантливых детей! Ну, игры играми, а в школе мы своё знакомство совершенно не «светили», тем более, что были в разных классах. Илюха попал в «В». И как же только не интерпретировали школяры эти простые буквы, разделяющие нас в потоке одногодок! В нашу «смену» было ровно пять – целая «АБВГДейка». Каждый класс стремился выдать остальным прозвания как можно более обидные; ну, а себе присвоить лучшие, и самые достойные. В результате, «Гэшки» сами для себя были «Героями»; а для других – «Гусями» и «Гадюшником», и это ещё самые приемлемые варианты! Было дело, сознаюсь, и я поучаствовала в этом увлекательном процессе, предложив называть «В» класс «Вездесущими Вопящими Выскочками». Нашим мальчишкам так понравилась эта мудрёная фраза (плод моей начитанности, многократно превосходящей их собственную, слабую фантазию), что уже через пару дней об этом знала вся начальная школа. Знала не только сами обидные слова (вдвойне обидные, потому что до такого ругательного изящества больше никто не додумался), но и их автора… Подозреваю, что этот факт и был катализатором крайне неприязненного отношения, которое питала ко мне некая Ирина Киржакова – персона в своём роде потрясающая, обитающая в «В», совместно с Атамановым Ильёй. Попасть в наш первый (а потом второй, и третий) «Г», возможно было только через длинную, пустую рекреацию. По утрам она под самую завязку заполнялась шумными детьми, бурля и выливаясь через край. Как и всякая река, брала своё начало в самом неприметном уголке – сразу за входной скрипучей дверью, где помещалось только несколько скамеек да колонны с зеркалами. Дальше, под большими окнами, жила, точнее – выживала, группа чахлых пальм в огромных деревянных кадках, а на растресканном паркете волочилась пыльная дорожка, затёртая десантами усердных школяров. За одной из этих пальм, каким-то тусклым утром, состоялся достопамятный тот диалог, на чёрных и повышенных тонах, между мной и этой самой Ирой Киржаковой – моей тёзкой, как ни жаль осознавать такой отвратный факт. Общего у нас с ней было – ну вот разве только имя – такая насмешка судьбы! В остальном же эта Ира была моей полной противоположностью: здоровенная, с короткими белёсыми волосами, в выпуклых глазищах – ни одной разумной мысли, с грубым мальчишеским голосом и замашками отпетого второгодника. Уж и не вспомнить, с чего именно началось наше великое противостояние, но, раз начавшись, приобрело характер явно хронический…
