Сравнение не случайное. «Наблюдалась картина редчайшей и неописанной красоты, — сообщали «Тверские епархиальные ведомости». — Могучие лучи заходящего солнца нежно переливаются на блещущих золотом облачениях многочисленного духовенства, на золотых ризах икон; тихо, не колышась, стоит целый ряд металлических золочёных и шитых золотом бархатных хоругвей, оберегаемый массой хоругвеносцев, разодетых в украшенные золотыми и серебряными галунами и шнурами кафтаны, а далее на фоне роскошной природы под голубым сводом неба громадные толпы народа; море голов на площади, на земляном валу, на крышах домов, на деревьях, на паперти-балконе Воскресенского собора... Среди литии на разукрашенный гирляндами зелени балкон северной паперти Воскресенского собора, где стояла ярко освещённая лучами солнца, вся в белом Великая княгиня, вошёл московский протодиакон Розанов, которого нельзя назвать иначе как великолепным, и прочёл выразительно, артистически-художественно и так, что слышала его вся площадь, послание Святейшего Синода по поводу прославления благоверной княгини Анны Кашинской как святой».
Когда раку с мощами переносили из одного собора в другой, Елизавета Фёдоровна шла в головах, держа конец прикреплённого к гробнице полотенца. В остальных церемониях она старалась не выделяться, хотя, как заметил очевидец, «привлекала она взоры и сердца публики и царственной своей осанкой, и ещё более скорбным выражением лица, скромным туалетом, ещё более скромным положением и молитвенным настроением. Хотя место, приготовленное для Великой княгини, было задрапировано и устлано коврами и приготовлено мягкое кресло, но она тихо отодвинула от себя кресло, стояла всё время службы скромно в уголке и часто преклоняла колена».
Она ощущала себя частью народа, одной из тысяч этих паломников, одной из миллионов русских православных людей. Почести? Да они вовсе не ей, они через неё — Государю. Отцу и защитнику! «Ты знаешь, — писала ему Елизавета Фёдоровна по возвращении из Кашина, — я всегда своими фибрами русская и ощущаю себя твоей подданной, как и все русские. Живя в Москве, видя и слыша то, что приходится увидеть и слышать каждый день, врастаешь в эту дорогую землю и хочешь работать ради неё и тех, кто живёт на ней. Хочу сказать о Кашине: это было совершенное повторение Сарова. Постоянно мои молитвы и мысли были рядом с вами. Всё наполняла та молитвенная атмосфера, что так поразила нас тогда и что снова и снова возводит человека к Богу. Как я уже говорила, паломники прибывают и прибывают, и все молятся за тебя и благодарят за даровой чай и сахар, все приятно поражены безупречным порядком и удобным доступом к мощам... Сколько молитв возносилось там за тебя! И в каждом знаке внимания ко мне я ясно видела и слышала, что это предназначалось тебе, и я так хотела, так хотела, чтобы вы с Аликс и кто-нибудь из детей были здесь!»
Через год, на торжествах перенесения мощей святой Евфросинии Полоцкой из Киево-Печерской лавры в Полоцкий Спасо-Евфросиниевский монастырь, с «протоколом» было уже легче — представительство Царской семьи с Елизаветой Фёдоровной разделили Великий князь Константин Константинович с сестрой Ольгой (королевой Греции) и сыном Игорем. А на прославлении святителя Иосафа в Белгороде в Курской губернии вместе с тем же Константином Константиновичем, милым и верным другом Костей, Великая княгиня благоговела перед мощами нового угодника Божия, восторгаясь тем, что очевидцы назвали «пиршеством веры». Надо было видеть эти крестные ходы, пришедшие из самых дальних окраин, эту очередь для поклонения новообретённой святыне, в которой требовалось отстоять целые сутки, эти многочисленные исцеления, свершавшиеся по молитвам прославленному подвижнику! Конечно, был и народный восторг при появлении Августейших паломников — им кричали «ура!», экипаж Великой княгини осаждали толпы людей. Но с этим приходилось мириться — таков её крест.
Канонизации патриарха Гермогена предшествовали торжества, приуроченные к трёхсотлетию со дня его мученической кончины. В феврале 1912 года они с размахом и при участии Елизаветы Фёдоровны прошли в Москве, после чего вопрос о прославлении святителя приобрёл повышенную актуальность. И в самом деле, было весьма странно, что замученный польскими интервентами патриарх, давно ставший символом патриотизма, стойкости и горячей веры, признанный народом чудотворец, молитвенник и небесный заступник, не почитался официальной Церковью. Решение напрашивалось само собой, тем более что приближалось празднование трёхсотлетия Дома Романовых и активно обсуждался вопрос о восстановлении в России патриаршества. Время пришло. Определением Синода от 14 апреля 1913 года святитель Гермоген признавался «в лике святых, благодатию Божиего прославленных», и на 12 мая назначалась его официальная канонизация. К означенной дате на личные средства Николая II изготовили серебряную раку и облачение для мощей, императрица Александра Фёдоровна расшила и украсила жемчугом патриарший клобук, а Великая княгиня Елизавета потрудилась над покровом. Ей же вновь досталась честь представлять на торжествах Царскую семью, но в Москве это было привычнее. К тому же из Петербурга приехал сын Кости, 27-летний Князь императорской крови Иоанн Константинович (Иоаннчик, как называли его родные), добрый, чуткий и отзывчивый юноша, отличавшийся большой набожностью.
В Успенском соборе Кремля богослужения возглавил специально прибывший патриарх Антиохийский Григорий IV, накануне посетивший Марфо-Мариинскую обитель и теперь совершавший литургию в белом с золотым шитьём облачении, подаренном Елизаветой Фёдоровной. В особых нарядах, созданных по рисункам Васнецова (написавшего и образ священномученика Гермогена), предстал Синодальный хор. Два митрополита, тридцать архимандритов, сотни священников и тысячи простых богомольцев славили святого патриарха, принявшего смерть за свою веру и за свой народ в далёкое Смутное время. И никто из них не ведал, что Смута новая, более страшная и кровавая, стоит уже на пороге, что вскоре она захлестнёт Россию, искалечит и обезглавит державу, погубит миллионы жизней, надругается над святынями и потребует в жертву самые чистые сердца и светлые души...
Медленно двигался по Кремлю крестный ход с мощами святого, которые вместе с архимандритами нёс князь Иоанн Константинович и вслед за которыми шествовала Великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Мерцавшие свечи озаряли лица многочисленных паломников, и тихое пение разносилось над Алтарём Отечества: «Величаем тя, священномучениче Ермогене, и чтим святую память твою, ты бо молиша за нас Христа Бога нашего».
Спустя неделю после тех дней, названных Великой княгиней «божественными», она отправилась в Кострому, чтобы присоединиться к Венценосной чете, совершавшей поездку в честь трёхсотлетия правящей Династии. Празднование началось ещё в феврале. Приехав тогда в столицу, Елизавета Фёдоровна присутствовала на торжественном богослужении в Казанском соборе, где с амвона прозвучал царский Манифест: «Совокупными трудами венценосных предшественников Наших на Престоле Российском и всех верных сынов России создалось и крепло Русское Государство. Неоднократно подвергалось наше Отечество испытаниям, но народ русский, твёрдый в вере православной и сильный горячей любовью к Родине и самоотверженной преданностью своим Государям, преодолевал невзгоды и выходил из них обновлённым и окрепшим. Тесные пределы Московской Руси раздвинулись, и империя Российская стала ныне в ряду первых держав мира». Понимаемый как общегосударственное историческое событие юбилей отмечался по всей стране. Служились благодарственные молебны, устраивались парады, гремели салюты и фейерверки. Царская семья посетила города Владимир, Суздаль и Нижний Новгород, на пароходе «Межень» поднялась по Волге через Кострому и Ярославль, а затем побывала в Ростове.
Костромские торжества выделялись особой грандиозностью. Ещё бы, именно здесь, в Ипатьевском монастыре, скрывался вместе с матерью Михаил Романов, именно здесь посланцы Земского собора несколько дней уговаривали юного боярина принять трон. Стоя на палубе парохода, его потомок Николай II видел огромные толпы людей, сплошь покрывающие берега Волги. Великий день, великое счастье! На пристани Государя встречали войска и отцы города с хлебом-солью. Последовали посещение Ипатьевского монастыря, где ждал крестный ход с историческими реликвиями московского посольства 1613 года, осмотр палат Романовых и открытие экспозиции Романовского музея. На следующий день состоялась закладка монумента в честь трёхсотлетия правящей Династии — колоссальной композиции в виде часовни и двадцати восьми скульптур, призванной стать главным памятником Дому Романовых.
