«Мы живём на вулкане, — сообщала Елизавета Фёдоровна княгине 3. Н. Юсуповой, — извержение будет — когда-то оно разразится и на кого падёт? Никогда, никогда не думала, что доведётся жить в такое ужасное тревожное время. Война, Бог даст, придёт своим чередом, в конце концов, к славе и славному миру; но ко всем подвигам и крови, пролитой за честь, за любовь к Государю и к отчизне, дай Боже, чтобы не примешалась ещё и другая кровь. Внутреннее брожение зреет с ужасающей быстротой, и остановить его уже невозможно. Давно ощущалось, что это надвигается — но чтобы так скоро!»

К «стрелкам» на пути Российского государства срочно кинулись неопытные люди, чьи поспешные действия грозили уже опрокинуть «состав». Совещания, дискуссии, заигрывание с либеральной оппозицией, разговоры о конституции... «Иногда думается, что все мы с ума сошли», — восклицал в дневнике Великий князь. Да и как иначе объяснить все эти попустительства антиправительственным собраниям, провокационным речам, подстрекательским статьям? И это в разгар тяжелейшей войны, когда так необходима сплочённость общества вокруг престола! Безумие, настоящее безумие! По мере сил и возможностей он ещё пытался противостоять проникающим в политику и грозящим безопасности государства тенденциям, но вскоре понял, что при таком положении дел оставаться и далее на своём посту не может. Это было бы равносильно согласию с начинающимся «новым курсом», а, следовательно, предательству собственных убеждений. Не желая мириться с попранием того, что он сам так долго и старательно укреплял, Великий князь окончательно принимает трудное решение об отставке.

Эта мысль созрела давно, хотя первоначально была скрыта даже от близких. Теперь же пора пришла. После тяжёлого объяснения с императором прошение Сергея Александровича было принято, с i января 1905 года он освобождался от обязанностей генерал-губернатора, но оставлялся на посту командующего Московским военным округом. Вторая должность в сложившейся обстановке была более значительной, и Николай II вновь подчеркнул своим решением полное доверие дяде Сергею. Надежда оставалась. Всей душой болея за страну, вверенную любимому племяннику, Великий князь, даже отстраняясь от роли государственного человека, всё ещё пытался спасти Государя от опрометчивых, с его точки зрения, шагов: «Только и молюсь, чтоб Господь сжалился над нами! Умоляю тебя, не поддавайся либеральным влияниям с вызыванием без разбора людей для совещаний». Заметьте, ратуя за «твёрдый курс», Сергей Александрович никогда и никого не призывал к насилию. Не желая признавать, что альтернативой компромиссу при политическом кризисе могут быть только репрессии, он оставался убеждённым противником кровопролития. Но в те самые ноябрьские дни, когда решался вопрос об отставке московского генерал-губернатора, из Парижа в Москву выехала группа террористов, тщательно прячущих под одеждой солидный запас динамита. Впрочем, запланированный взрыв должен был оказаться сокрушительным не столько по мощности, сколько по значимости. Ибо своей новой целью боевики избрали Великого князя Сергея Александровича.

2 января для согласования нового порядка управления в Москве бывший генерал-губернатор отправился в столицу. Попрощавшись с провожающими лицами на Николаевском вокзале, Великий князь вошёл в вагон и в тот же момент услышал раздавшиеся на перроне выстрелы. Поспешив назад, он увидел, что охрана схватила какого-то юношу, который, как объяснили очевидцы, только что стрелял в генерала Д. Ф. Трепова. Недавний обер-полицмейстер не пострадал, но Великий князь счёл необходимым лично осмотреть соратника и, лишь убедившись в том, что ни одна из трёх выпущенных негодяем пуль не задела Трепова, вернулся в вагон.

Случай на вокзале подействовал на Сергея Александровича удручающе, но отнюдь не напугал. И в сам момент покушения, и в последующие дни им проявлялась смелость, граничащая с риском для жизни, демонстрировались несгибаемость и решительность. Самообладание не покинуло его и после того, как у полиции появились основания предполагать, что январский теракт был направлен непосредственно против Великого князя и лишь случайность — генеральская форма Трепова — сбила злоумышленника с толка.

Прозвучавшие на перроне выстрелы стали, очевидно, попыткой реализовать высказанные за месяц до них угрозы московской организации эсеров — её ультиматум предостерегал генерал-губернатора и обер-полицмейстера от силовых действий против намеченной на 5—6 декабря манифестации. Действительно, в указанный срок перед резиденцией Сергея Александровича на Тверской улице собралась толпа молодёжи. Шумели, кричали антиправительственные лозунги, вели себя крайне вызывающе. Стремясь не допустить массовых беспорядков, полиция до поры не вмешивалась в происходящее и только внимательно наблюдала. Тогда демонстранты прибегли к провокации — кто-то швырнул камень в окно генерал-губернаторского дворца. Звон разбитых стёкол привёл толпу в восторг, после чего стражи порядка поспешили разогнать хулиганское сборище.

Именно на это и рассчитывали эсеры, получившие теперь, по их мнению, «право на месть». Не ведая о прибытии из зарубежного центра специальной группы боевиков, действующей по собственной схеме, местные энтузиасты террора начали вынашивать планы покушения на Великого князя. Идеи выдвигались одна ужаснее другой. Кто-то из активистов вызвался совершить злодеяние в праздник Крещения Господня и с террасы памятника Александру II бросить бомбу в... крестный ход к Москве-реке, в котором обычно принимал участие Сергей Александрович. Обсуждение подобных замыслов вскоре дополнилось новым тактическим приёмом — запугиванием. В адрес Великого князя стали поступать письма с угрозами, а по некоторым данным, анонимное предупреждение получила и Елизавета Фёдоровна — её просили не сопровождать мужа, если она хочет остаться в живых.

После трагических событий, произошедших 9 января в Петербурге, ситуация в Первопрестольной обострилась до предела. Теперь на Сергея Александровича, как представителя Царской Фамилии, ополчилась и либерально-дворянская фронда. «Вся Москва, — вспоминал С. Ю. Витте, — представляла собою или явную, или скрытую крайнюю оппозицию». Конечно, именитые вольнодумцы не выходили в своих планах за рамки рассудка, но постоянным ворчанием, критикой и требованиями коренных перемен они упорно раскачивали правопорядок, будоражили московскую общественность и волей-неволей подталкивали экстремистов к действию.

Брошенный ему вызов Сергей Александрович принял по-рыцарски — с отвагой и благородством. Его адъютант В. Ф. Джунковский вспоминал: «Великий князь выезжал в определённые часы или в карете, или в одиночных санях. С того времени, как стали поступать сведения о готовящихся покушениях, Великий князь не изменил своих привычек, а только перестал брать с собой адъютантов, к нашей большой обиде... и ездил всегда один, никогда заранее не говоря, куда едет. Много мне пришлось говорить с ним по этому поводу и убеждать не выезжать всегда в определённое время, тем более что его выезды резко бросались в глаза... Великий князь оставался непреклонен и как бы нарочно бравировал, выезжая ежедневно в те же часы». Это и впрямь следовало понимать как демонстративный ответ врагам. «Я не боюсь!» — заявлял Сергей Александрович столь подчёркнутым игнорированием опасности. «Кто посмеет?» — читалось в каждом его проезде по городу.

Сочтя невозможным занимать после отставки генерал-губернаторский дворец, Великий князь вместе с семьёй переселился в Александрию. Впрочем, резиденцию на Тверской он посещал почти ежедневно — разбирал книги, документы, личные вещи. В такие часы мысли невольно возвращали Сергея Александровича в прошлое, и то ощущение, которое он сам определил как «странное чувство», снова овладевало его душой. Приезжала в свои бывшие комнаты и Елизавета Фёдоровна, желавшая найти что-нибудь полезное для Кремлёвского склада. В Нескучном же они погружались в столь милый сердцу домашний уют. Привычки и вкусы оставались прежними: встречи с желанными гостями, вечерние чаепития с обсуждением посещённого накануне театрального спектакля или концерта. Немалая часть свободного времени отводилась чтению для себя и для детей — в последнюю зиму Великий князь знакомил племянников со своей любимой книгой Гончарова «Фрегат “Паллада”».