В те тревожные дни Елизавета Фёдоровна не находила себе места. Видя, как переживает дорогой Сергей, она всячески старалась ему помочь — поддержать, успокоить, приободрить. В её голове никак не укладывалась картина происходящего — студенты всегда казались ей благонадёжными, безобидными и симпатичными. Великий князь заботился о их нуждах и когда вместе с женой приезжал на ежегодные университетские акты 12 января (в знаменитый Татьянин день), учащиеся одаривали Елизавету Фёдоровну массой букетов. Затем, по сложившейся традиции, каждый просил у Великой княгини цветок на память и на удачу в экзаменах, так что в конце праздника она оставалась почти с пустыми руками. Что же с ними произошло? Кто их использует и почему бездействует верховная власть? Наконец в один из дней Елизавета решительно взялась за послание Государю. Зная, что серьёзно рискует, поскольку супруг категорически запрещал ей вмешиваться в политику, она, обрисовав (конечно, со слов мужа) те ошибки, что допустило правительство, предостерегала племянника от излишнего доверия царедворцам: «Ты так чист и добр, и не веришь, что кто-то посмеет извлечь выгоду из этой ситуации, но увы! мир так испорчен». Николай II с благодарностью ответил «тете Элле», а вскоре отдельно поблагодарил и «дядю Сергея» — за правильный взгляд, за твёрдость и за преподанный урок. Через несколько месяцев на открытии нового университетского общежития Великокняжеская чета по просьбе студентов сфотографируется в окружении радостной молодёжи.
Но это было лишь началом. С наступлением XX века над Россией вновь стали сгущаться тучи. Медленно, но верно на страну надвигалась грозная опасность, предчувствие которой всё чаще вызывало у Сергея Александровича тяжёлые думы. С горечью в сердце наблюдал он, как разваливается государственный механизм, падает авторитет власти и накаляется политическая обстановка. В первый же год столетия вновь заявил о себе террор. Изгнанная, казалось, раз и навсегда ещё двадцать лет назад кровавая бесовщина явилась теперь в облике эсеровских боевиков и готовилась разгуляться в полную силу. 14 февраля 1901 года в Петербурге террорист-одиночка смертельно ранил министра народного просвещения Н. П. Боголепова. Потрясённый произошедшим, Великий князь поделился размышлениями с братом Павлом: «Нет сильной направляющей воли, как было у Саши (Александра III. — Д. Г.), и теперь мы шатаемся, как в 70-х годах. Зачем? И даже ответ на вопрос не получишь».
Одновременно в Москве поднялась новая, ещё более мощная волна студенческих беспорядков, вызвавшая ответные меры полиции. Обстановка накалялась. «Веяния нехорошие, — сообщал Сергей Александрович императору, — проявления прямо революционные — нужно называть вещи их именами, без иллюзий. Время, напоминающее мне скверные времена моей молодости! Твёрдо, круто, смело нужно вести дела, чтобы не скользить дальше по наклонной плоскости». Однако в петербургских кабинетах на дело смотрели иначе, что едва не привело к добровольной отставке московского генерал-губернатора. Когда же всё-таки ему удалось пресечь волнения, в столице случился новый теракт, жертвой которого стал министр внутренних дел Д. С. Сипягин. Этот милый, добрый, глубоко верующий человек был очень симпатичен Николаю II и Сергею Александровичу, высоко ценившим его за твёрдость убеждений и искреннюю преданность. Терять таких людей всегда тяжело. Но причинённая утратой боль могла оказаться для Великого князя ещё большей, ибо, вполне вероятно, до него дошли подробности убийства. Оказалось, что переодетый в военную форму боевик вошёл в здание Государственного совета под видом... адъютанта московского генерал-губернатора! Там, подойдя к Сипягину, он сказал: «Срочный пакет от Его Высочества», — и когда министр протянул руку за конвертом, террорист выхватил револьвер и произвёл выстрел. Жестоко, коварно, цинично...
Нервы Елизаветы Фёдоровны оказались на пределе. После недолгих сомнений она решила снова написать императору, высказав всё, что наболело в последние дни: «Милый мальчик, дражайшее дитя, позволь мне называть тебя так и позволь старому сердцу излить перед тобой все свои мольбы... Серж не знает об этом письме; наверное, оно выйдет непоследовательным и слишком женским, но я набралась ума-разума от других — не затыкая ушей, можно многое услышать от людей преданных, глубокого ума, опытных, любящих своего государя и отчизну. Я подумала: кто знает, может ведь и женщина пригодиться в трудные времена... Ники, дорогой, ради Бога, будь сейчас деятелен, может статься, нас ждут и другие убийства — и как положить конец террору? Прости, я пишу без обиняков, не выбирая выражений, и словно бы отдаю приказания; но я вовсе не жду, что ты будешь поступать по моей указке, просто излагаю эти мысли на случай, если они окажутся тебе полезными. Я бы без промедления назначила нового министра, каждый потерянный день приносит вред — почему бы не Плеве, у него есть опыт и он честен... Складывается впечатление, что ты опять отступаешь. Понимаешь, что я имею в виду: противная партия торжествует потому, что объясняет всё именно таким образом — и так оно и выглядит. Твёрдое решение, за которым следует обратное, хуже, чем ничего, это пагубно. А теперь ещё это новое несчастье. О, неужто этих скотов нельзя судить военно-полевым судом? И пусть вся Россия знает, что за такие преступления карают смертью... В случае, если ты сочтёшь, что Серж может быть полезен, можно ему написать, он ответит. Я знаю, он писал к бедному Сипягину и в день его смерти получил ответ, в котором мысль Сержа признавалась удачной. Она состоит в том, чтобы не публиковать фамилий тех, кто совершил покушение или преуспел в подобных преступлениях. Это помешает им выглядеть героями, и у них пропадёт желание рисковать жизнью и идти на преступление. (Я бы предпочла, чтобы преступник заплатил своей жизнью и исчез.) Кто он и что он, осталось бы неизвестным, а ведь им придаёт мужество мысль о том, что они станут героями и о них узнает весь мир. Хорошо бы ты прямо сейчас проявил всю необходимую твёрдость и ни малейшего сострадания по отношению к тем, кто сам не проявил его».
Сказано прямо, чётко и откровенно. В отдельных фразах звучат даже довольно жёсткие ноты, объяснимые всплеском эмоций, но в приведённых строчках Елизавета Фёдоровна, без сомнения, предстаёт сильной натурой, человеком деятельным и дальновидным. Здесь есть над чем призадуматься и сегодня...
С беспорядками постепенно справились, обстановка несколько разрядилась. Беспокойство Великой княгини переключилось на семейные проблемы — последствия развода Эрни, странные, с её точки зрения, визиты к Аликс и Ники загадочного «доктора Филиппа», скандальный брак Павла, душевная болезнь одной из фрейлин. И вдруг всё резко изменилось, переведя жизнь на другие рельсы. В январе 1904 года началась Русско-японская война. В Успенском соборе Кремля огласили императорский Манифест, отслужили молебен о даровании русским войскам победы, перед генерал-губернаторским дворцом толпа москвичей с царскими портретами выразила свой патриотический подъём приветственными выкриками и пением национального гимна. Однако вскоре в Москву стали поступать неутешительные вести с фронта. Правда, первоначально военные неудачи приглушал русский героизм. 14 апреля Москва торжественно встретила команды крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец». На всём пути от Курского вокзала моряков приветствовали толпы людей и выстроенные в знак особой почести войска, а на следующий день офицеров двух славных кораблей приняла в своём доме семья генерал-губернатора.
