– Ты не обижаешься на меня?

– О чём ты? – не поняла она.

– Ты мне нравишься, как и прежде.

И опять она не поняла, но уточнять не стала; опьянённая новыми ощущениями, потянулась к нему.

– Ты знаешь, а у меня мокро, – вдруг призналась она, доверив ему то, что не доверила бы никому больше.

Виталий обхватил её за плечи, скользнул губами по щеке.

– А ты изменилась.

– Ты тоже.

– Ты стала красивее, – сказал он и, пройдя к двери, щёлкнул выключателем.

Она ладонью прикрыла глаза, попросила:

– Выключи.

– Кто-то идёт.

Но она уже и сама услышала шаги и торопливо села за стол. Виталий присел за соседний: невинная беседа хороших знакомых…

Римма Васильевна окинула их быстрым взглядом, дольше задержав его на Виталии.

– А вы, оказывается, здесь… Светочка, ты явно неравнодушна к этому помещению, – напомнила она о другой её тайне и, повернувшись к Виталию, просяще произнесла: – Сынок, ты бы всё-таки побыл со всеми. Одноклассники тебя ждут, да и остальным интересно со студентом поговорить. – Ещё раз окинула Свету быстрым взглядом. – Пригласи Светлану к нам на Новый год.

– Да, конечно, – торопливо согласился он и, протянув руку, помог встать Светлане. – Обязательно приходи, я буду очень рад.

– Нет, нет, – торопливо произнесла она, обходя Римму Васильевну и избегая встречаться с ней взглядом. – Мы будем отмечать дома.

– Тогда первого января, на первый завтрак в новом году, – сказала Римма Васильевна. – И никаких отказов, мы ждём.

И первой стала спускаться по лестнице.

– Я очень жду, – прошептал ей на ухо Виталий и виновато произнёс: – Я пойду… Народ требует…

– Да, конечно, – согласно закивала она, мучительно страдая от того, что не может осмотреть себя: – А у меня всё в порядке?

Он окинул её взглядом.

– Всё как всегда, ты замечательно выглядишь.

Она улыбнулась, махнула ему рукой, отпуская, задержалась в коридоре, пытаясь разглядеть себя в тёмном стекле и не сразу поняла, чья рука легла на её талию. Обернулась, ожидая увидеть Виталия, но рядом, пьяно улыбаясь, стоял Тима. Его круглое лицо расплылось в улыбке.

– Я хочу тебе сказать, – не очень чётко начал он.

Она убрала его руку.

Он качнулся и продолжил.

– Я совсем не хочу гулять с Альбиной. Мне нравишься ты. Я хотел для тебя прочитать стихи. Но всё отменили. А я не хочу с Альбиной…

– Хорошо, Тима, хорошо, – сказала она, обходя его. – Ты извини, но мне надо домой.

– Домой? – удивился он. – Почему домой?

– Мне нужно.

Он остался стоять в недоумении, а она быстро прошла в гардероб, накинула шубу и, не застёгиваясь, выбежала на улицу.

Она пришла на завтрак в семью Виталия. Они чинно с родителями посидели за столом, потом ушли в его комнату; он поставил на магнитофон плёнку с зарубежными мелодиями, которые, по его словам, были в моде, подождали, пока родители уйдут в гости к начальнику строительства. И тогда, уже не опасаясь и не торопясь, на белоснежной постели Виталия любили друг друга; Светлана призналась, что целовалась уже со многими, но всегда представляла на их месте Виталия. С того вечера, когда он первый раз пытался её поцеловать и порвал платье…

Они посмеялись над прошлогодней историей.

Потом Виталий рассказал ей о студенческой жизни, об однокурсниках, преподавателях. Светлана сказала, что будет поступать в институт, но вот пока не знает, в какой. Он стал агитировать её поступать к ним, она не соглашалась, и они стали дразнить друг друга, не замечая наготы, а когда замечали, вновь соединялись, и тогда она верила вычитанному в какой-то книге, что влюблённые – это две половинки единого целого.

Так пролетел день.

Потом второй, когда они гуляли по посёлку и всем стало очевидно, что между ними существуют какие-то отношения. Но никто не задавал вопросов.

И лишь когда на третий день она проводила Виталия на аэродром, Софья Лазаревна, по-матерински чутко уловив изменения в дочери, спросила напрямую, почему-то с необъяснимой тоской ожидая ответа. Услышав его, тяжело вздохнула, уточнив:

– А ты уверена, что вы любите друг друга?

По взгляду Светланы поняла, что та обиделась и не считает вопрос серьёзным, но ничего больше говорить не стала, полагаясь лишь на судьбу, в которую последнее время верила всё больше и больше.

Осипу Давидовичу она ничего не сказала. К тому же Светлана вновь стала весёлой, энергичной, в школе она неизменно получала пятёрки, ходила на все консультации, и уже ни у кого из учителей не было сомнений в том, что она поступит, куда хочет. Правда, она ещё не определилась с выбором и как-то вечером заявила, что возможно, пойдёт не в гуманитарный, а, к примеру, в строительный институт, на что Софья Лазаревна, всплеснув руками, заявила, что с неё достаточно бездарно потраченных усилий на начальное музыкальное образование Светланы, к которому та относится совершенно наплевательски, хотя есть способности. Светлана напомнила, что в музыкальную школу она не рвалась, её водили туда силком. И тут уже не выдержал Осип Давидович, объявив, что в семье музыкантов кто-то должен продолжить традицию. Вполне возможно, у Светланы ещё появится желание и она будет если не музыкантом, то преподавателем музыки. Светлана возразила, что она не единственная, у Розочки больше данных, ей нравится музицировать и она уж точно так или иначе продолжит традицию. Но Осип Давидович на этот раз был непреклонен, признался, что его нынешняя работа отнюдь не приносит ему удовлетворения и если бы не необходимость зарабатывать, он давно бы ушёл…

«Без ордена?» – съязвила Светлана, и Осип Давидович впервые в жизни стукнул кулаком по столу и пообещал сам отвезти её в Москву и лично сдать документы туда, куда решит он.

После этой размолвки в семье опять наступили ровные будни, каждый занимался своим делом и жил своей жизнью: Осип Давидович – прорабскими заботами – он исполнял обязанности прораба, Софья Лазаревна – вокальной группой, набранной из восьмиклашек, Розочка, помимо музыки – девичьими увлечениями, а Светлана – написанием писем. Она писала чаще и больше, чем Виталий. Он, как правило, на паре страниц излагал свою студенческую жизнь, состоящую в основном из сессионных страхов и их преодолений, затем коротких каникул, которые он провёл в Подмосковье на спортивной базе института, занимаясь лыжным спортом, потом о начале новой сессии, более серьёзной и требующей больших усилий, отчего у него практически не остаётся свободного времени, – пусть не обижается, что писать он будет реже.

Как раз в это время Светлана поняла, что с ней что-то происходит. Порывшись в книгах, нашла всему объяснение и, пролежав в своей комнате весь выходной, к вечеру написала Виталию короткое письмо о том, что она беременна и не знает, что делать.

И стала ждать ответа, решив больше не думать о том, что зарождается в ней, и продолжая усиленно заниматься.

Раз в неделю, как правило, по субботам её отвлекал Николай. Он уже ходил без костылей и настойчиво приглашал возобновить съёмки фильма о посёлке, который за этот год так разросся, что и не узнать, и она тоже изменилась, и вот эта «взаимная диалектика», он так и сказал, может стать основным стержнем всего фильма. Розочка напомнила ему об обещанном фильме о море, но у Николая всё не хватало времени на монтаж. После больницы он стал худым и каким-то жалким. Софья Лазаревна усиленно его подкармливала, он не отказывался и подолгу просиживал с ней на кухне, ожидая появления Светланы.

Однажды оставшись наедине со Светланой, он сказал, что слышал об их отношениях с Виталием, но что всё это несерьёзно и скоротечно. Она вспылила: ему-то откуда знать, как и что? И он сказал, что будет её ждать, невзирая ни на что.

В следующий раз он признался, что бревно тогда на Виталия сбросил он. И Сивкова избил тоже он.

Светлана прокричала, что больше не желает его видеть, и демонстративно стала уходить из дома, когда он приходил.

Сивков не приезжал на каникулы, у него опять были соревнования, но через Альбину передал, чтобы она его ждала и что он очень скучает.