– Ну, ты мог, хотя бы написать, чтобы я не ждала тебя. Чтобы я не надеялась. Одно слово, одно только слово, и я…, я бы пережила. Я не из тех женщин, которые могут ждать всю жизнь, когда им сказали – нет. Но ты не сказал этого слова, ты не сказал нет. Я понимаю, это и было отказом. Твое молчание. Но я тогда была так молода и наивна, что ждала именно этого слова. Я была настолько глупа и не представляла, что мужчине легче сбежать, чем просто произнести слово – нет, прощай, не жди, не вернусь, не надейся…, – она смолкла.

Он молчал и ждал. Ждал, что вот она сжалится над ним и…

Но она безмолвствовала. Она не могла говорить, она плакала.

– Вера, я… полюбил. Впервые в жизни. Я умираю по ней. Вера, я люблю эту девушку. Прости. Она нужна мне. Я не уеду без нее, не смогу… – прошептал он. – Вера…, – он замолчал, но его глаза кричали болью.

Вера потрясенно смотрела на него, словно видела впервые. Он ждал.

– Вера, – молил он, понимая, что именно она должна ему помочь.

– Как ты можешь любить ее? – задохнулась она. – Ты впервые видишь ее. Ты ничего, ничего не знаешь о ней. Ты даже не знаешь, как ее зовут.

– Скажи. Я сейчас побегу за ней. Я догоню их. Я буду шептать ее имя, она не может не услышать, не может не увидеть, как она нужна мне…

Вера держалась рукой за голову. Он был бледен.

– Хорошо, – с трудом промолвила она. – Я назову ее имя, если ты так желаешь этого. Но ты должен знать, что это единственный самый родной и дорогой человек для меня. Это моя… дочь.

– Дочь? – он был растерян. – Она тебе дочь? – он с трудом улавливал ее слова.

– Ты понял? Ты понял? – она не знала, как защитить от него невинное создание. – Она – моя единственная крошечка.

– Да. Да, Вера, – он все еще был протрясен. – Никогда, клянусь тебе, никогда не обижу ее.

– Сколько таких слов я слышала от мужчин. Нет. Они говорили не мне, они говорили о моей дочери. И ни один, ни один…, – она не стала продолжать. – Ты, думаешь, я всегда пила?

– Вера, – он нежно взял ее за руку. Она не заметила.

– Когда они узнавали о ней всё, ни один из них не сделал больше и одного шага. Я, думаю, ты не исключение, – она говорила устало и хрипло.

Он встал. Он был готов. Готов бежать. Одно ее слово, и он…

– Ренат! – воскликнула она, боясь, что не успеет сказать то, о чем, как она поняла теперь, он не догадывается, – ты хочешь знать ее имя?

Она хотела задержать его на несколько секунд, чтобы успеть сказать главное, всего на несколько секунд, чтобы успеть сказать…

Что-то кольнуло в его сердце. Он почувствовал недоброе. Что он сейчас что-то услышит такое, от чего его мир навсегда станет другим. Он в напряжении ждал. Вера пристально взглянула в его лицо и произнесла с некоторой запинкой.

– Ее зовут…Рената…

Сначала он и не понял, что произошло. Лишь осознал, что не может двинуться с места. С тоской безумными глазами он молил о пощаде небо …

Он не выходил из номера три дня.

Дверь на второй день взломали, так как он не откликался. Он не заметил. Не видел, не слышал, не понимал. Вера не отходила от него ни на шаг. Пыталась ухаживать за ним, покормить. Она что-то говорила, он смотрел, видел, как открывается и закрывается ее рот и ничего, ничего не слышал. Звуки, которые произносила она, были ему незнакомы. Он не понимал их. Она плакала, он не видел. Он смотрел сквозь нее и ничего не чувствовал.

Время от времени заходил Ян. Он метался по комнате. Отмерил тысячу шагов от кровати к окну и наоборот. Иногда он останавливался перед ним и пытался ему что-то объяснить. Ян говорил горячо и размахивал руками. Он не мог докричаться до него. Потом заламывал руки и утихал. Присаживался на кровать, держался рукой за грудь и не мог ничего придумать. Долго-долго сидел рядом, страшно качаясь из стороны в сторону.

Вера уже не плакала. Она была в шоковом состоянии. Она смотрела прямо перед собой и застывала от ужаса, устремленным вдаль мертвенным взглядом.

Приходило несколько врачей. Никто ничего не мог сказать определенно. Случай был далеко неординарным. Пытались связаться с родными. Звонили в его квартиру, нашли телефон через милицию, никто не откликался. Сотовый телефон был разряжен. Никто за это время не позвонил ему, не поинтересовался им.

Все ждали Изольду.

На четвертый день кто-то из отдыхающих, видя, как он, шатаясь, словно пьяный, брел по коридору, держась за стены, произнес фразу, которая означала, что мужчина сделался слепоглухонемым, поэтому он никого и ничего не слышит, и не видит.

У Веры остановилось сердце. Когда ее привели в себя, с ней случилась истерика. Она вырвалась из нескольких пар рук, подскочила к Ренату и завизжала ему в лицо. Она сначала что-то кричала ему на высоких тонах, а потом завизжала, как визжат насмерть перепуганные дети.

Ренат застонал и… закрыл уши ладонями. Вера, в изнеможении уронив руки, на ватных ногах выходила из номера.

Изольда приехала поздно ночью. Измученная, уставшая. Прошла к себе в номер, не включая свет, повалилась на кровать. Спала она долго. С открытой, точнее незапертой дверью. Проснулась внезапно, точно кто-то окликнул ее, смотрела перед собой и долго не могла прийти в себя.

Поохав, она с трудом приподнималась. Костюм, в котором спала, был изрядно помят. Шляпка валялась на полу. Сумочка рядом.

Изольда простонала от сильной рези. Все тело болело, словно ее побили. Каждая косточка давала о себе знать сильным покалыванием, в некоторых местах ее простреливало или дергало. Тело кричало и вопило на разные голоса: ломило, кололо, жгло, выворачивало наизнанку, терзало спазмами и отвратительно вероломно ныло.

Горькая внутренняя усмешка, ну, значит, я еще жива, слегка приподняла настроение.

Морщась от боли, она старалась снять с себя костюм. Замок на юбке не поддавался, пальцы не слушались, когда она пыталась расстегнуть крохотную молнию. Наконец, ей удалось это, и она перешла ко второму предмету своего убранства. Благо наверху была всего пара пуговиц.

Одержав очередную победу, юбку швырнула в одну сторону, пиджак – в другую, и крикнув из последних сил самой себе: – Мадам! Ванна подана! – шатаясь от изнеможения, проковыляла в ванную комнату…

Так и усевшись в неглубокую ванночку в оставшихся вещах, включая воздушную небесно-голубого цвета блузку, врубила на полную мощь, ревущую полнотой жизни так ею обожаемую ледяную воду…

Известие о том, что случилось с ее соседом по номеру, повергло Изольду в угрюмость. Она долго не понимала, что могло стрястись за столь краткое время ее отсутствия. Но, узнав, что это произошло в день ее отъезда, долго не могла прийти в себя, искренне сожалея, что не взяла молодого человека с собой, как намеревалась это сделать в самом начале.

Она обстоятельно пытала Яна, все более и более запутываясь в его рассказе. Она не могла понять, отчего Ян оказал внимание незнакомому человеку. Ее весьма удивило, что юноша называл ее бывшего спутника по имени и отчеству. Ведь для чего-то он узнавал его полное имя? Неужели только для того, чтобы посидеть с ним на пляже? Она терпеливо еще и еще допытывалась у Яна, о чем они говорили, и Ян снова и снова вынужден был подробно описывать их разговор, не затрагивая тех слов, которые касались мадам.