А утром по пути на работу он с тревогой и нетерпением в той же телефонной будке набрал номер родильного дома, представившись.

– «Ваша жена в восемь пятнадцать родила мальчика весом три семьсот пятьдесят и пятьдесят два ростом!» – услышал он в трубке.

– «Ур-ра-а!» – громко закричал радостный Кочет, вываливаясь из будки под уже начавшийся медленный, лёгкий и даже будто величавый снегопад.

– У меня сын родился! Наследник! Кочеток ты мой! – теперь уже молча, про себя, радовался счастливый отец.

Своего долгожданного сыночка Пётр Петрович Кочет заранее решил назвать Платоном. Смерть его первенца от первого брака Вилена показала слабую живучесть этого новомодного имени. Поэтому теперь ставка была сделана на философски вечное. Первыми, с кем поделился радостью П.П. Кочет, естественно оказались коллеги по работе. Они поздравили счастливого отца с рождением долгожданного сына и к концу укороченного рабочего дня отметили это шампанским и чаепитием с тортом, на радостях в обед купленным виновником торжества в ближайшем Гастрономе № 40.

Домой Пётр Петрович пришёл в приподнятом настроении и поделился новостью с соседями, которые поздравили его.

– Ну, что ж?! Теперь дело за детской кроваткой и коляской! – решил он в понедельник после работы съездить в магазин.

Но пока ему удалось купить лишь коляску и кое-что из вещей для новорождённых. Помня прежний и печальный опыт Кочетов и боясь сглазить, Пётр и Алевтина не делали это раньше.

Поскольку роды прошли классически, каковыми и должны были быть у здоровой деревенской молодухи, то вскоре мать с новорождённым оказалась дома – после следующего выходного Пётр привёз жену с новорождённым.

Как и полагалось, ещё 17, 19 и 21 января ему закапали в ротик противотуберкулёзную прививку БЦЖ (BCG – сокращение от слов «Бацилла Кальмета-Герена»), выписав утром в понедельник 24 января.

Петру Петровичу пришлось отпроситься с работы и на служебном москвиче забрать жену из роддома.

Из рассказа жены Пётр узнал, что 15 января 1949 года в роддоме № 9 родились двенадцать девочек и только один мальчик, но какой?!

Весь женский персонал роддома сразу влюбился в него. И уже тогда его мать предположила, что эта любовь лучшей половины человечества будет сопутствовать её сыну всю жизнь.

– «Аль, а ведь не зря ты столько перетерпела?!» – поддержал её муж.

– «Да уж!» – вспомнила она свои моральные страдания, падения и выкидыши, продолжив рассказ о рождении сына.

По первому же воплю младенца, просто обескуражившего присутствующих при родах врача-акушера-гинеколога и медсестёр, можно было предположить, что он станет литератором. Вместе с первым лёгким шлепком по попке и открывшимися от этого удивлёнными голубыми глазами, палату огласил первый, резкий, даже судорожный глубокий вдох, завершившийся уже на выдохе неожиданно радостным воплем новорожденного:

– «Бля-а-а-а!!!».

Эта новость, рассказанная потом матерью новорождённого их соседу по квартире – пьянице и матерщиннику – Николаю Семёновичу, вызвала у того не только восторг, но и глубокое уважение к младенцу, как к будущему возможному товарищу по риторическому цеху, коим отставной подполковник юстиции являлся по последней общественной должности.

– «Коль, ты вот по-пьяни матерился на кухне, а Аля слышала! Вот тебе и результат! Платон уже при рождении всех обматерил!» – подкалывала потом мужа Татьяна Тихоновна.

Николай Семёнович Молчанов – отставной пожилой подполковник, участник и инвалид войны – был не только побит её суровыми буднями и потрёпан своими ранениями, но был также изнурён матерщиной, истощён табаком и иссушен водкой. Хотя в душе он и был добродушным, внешне это часто скрывалось за морщинистой маской пьяницы-дебошира. Однако это не помешало ему со временем, видимо по разнарядке и с учётом его военной специальности, занять кресло народного заседателя районного суда, вершить правосудие, неся в массы сознательность, спокойствие и справедливость.

Дядя Коля сразу полюбил малыша Платона – первого послевоенного ребёнка в их трёхкомнатной коммунальной квартире на две семьи. Да и вся его семья на ура приняла новорождённого, сразу оказавшегося в центре всеобщего внимания. На следующий день новорождённого прикрепили к Детской консультации № 35, находившейся в доме № 16, в котором раньше жил поэт Демьян Бедный, на противоположной стороне Рождественского бульвара почти напротив выхода из арки на него из смежного двора.

С первых же дней Алевтина Сергеевна окунулась в многочисленные материнские хлопоты – в основном в кормление грудью и уход за новорождённым, включая купание, а также в стирку и глажение пелёнок.

Муж, чем мог, пытался ей помогать. Он ходил по магазинам, покупая и всё необходимое для ребёнка. Работал он и по дому, что, в общем-то, было ему в последнее время не свойственно. И даже иногда помогал со стиркой и глажением вещей, что стало угнетать его.

В один из дней Пётр Петрович принёс домой свидетельство о рождении сына – нового москвича Платона Петровича Кочета. Он по телефонам поделился радостью с Лизой и Ксенией, друзьями Юрием Белоцветовым, супругами Сахаровыми и Борисом Чистяковым.

Также он написал письма отцу в Пилипки, Жаку в Париж, с которым периодически переписывался, и в Минск – жившим вместе тётям Степаниде Мартыновне Левчук, урождённой Раевской, и Марии Мартыновне Раевской, которых с трудом разыскал в прошлом году. Они оказались единственными, выжившими в войну в Минске родственниками по материнской линии. Более того, Пётр Петрович пригласил одну из них приехать в Москву и помочь понянчиться с внучатым племянником. Откликнулась старшая из них, находящаяся уже на пенсии, Степанида, которая с радостью приняла приглашение племянника, к тому же ей давно хотелось побывать в столице нашей большой страны. Племянник встретил, гружённую хоть и скромными, но разнообразными подарками, тётю на Белорусском вокзале и на такси «Победа» привёз к себе домой.

Издавна привыкшая нянчится с малышами, потерявшая во время войны всё своё потомство, ещё не старая пенсионерка Степанида с удовольствием взялась опекать внучатого племянника, помогая Алевтине и разгрузив Петра.

Теперь он работал, не отвлекаясь, без лишних мыслей о жене и сыне.

И опять его анализу подверглось забастовочное движение во Франции, являющееся самым точным показателем активности рабочего класса в борьбе против своих эксплуататоров.

Но на этот раз он почерпнул информацию не из французских первоисточников, а из статьи Генерального секретаря Всеобщей конфедерации труда Франции Бенуа Фрашона «Борьба продолжается», напечатанной в журнале «Новое время» № 1 за январь 1949 года.

И Пётр Петрович, как всегда кратко и в виде тезисов изложил суть вопроса, но со своим анализом и комментариями. А речь в статье шла о конкретной забастовке французских горняков в прошлом году, когда Петра Петровича Кочета уже не было в Париже. Как известно, первая волна массовых забастовок во Франции, прокатившаяся по стране в ноябре – декабре 1947 года и охватившая почти три миллиона человек, была вызвана резким ухудшением положения трудящихся масс. Однако правительство приняло ряд экстренных мер, чтобы сбить эту волну и уменьшить напряженность в обществе. Но в феврале 1948 года массовая стачечная борьба возобновилась. И Пётр Петрович, пока работал в Париже, был тому свидетель.

Но, проходившая с 4 октября по 29 ноября грандиозная стачка французских горняков, оказалась вне зоны пристального внимания аналитика П.П. Кочета. Зато руководитель ВКТ Франции Бенуа Фрашон придал ей чрезвычайно большое значение.

А произошло следующее.

Убедившись в своём бессилии сломить способность всего рабочего класса страны к отпору, правительство решило нанести сильнейший удар по самой его передовой части – горнякам. Ведь они являют собой самый боевой отряд рабочего класса Франции, самое организованное звено Всеобщей конфедерации труда.