Чувствую его в себе.

***

С матерью у меня отношения не строились. Я забыл об этом. Она часто была недовольна. Поэтому я подстраивался под неё. Чтобы она не злилась. Не обзывала меня. Не поднимала руки. Это началось с детства. И так продолжалось. Пока я был хорошим. Слушал её. Делал, как велела она, она оставалась спокойной. Иногда взрывалась. Но быстро отходила. Потом в её жизни появился он. Всё своё внимание она переключила на него. Обо мне не вспоминала. Но вспоминал он. Говорил со мной. Слушал меня. Поддерживал. Жалел. Говорил, что так быть не должно. Не я должен подстраиваться. Мать – взрослый человек, и это она должна думать о том, как подстроиться под своего сына. До него мне подобного никто не говорил. Его слова трогали. Я хотел доверять ему. И доверился. Думал, что нахожусь рядом с хорошим человеком. Иногда он забирал меня. Мы где-то гуляли, о чём-то говорили, он чем-то угощал меня, что-то покупал. Я думал, что всё было хорошо.

Потом, когда мы были одни, он захотел, чтобы я помог ему расслабиться так же, как он помог мне. Нужно было просто потрогать его. Он взял мою руку и положил на свой пах. Я испугался. Замер. Не мог пошевелиться. Я думал, что всё было хорошо, но это было не так. Он говорил, что, если я хочу, чтобы он помогал мне, я должен сделать для него что-то взамен. Я не хотел, но сделал. Терпел и молчал. Он кончил мне в руку. Похвалил меня и сказал, что потом придёт ещё. И он приходил. Дальше этого мы зашли уже после того, как я съехал от матери. Он предложил пожить в его квартире. Мне не нужно ни о чём беспокоиться. Я согласился, но беспокоился. И беспокоился не зря. Тогда я в первый раз протестовал в открытую. Говорил, что не хочу, что мне страшно, что я не буду ничего делать. Тогда он избил меня. Сказал, что я обязан ему.

Когда я понял, что надо бежать, я уже не мог.

И чем лучше я понимал своё положение, тем болезненнее становилось. Я знал, что мне нужно, но не мог ничего сделать. Когда в слезах позвонил матери, сказал, что хочу вернуться, хочу, чтобы она послушала меня, она сказала, что я не ценю того, что для меня делает её жених, что я только беру и не могу даже поблагодарить взамен. Что я неблагодарная тряпка и ничего нестоящий сын. После этого я не брал телефон в руки.

Постепенно становилось хуже. Это состояние настолько углубилось во мне, что я не заметил, как сам стал им. Как не могу ходить. Говорить. Как любая деятельность кажется чем-то безумно тяжёлым и невыносимым. Как мысли стали вязкими, а воспоминания труднодоступными. Как я свыкся с этим и ничего не пытался изменить.

Я открываю глаза. У себя в комнате. Вижу белую плитку. Поворачиваю голову. Сёма сидит рядом. Спина согнута. Локти на коленях, ладони на лице.

Я еле протягиваю руку. Боюсь напугать. Но пугаю. Сёма дёргается и смотрит на меня.

Глаза замученные. На губах следы от зубов. Кожа у ногтей в крови.

— Привет, — говорит Сёма. Тянет улыбку. Но тут же обрывает её, опуская голову. — Прости, — повторяет он и закрывает лицо рукой, — правда, прости…

Ему не за что извиняться. Хочу сказать ему это. Но только тянусь рукой. Касаюсь плеча. Хочу взять его. Удержать. Показать то, что хочу сказать.

— Я ведь всё знал, — говорит он. — Всё, блять. — Запускает пальцы в волосы. Давит губы. Те белеют, а следы от укусов становятся ярче. — Но ничего не сделал. Я просто позволял этому происходить. Понимаешь, да? Когда я помогал тебе, — он смотрит на меня, — я помогал ему. Это всё, что я делал. И… и не потому что хотел. Извини. Потому что он предложил, сказал, что заплатит, если я буду следить за тобой.

Вот в чём дело.

Это не удивляет. Даже если Сёма заботился из-за денег, он не сделал мне ничего плохого. Наоборот. Он всегда помогал. Разве это плохо? То, о чём он говорит, – действительно кажется плохим?

— А потом… когда я узнал, что он делает, я, правда, хотел помочь тебе. Но почему-то решил сначала обговорить с ним. Не знаю. Запугать хотел, наверное. Хотел показать, что могу постоять за кого-то. Честно, не знаю, прости. Я просто это сделал и… всё испортил. И тебе, и себе. — Сёма насильно улыбался. От чувств? — Понимаешь, я сидел на наркоте какое-то время, и это плохо кончилось. И об этом он узнал. Сказал, что подставит. Будто я снова подсел. И всё. Я снова делал, что он просил. Но… потом всё становилось хуже. Я знаю, что тебе пришлось ещё хуже, чем мне, но… не знаю почему, когда я всё это вижу, когда вижу, как он избивает тебя, режет, во мне всё… всё рвётся. Я не смогу выдержать этого. Я просто хочу, чтобы это закончилось. У меня уже сил нет. Честно, всё, что мог, я сделал. Прости. Тебе это вообще не помогает…

Поэтому я не хотел, чтобы Сёма видел. Если бы он не знал, ему было бы легче.

Поэтому он решил уехать. Он поступил правильно. Так будет лучше.

Я опускаю руку.

Ему надо уходить. Не возвращаться. Забыть об этом. Забыть обо мне. Оставить… меня.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы это закончилось? — Сёма разворачивается ко мне. Его глаза красные и выглядят странно. Это может быть из-за улыбки. Натужной. Неправильной. Его лицо изменилось. На нём много эмоций. Но я ничего не могу разобрать. Всё кажется чужим и незнакомым. Насильственным. И ужасным. — Я тоже хочу… чтобы это закончилось. — Он кладёт свою руку на мою. Пальцем трогает ладонь. Мои пальцы. — Но я могу сделать только это, понимаешь? — Сёма смотрит серьёзно. — Я… не могу помочь тебе. Не могу спасти. Я, вроде как ты, его заложник. Только мне немного легче… извини. Поэтому я могу помочь закончить. Понимаешь, о чём я говорю? — его голос сошёл на шёпот.

Кажется, понимаю.

Всё закончится. Это ведь хорошо?

— Если ты согласен, я всё… подготовлю. Только нужно чуток подождать. На этой неделе выплатят зарплату. И я всё сделаю. Правда. — Он перестаёт улыбаться. Тяжело дышит. Его грудь опускается и поднимается. Он молча смотрит на меня. — Если ты этого хочешь, сожми мой палец два раза.

На самом деле, я уже давно ничего не хотел. Не хотел по-настоящему. Не хотел есть. Спать. Вставать. Не хотел помочь себе. Не хотел что-то изменить. Я не чувствовал, что могу чего-то хотеть. Но, если от этого будет легче Сёме, наверно, хочу. Вроде как по-настоящему. Чтобы это закончилось. Чтобы мы были свободны. Чтобы нас ничего не держало.

Я сжимаю его палец один раз.

Терять больше нечего. Уже давно.

Сжимаю второй.

Сёма выглядит удивлённым. Не думал, что я соглашусь. Или его удивило то, что я смог сделать это.

Он облизывает губы и улыбается. Но ненатужно. Устало. Тепло.

Я не хочу, чтобы он уходил сегодня ночью. Не хочу, чтобы оставлял меня. Поэтому не отпускаю палец. Держусь за Сёму и жду, когда он встанет и уйдёт. Но он не уходит. Сидит со мной всю ночь, а на лице – слабая улыбка. Ветхая как моё состояние.

========== 8. Семён ==========

Он слетел с катушек. Иначе его зверства не назовёшь. Раньше тоже не благие дела были, но тогда его будто бы ещё волновало, насколько он может навредить Кириллу, но сейчас – он мог его убить. В любой момент. На теле Кирилла не было живого места. Я не знал, что так можно. Что белый кусочек кожи, не заплывший кровью, будет вызывать столько страха, сколько я испытывал в дни ломки и панических атак. Те дни казались далёкой сказкой. Теперь я жил в реальности, где боль причиняли не мне, но ощущал я её как свою собственную. Будто меня избивали до серо-синего состояния, словно на моём теле было столько синяков, что повернуться больно, словно меня кромсали ножницами и резали ножом. Словно это я не мог пошевелиться после того, что случилось.

Я уже ничего не говорил Кириллу. Так ужасало его тело. Если бы выдавил из себя «всё нормально», врезал бы себе. Такое никогда не будет нормальным. Такое нельзя называть нормальным. Поэтому я трясся каждый раз, когда заходил в квартиру. Если раньше я смотрел на голого Кирилла и замечал сперму на полу, то теперь оттирал кровь отовсюду. Её не было слишком много, но малое количество пугало так же, как если бы вся квартира была залита ею.