Я боялся, что, когда приду, увижу труп. Всё к этому шло. Так не могло не закончиться. Если он позволял себе такое, то он не боялся «переборщить». Он, блять, «перебарщивал» с самого начала. Даже не удивлюсь, если он скажет, что так всё и планировал закончить, а Кирилл… будет простой жертвой. Которая ничего не будет значить. Которая одна из многих. И я боялся, что в последний раз всё случится именно так.

Я слышал, как он пришёл, орал и долбил в дверь. Я не подходил сразу. Ждал, когда он замолкнет и зайдёт. Наступила тишина. Я подошёл к двери, заглянул в глазок и увидел, что квартира Кирилла открыта. Я не понял, что это должно значит, но потом увидел Кирилла и сразу опустил глаза.

Я догадывался, что он хочет сделать. Может, он даже знал, что я смотрю за ним. Жду, когда он выйдет, и поэтому поступил так. Я снова глянул и увидел, как он избивает Кирилла, и больше не смотрел. Стоял с опущенной головой и трясся. Я ничего не слышал, но воображал будто слышу, как он наносит удары по лицу, как кричит Кирилл, как он продолжает и бьёт в тело, а потом имеет.

Я боялся поднять голову. Боялся, что увижу убитого Кирилла. Боялся, что посмотрю в глазок, а там будет он смотреть на меня. И улыбаться. Так мерзко, как может делать только он. Я простоял до вечера. Не знал, что происходило. Не желал знать. Но снова пошёл. Не смотрел в глазок, просто открыл дверь и увидел Кирилла на пороге.

Всё лицо в крови. На шее синели следы от удушья. Ногти на руках, кажется, стали чернее. На теле… я не понимал, были новые синяки или старые, всё отливало красным и фиолетовым, серым и жёлто-зелёным.

Я подошёл и смотрел сверху-вниз. Кирилл не двигался. Когда мне показалось, что он не дышит, я начал дышать усиленнее. Будто за двоих. И боялся я тоже за двоих, и сердце поэтому так громко билось.

Я поднёс руку к его носу и губам. Дыхание было. И это показалось каким-то благословением.

Я не думал, что он согласится, хоть и понимал, что такой вариант будет казаться чуть ли не самым разумным. Может, я хотел, чтобы он отговорил меня. Будто сам так рвался жить. Если для того, чтобы жить, нужно чьё-то мнение, то не особо, значит, хочется жить. Хотел бы жить, убил бы виновника всех проблем.

Труп спрятать бы не смог. Поэтому сел бы в тюрьму. И снова ступил бы на кривую дорожку. О жизни в обществе пришлось бы забыть, но тогда бы Кириллу помогли. Забрали в психушку, дали каких надо таблеток и привели в чувство.

Да, было бы хорошо, но также ничего из этого ему уже может не помочь. Да и кому поможет? Где вообще есть вероятность, что после такого он захочет жить? Разве он ещё хочет жить? А я… я просто сгину. Не вернусь. Я знаю. Я такой. Поэтому лучше хоть выбрать свою смерть, чем жалко существовать в иллюзии «жизни». Я не живу сейчас и там жить тоже не буду.

***

Кирилл ни о чём не спрашивал. Никак не показывал, что хочет что-то узнать. Ни о том, почему я так поступал, ни о том, что буду делать. Он только это принял. Будто доверял мне. Знал, что не подведу и всё закончу.

Если бы ещё хоть кто-то так верил мне, то, быть может, жизнь сложилась бы иначе. Даже родители мне никогда не доверяли. О карманных деньгах я только слышал, а если нужно было что-то купить, нужно было рассказывать, что и где, принести чек, сдачу, или идти с ними. Было тяжело у них что-то просить. Если им казалось, что я хочу то, без чего можно обойтись, какой-нибудь вкусняшки, игрушки, телефона поновее, то начинали меня стыдить. Словно так нельзя. Словно я не имею права хотеть того, что является нормой для других.

Они были скупердяями. Во всём. В деньгах, времени, любви, чувствах. Они тратили только то, что считали «уместным»: моё время, мои чувства и желания. У меня даже не было личного пространства. Ничего нельзя было прятать. Ничего нельзя было хотеть. Нельзя было быть с теми, кто что-то мог дать мне. Наверное, совсем не удивительно, что я подсел. Нашёл родительскую заначку и тягал понемногу деньги, пока ничего не осталось. Потом обменивал материнские украшения, которые хоть чего-то стоили. Потом ломался. А потом меня поймали на улице. Нашли наркотики и пошло-поехало. Я даже ту дозу не вколол. Пиздец как было обидно…

Я снова драл пальцы. Кровь упала на плиту.

Я потёр глаза и помешал кашу.

Овсянка на молоке. Я не знал, что сейчас Кирилл в состоянии съесть, поэтому приготовил самый простой вариант. Наложил в тарелку и сел к нему.

В последнее время он будто спал на ходу. Не реагировал на движения, не смотрел, не пытался что-то сказать. Приходилось трогать за плечо, тогда он смотрел. Поднимал голову и будто не понимал, что видит меня.

— Сейчас остынет немного. Попробуй поесть, — сказал я.

Не то чтобы он мог попробовать. Я буду совать ему в рот ложку и надеяться, что он сможет его закрыть. Прожевать и проглотить. Иногда не получалось даже этого.

— Слушай, раз мы всё равно… закончим, может, хочешь чего-нибудь?

Я посмотрел на Кирилла и вспомнил, что он не ответит. Я быстро забывал об этом. Мы ведь толком и не разговаривали никогда.

Я достал телефон и открыл заметки.

— Попробуй напечатать.

Кирилл кивнул – совсем немного опустил голову и приподнял. Я положил телефон перед ним. Он поднял руки и положил на стол. Думал.

Я настолько труслив, что даже не могу сказать, что мы умрём. Что я убью его и себя. Нас. В мыслях это звучит просто, но, когда открываю рот, понимаю, что не скажу.

Если не скажу, то не так страшно подготовиться.

Кирилл выглядел сосредоточенным. Рот приоткрыл. Может, думал, как использовать меньше букв или… вспоминал буквы. В его состоянии это казалось возможным. Он посмотрел на меня.

— Что-то не так?

Кирилл повернул голову немного влево, потом вправо и опустил глаза. Держал пальцы над экраном и медленно их опускал. Потом поднимал. Искал нужные буквы и продолжал. Почему-то я не подумал раньше, что мы можем так общаться. Наверное, я и не искал здесь общения. В этой квартире. Я только приходил, делал что надо и уходил. Зачем мне нужно было с ним говорить? Я хотел сбежать как можно скорее, а разговоры оттянули бы уход. Поэтому и не додумался тогда. Но сейчас у нас было столько времени, сколько мы будем живы. Сейчас я могу потратить его на то, чтобы дождаться ответа от Кирилла. И надеюсь, что в это время он не придёт.

Пара дней, и всё закончится. А раз закончится, нужно сделать столько, чтобы потом не жалеть.

Когда смотрю, что Кирилл напечатал, вижу пару строчек. Он ещё не закончил, но мне уже интересно. Что могут хотеть такие люди как он? Кроме того, как закончить. Снова смотрю. Кирилл не двигается. Застыл с пальцами над экраном. Больше не печатал.

— Всё? — спросил я и потянул руку.

Кирилл вздрогнул и помотал головой.

— Ладно… — я не ожидал такой реакции.

Каша стыла, а Кирилл не двигался. Уходил в себя, но к телефону не притрагивался. Закрыл рот и убрал руки. Ещё ниже опустил голову.

Я взял телефон. Не ожидал, что он такое выдаст: «Секс.это приятно.говорят что хорошо.хочу попробовать.с тобой.если ты хочешь». Теперь понятно, чего он мялся. Смотрю на него.

Наверное, после того как тебя постоянно насилуют, ты только и думаешь, что секс – вещь поганая. А он хочет попробовать… Хочет хотя бы под конец почувствовать, что такое обычный секс, о котором люди грезят, и понять, что в нём такого. Почему его хотят.

Я закрываю заметку.

— Не знаю, — говорю, а Кирилл слушает, — то есть… ты уверен? Хочешь… чтобы это был я? — спросить хотел не об этом.

Кирилл кивает.

Он мне доверял. И мог доверить даже такое.

— Я подумаю, но не думаю, что получится. — Я посмотрел на овсянку. — Давай сначала поедим.

***

Я зашёл в магазин. В последний раз. Теперь я все действия отмечал «последними». Будто составлял список. Мне это нравилось. Последний раз заряжаю телефон. Последний раз готовлю. Последний раз зайду к Кириллу. Последний раз…

Было в этом что-то грандиозное и впечатляющее. Точно как первый. Только последний обычно не отмечают, потому что не всегда знают, когда он наступит.