Только я не верю, что сказ о дорогуше убьёт несчастного Станислава.

Пока идём, молчим, – чтоб его! – я бросаю искоса взгляды, надеясь, что Стас разродится. Он видит, недовольно смотрит и давит губы друг о друга.

— Эх, — вздыхает, — друг, с тобой состариться недолго.

— С тобой тоже, — киваю.

— Ну, ты же видишь, какой я?

Я осматриваю Стаса. Видеть вижу, но речь о внешности? Или о внутреннем содержимом? О внутреннем, как о душе или об органах?

— Русский? — пытаюсь угадать я. — Белый? Худой? А! Наркоман?

— На белом и худом остановимся. — Я угадал. — В школе… когда я ещё не употреблял и весил больше, были у меня такие… знаешь, щёчки. Которые любят трепать. Лицо было круглым. Добавить к нему большие глаза. Светлые волосы, брови и ресницы. И меня постоянно сравнивали с девчонкой. Мне в чём повезло – я не был изгоем. Была своя компания, но у каждой компании есть свои правила и нормы. Нормой для нашей компании были клички. И правилом – звать по ним.

— Твоей была Дорогуша? — Стас кивает. — Они издевались над тобой?

— Смеха ради, — вздыхает. — Нет, понимаешь… это не было издевательство. Просто шутка. О ней могли долго не вспоминать, но бывало и так, что эту Дорогушу никакими средствами из разговора не выкинешь. — Он злится. Определённо. — Вот оно и пристало.

— Теперь понятно, — заключаю я. — Скорую не надо вызывать?

— Пока не надо.

========== 45. Среда, 01.01 ==========

— Ты купил, — недоумевает Стас.

— Я же сказал, что угощаю, — ставлю заваленный едой поднос между нами. — Если так подарок жмёт, потом угостишь меня.

— Ох, друг, — вздыхает Стас. — Как ты это делаешь?

— Что? — Я готовлюсь ответить на очередное колкое замечание по поводу своего характера.

Заметил, что это приносит мне особенное удовольствие. Людям не нравится, а я обожаю.

— Хотя бы это, — он кивает на еду.

— Пошёл и купил.

— Именно! — смеётся Стас. Когда понимает, что делает, закрывает рот рукой. — Спасибо, — он доволен.

Может, дело действительно в том, что я просто пошёл и купил, несмотря на гордое заявление Стаса.

— Ага, — говорю, а на душе спокойствие – как стоячее озеро, без намёка на течение или движение.

Хорошее начало года.

— Знаешь, друг, — начинает Стас, и я обращаю внимание на окружение, к слову шумное: очереди на фудкортах из школьников постарше и помладше, изредка мелькают семьи с детьми. — Я не мастер в этом, — продолжает и трёт ладони о ноги, потом достаёт целлофановый пакет из рюкзака, — с праздником.

Я принимаю подарок. Внутри пакета маленький велосипед. Бэха.

— Из проволоки? — я потрясён.

Маленький, но дотошно правильный. А колёса, я проверяю, крутятся!

— Да, — Стас улыбается, будто не ожидал, что таким будет ответ. Или что моя реакция будет такой. — Недавно начал заниматься, — он говорит, а я со всяких углов рассматриваю изделие размером с ладонь. — В интернете всякие красивые штуки есть.

— Охереть, — я не нахожу других слов.

— Пусть хоть что-нибудь от меня останется.

— Ты куда-то собираешься?

— Нет. Вдруг ты соберёшься. Скоро выпуск. Забудешь Стасяна.

Я веду головой и поджимаю угол рта.

— Не получится.

— Кто тебя знает, — отшучивается.

— Я, — но я серьёзен.

Стас смиренно вздыхает.

— Забываю, что ты такой. — И он рад этому.

— А ты по вдохновению решил этим заниматься? — кручу колёса миниатюрной бэхи.

— Я… вспомнил. Ты как-то спрашивал, была ли у меня мечта. Я думал, что нет. Потому что думал… о школе. Не вспоминал, что было до неё. А там я ещё… мечтал. Это такая мелочь, — устало усмехается Стас, — но, думаю об этом, о своих мыслях, и хочу улыбаться. Я мечтал стать ювелиром. Или кем-то вроде. Кто делает украшения. У родителей денег было немного, и мама не покупала себе украшений. У неё была пара серёжек, и я думал, что сделал бы ей много всего. И серёжки, и подвески, и кольца.

Стас всегда говорит с трудом о родителях. Эта трудность не в том, чтобы сказать, как они разошлись или что думали друг о друге, она была в его тоне – интонации. В том, что он чувствует: тяжесть, боль, желание исправить, сделать лучше, вернуться назад и переписать историю. Но сейчас его голос был мягким. Это было хорошее воспоминание, хорошее желание, которое шло от любви к матери.

Уникально, думаю я.

— Знаешь, ещё, — неожиданно продолжает Стас, с определёнными рвением, — мне мама позвонила. Тридцать первого, поздравить с наступающим, наверное, хотела. Но… — Стас шипит. — Паршивый был разговор! Такой паршивый… я думаю, лучше бы его не было. Я о своих детских мечтах чуть не забыл!

А вот это хреново.

Я мысленно сочувствую и поддерживаю Стаса.

— Откуда у неё твой номер? Или старый?

— Сам ей написал. Не думал, что она решит позвонить. Не звонила же! Но понадобилось. Чёрт, меня это убивает.

— Сильнее дорогуши?

— Бля, сильнее, — Стас тоже хочет, чтобы дорогуша делала ему больнее, чем отношения с родителями.

Как же это тяжело.

До того, как я узнал, что Андрей будет один на Новый год, я хотел пригласить Стаса к нам. К своей семье. Но заранее убедил себя в том, что, несмотря на мои благие намерения, я могу сделать хуже. Просто потому, что моя семья – не семья Стаса. Что он бы испытывал тогда? Грусть? Печаль? Зависть? Ненависть? Что-нибудь нехорошее, мне так кажется.

— Снова думаешь, — отмечает Стас.

Толкаю в колено.

— У тебя, правда, лицо меняется, когда ты загружаешься.

— Ну ты падла, — не довольствуюсь и закидываю ноги на его колени.

— Удобно?

— Очень, — с таким же настроем пью колу.

— Эй, Вадим, — я мигом отзываюсь, — привет. — Это Петя.

— Привет, — жму руку и улыбаюсь.

С ним Вася, Данила и… Гоша. Возвращаюсь взглядом к Пете, но замечаю, как Гоша отводит лицо.

— А где Митя?

— С девушкой.

Мы недавно разговаривали, и никакая девушка на горизонте не мелькала.

— Ему же не надо было, — не веря произношу я.

— Теперь, видимо, надо, — смеётся Петя. — Как бросит, опять будет не надо.

Вместе смеёмся.

— А вы, — я снова всех осматриваю и снова вижу Гошу, — здесь типа отмечаете? — стараюсь звучать непринуждённо и расслабленно.

— Ещё как типа, с мая все не собирались.

С мая, когда мы все были на речке. Не беря в расчёт Дениса. Смотрю на Гошу. Всё было уже тогда. Можно не сомневаться. Если не было отношений с девушками, значит, было с парнями. С мужчиной.

Так и подмывает спросить, как Александр Владимирович поживает. Гоша внутренне отвечает сопротивлением – я это чувствую.

— О-о-о, атмосфера накаляется, — весёлым замечанием бьёт Петя. Если бы бил по-настоящему, ударил бы в живот. — Мы пойдём.

— Ага, — говорю с улыбкой. А улыбку пережимает.

Отпускает, когда Гоша скрывается за людьми. Приступаю к картошке.

— И что это было? — интересуется Стас.

— Что? Встреча со знакомыми.

— Это я понял. Я про гляделки.

— Какие гляделки?

— Говори.

— Ничего не было.

— Так, друг, ты меня заставил рассказать про Дорогушу, а сам чё? Очкуешь?

Убираю ноги с его колен.

— Не очкую, но, — говорить однозначно не хочу.

Почему же? Почему я не скажу, как есть? «В школе у нас есть психолог и социальный педагог в одном лице, его все любят и уважают, а ещё ему за тридцать, и у меня был друг, ему недавно исполнилось шестнадцать (когда я узнал об этом, ему было пятнадцать), и они сосутся (или что ещё) в кабинете психолога, когда никого нет». Прекрасное изложение. Лучшее из возможных. Но о нём противно думать.

Выворачивает.

Насильно сую картошку, потом запиваю. Проглатываю тяжёлый ком.

— Мы разошлись принципами, — отвечаю. И понимаю, во второй раз эта фраза звучит хуже!

Должно быть потому, что я отлично помню, как произнёс её в первый раз.

Нужно придумать новый шаблон.

— Блять, — обидно и гадко.