— Всё напряжение выпустил? — спрашивает Александр Владимирович.

— Да, — отвечаю с улыбкой. — Но сегодня не смогу к вам зайти, — замечаю, что мой тон смягчается.

— Подлиза, — не терпит обращение Гоша.

— А ты – скотина, которая думает, что защищает мои нервы.

— Как с тобой общество мирится?

— Я составляю его часть.

— Вы оба – часть общества, — говорит Петя. — Но зачем такая нужна? Кто скажет?

— Чтобы находить проблемы? — Вася говорит про себя, но все слышат и оценивают смехом, кроме меня и Гоши.

— Блять, это же отсылка к субботе?

— Неделя прошла! — напоминает Гоша и заваливается на моё плечо. — Это нельзя не отметить. Поздравляю, брат, целую неделю тебя не домогались. Как ощущения? Что испытываешь?

Я не отвечаю, но смотрю в точку между бровями Гоши. Он напрягается и медленно отодвигается.

— Почему ты молчишь?

Виснет молчание. Даже Александр Владимирович с любопытством наблюдает за тем, как событие развернётся.

— Меняю характер. Но отпиздить тебя я всё равно хочу.

— Где ты его меняешь?!

— Глубоко. В душе.

Гоша отходит на безопасное расстояние, в сторону Александра Владимировича – прекрасная стратегия.

***

Встречаю родителей около станции. На маме новое платье – длинное, тёмно-красное. Одно из тех, которые она показывала в полицейском участке.

— Как оно? — спрашивает мама и расправляет плечи. Волосы для выхода подкрутила.

— Замечательно, — одобряю я. — Погоди, есть ли в природе вещи, в которых ты бы выглядела плохо? По-моему, нет.

— Вадим, — смеётся она.

Я рад слышать её смех. Смущённый, но искренний.

— Как ответишь? — смотрю на старика, а он улыбается. Подходит к маме и величественно обнимает за плечо:

— Куда там старикам за молодёжью гнаться.

Да, старикам.

— Не может быть! Это секретная техника: «Цифра в паспорте»!?

Иногда мне кажется, что я шучу сам с собой, но вовремя напоминаю себе, что старик обычно копит и одноразово возмещает урон.

***

Сидим в бургерной, наслаждаемся вкусом.

Мама с лёгким интересом спрашивает:

— Вадим, а ты… читал письмо?

Я замираю. Чёрт. Мам, не надо было о нём вспоминать.

— Что за письмо? — спрашивает старик.

— От Михалкова, — отвечает она.

— А, этот…

— Да, я прочитал. Ничего необычного, письменное извинение, ни больше, ни меньше, — и отпиваю чай.

Меньше всего оно представляет из себя извинение.

— А трудно представить, правда? Что мотивирует людей на свершение подобных поступков? — тихо приговаривает мама, а старик высказывает своё мнение:

— Надеюсь, я не доживу, когда с лёгкой душой смогу сказать: «Такие времена».

— Окно Овертона заработает не сразу, — успокаивает мама.

«Такие времена» – о том, что новое поколение задаёт тон. Мода задаёт тон. В усладу консерватизма неизменным остаётся малое, и к этому надо привыкнуть. «Такие времена» – мантра старика. Пять лет назад он ещё остро реагировал на гомосексуализм, трансвестизм, трансгендерство и прочие явления, которые приняли в Европе. Поэтому решил, или мама ему подсказала, что ругательства – отличный выход эмоциям, но, может быть, идут впустую, стоит пересмотреть своё отношение.

Путь был труден, но результат феноменален.

Старик видит однополую пару, первая мысль в его голове: «Такие времена», и пара исчезает. Он видит полностью татуированного человека, мантра даёт ему умиротворение раньше, чем он может вспыхнуть.

Пока родители обсуждают зловещее окно разрушения и деградации нации и народов, я достаю телефон и делаю фото. Удачное, с первой попытки.

Листаю: пример с доски, случайный пейзаж дороги, родители, вечер с пиццей, я, мама и старик – старик неудачно делает кадры.

Но я рад, что на моём телефоне таких фотографий больше других.

***

За плотным обедом следует прогулка без маршрута.

Мы идём по солнечной улице. Ветер прогрелся и уже не напоминает о том, каким ледяным был месяц назад. Ярко-зелёные листья скрывают кусками небо и отражают свой цвет на землю.

Мама глядит по сторонам, видит сирень и припадает к ней. Я наготове с камерой.

— Вадим, — с улыбкой говорит она.

— Да, мам, кадры превосходные. Модель изумительная. Придраться не к чему.

Она снова смеётся. Когда поднимается ветер, замолкает. Задумывается, рассматривая цветы, и говорит:

— Может быть, съездим летом в A{?}[родной город Вадима.]?

Я будто бы останавливаюсь:

— Зачем?

— Друзей старых повидать. Или почувствовать ностальгию. Не хочется?

— Я думаю, чтобы почувствовать ностальгию, надо приехать лет через десять или двадцать и сказать: «Как я скучал по этим местам».

— Сынок, если ты приедешь туда через двадцать лет, ты скажешь: «Куда я попал?».

— Ну да. Неустанный прогресс.

— Подумай над этим, — мягко говорит мама и смотрит на меня своими чистыми глазами.

Говорю непринуждённо: «Конечно», но в себе держу другой ответ.

Я не могу туда вернуться.

Не осталось друзей. Ностальгии не будет, те места я вспоминаю слишком часто. Я ещё не забыл: ни улицы, ни короткие пути, ни любимые места для посиделок. Я помню их. Помню запах. Индустриальные виды, виды парков и площадей. Слышу, как там завывает ветер между домов, и знаю, какие чувства ко мне придут.

— Вадим? — спрашивает мама.

Я оборачиваюсь. Они уже впереди.

— Иду.

Хочу, чтобы ветер подхватил мои мысли и унёс за пределы города.

***

Родителей отпускаю на свидание, сам возвращаюсь домой. Где тихо, нет ветра, где солнце не греет, где мне становится холодно.

Переодеваюсь и слышу оповещение на мобильнике.

В WhatsApp’е пришло сообщение от пользователя, который на моём телефоне обозначен как «Дрочильщик»:

Ты прав 17:58

Спустя два дня после моего сообщения.

Хорошо, что написал сейчас, а не раньше.

========== 8. Воскресенье, 28.04 ==========

По мере возвышения солнце разгорается, начинает жечь кожу и остужать пыл, но я уверенно кручу педали.

На площади куча мелких. Новых и незнакомых мне. С другой стороны – пара знакомых. Стас в уединении. Наворачивает четыре круга и закуривает. На большее не хватает.

Жду, когда он сядет и начнёт осматриваться. Тогда я проезжаю перед ним, но не останавливаюсь, делаю вид, что не замечаю. Он не спрашивает, провожает глазами. И с каждым кругом в его взгляде растёт вопрос, будто он не может вспомнить, куда слил крупную сумму денег.

Когда я заканчиваю представление, торможу перед ним, задирая подбородок, и скрещиваю руки.

Стас до сих пор не понимает, но усердно наблюдает. Может, выкину что-нибудь ещё. Я же презрительно смотрю в ответ.

— Ч-что? — решается спросить он.

— Я на тебя в залупе.

— Это я понял. Что я сделал?

Хлопаю себя по колену.

— Ты читал эту грёбаную записку и не сказал мне, какую муть этот гад написал!

— Ты же сказал, что сам прочитаешь!

— Ты мог предупредить!

— Откуда я знал, что надо было?!

— Надо было проявить скрытые способности!

Стас хочет ещё покричать, но конкретно так задумывается.

— Ты сейчас стебёшься?

Артист.

— Немного, — я пожимаю плечами и валюсь на руль.

— Я же почти поверил, — упорствует он. — Ну даёшь. Капец.

Улыбаюсь.

Стас всегда один. Боится заводить отношения.

— Ты – исконный придурок, — он достаёт сигарету, нервничая и теребя упаковку, — такого от тебя не ожидал. — Он быстро поджигает и затягивается.

— Вот решил обмануть, хороша попытка? — давлюсь довольством, вспоминая слова Стаса.

— Ага, — вздыхает он, и мы успокаиваемся.

Наверняка дело в моём хорошем настроении. Или в солнечной, почти летней погоде.

— Ты звонил ему?

— Да, высказал своё неуважение.

— А он?

— Был вне зоны действия сети.