— Не иди, — говорю я, а Денис застывает.

В глазах что-то колышется, а на лице я чувствую то обречение, когда произнёс свои первые слова.

Он смотрит молча, открыв рот. Кажется, он поражён не меньше меня. Кажется, он понимает то, что понял я, но его улыбка – не то, что я думал увидеть.

— Хорошо, а завтра? Послезавтра? Каждый вечер так уходить? — Денис трёт пальцы. — Сейчас я могу сделать это, но что будет потом? Как быть?

У меня нет ответа. Я стискиваю губы, напрягаю брови и лоб – у меня нет мыслей.

— Ничего не случится, если я пойду. Ни сегодня, ни завтра. Ты… переживаешь, что ли? За меня? Мы – не друзья. Тебе не надо.

Его улыбка становится всё невыносимее для нас обоих. Отпущенный смешок ломает ноги.

— Просто… — Он смотрит на меня и понимает сам, что никакие слова не уговорят меня думать иначе. Ему больно. Но он продолжает держаться, строить из себя силача, когда эмоции обрушиваются и ломят его на моих глазах. — Просто сделай вид, когда мы встретимся, что ничего не было. Завтра. Послезавтра. И дальше. И ничего страшного не случится.

Но страшное уже случилось. И Денис понимает, насколько глупа и неоправданна его ложь.

Его нужно остановить. Нужно остановить эту нелепость и трусость, но – что я могу сделать? Что я могу дать?

Ничего. Никакой альтернативы. Никакого хорошего конца. Ничего.

Когда я смотрю, Денис уже идёт в шаг с братом.

Ему нужно было идти, поэтому он пошёл.

Я вижу, как Денис что-то говорит Максиму, а тот обнимает за плечо. Только я сомневаюсь, что рука в перчатке может «обнять». Это движение похоже на угрозу.

***

Вагоны прибывают. На станции встаёт гул. Двери открываются, люди снуют туда-сюда. А я не могу сделать шаг. Стою на месте, когда возникают и исчезают люди, которые никак не касаются меня. Которых не касаюсь я. И смотрю на уходящие вагоны.

Жду следующий поезд. Снова шум и гам. Люди. Шаги. Разговоры. Они проносятся рядом со мной. Я остаюсь на месте. Я не могу двинуться вперёд. Я не могу думать ни о чём, кроме того, что должен был остановить Дениса.

Не надо было ему идти. Надо было схватить его и бежать подальше. Зачем быть рядом с человеком, которого боишься до дрожи?

Приходит поезд. Двери расходятся. Люди пестрят слишком ярко.

И что я бы сделал потом, когда мы убежали?

Не хочу признаваться. Не хочу говорить себе, но слова уже звучат в голове: вот именно, ничего бы не сделал. Не знал бы, что делать. Так же и сейчас, я не знаю, что делать мне. Почему так поступает Денис. И что будет завтра?

Сделать вид, что ничего не было? Серьёзно? Как?

Все вокруг видят, когда я что-то утаиваю. Когда мне нехорошо. Они всё понимают. Так как мне сделать вид, что ничего не было? Что не я получил удар от брата Дениса? Что не от его чистого и опрятного вида воротило, как от гнилостной помойки? Что не мне… было страшно?

Когда я сказал Денису не идти, я действительно переживал. Испугался. Потому что в хорошей и счастливой семье младший брат не поджимает трусливо хвост перед старшим. Не боится говорить по телефону с кем-то из семьи. И не отговаривает знакомого в том, что случилось плохое.

Он не будет прятать. Не будет притворяться. Не будет трещать. Не будет трястись и панически дышать. Не будет скрывать свою семью. Наверняка, даже синяки идут оттуда.

Да, Денис неуклюжий. Настоящее бедствие. Но не такое же.

Не знаю, сколько поездов прошло мимо, сколько людей утекло и насколько это волнует меня, но даже спустя столько времени у меня нет сил.

У меня нет ничего, что…

— Вадим?

Не признаю голос, хотя должен был. Потом понимаю, Дрочильщик не звал меня часто по имени, чтобы я привык к нему. Мы не говорили столько, чтобы у меня были основания помнить его. Но лицо осталось прежним.

Этого достаточно.

Комментарий к 28. Вторник, 02.07

Денис – https://b.radikal.ru/b26/1912/d6/379b2429e5c3.png

========== 29. Вторник, 02.07 ==========

— Хочу сдохнуть, — бурчу в стол.

— Почему? — осмотрительно интересуется Андрей.

— Потому что я мудак. Тупой кусок говна.

— Это не так, — говорит насколько тихо, что болтовня в зале перекрывает.

Сперва, на станции, я ничего не ответил. Тоже не мог. Не знал, что говорить. Думал, сейчас запрыгну в поезд и уеду, но поезд уехал раньше. Я стоял на платформе, на прежнем месте и смотрел туда, где должны были открыться двери, в которые я бы проскочил, врезался в кого-нибудь и спокойно уехал.

Спокойно убежал.

— Ты… ты как? — спросил Андрей.

Наверняка, я выглядел так, будто поезд, который уехал, был самым важным в моей жизни. Будто ушёл последний шанс на престижное и зажиточное будущее. Будто любовь, с которой я расстался на станции, никогда не вернётся. Будто это был тот самый поезд, который разделил меня и Колю.

Но уехал лишь шанс сбежать. Шанс, который появится через несколько минут, а я снова останусь на месте.

— Пойдём посидим, — предложил он.

Я не помню, как согласился и соглашался ли, как мы дошли до Мака и сколько уже сидим. Но этого времени хватило, чтобы Андрей рассказал, как он увидел меня на станции, что сразу подходить не стал, но, как заметил, что со мной «что-то не так», решился. Этого времени хватило, чтобы принесли заказ. Он начал есть, а я – говорить.

— Да тебе откуда знать? — продолжаю бурчать, прижавшись лбом к столу.

Удивительно, но Андрей меня расслышал.

— Ну да, — усмехается, — ниоткуда. Просто так думаю.

— Вот! — тычу в него пальцем. — Твоя ошибка. На деле – всё по-другому.

На секунду гам затыкает уши.

— А по-другому – это как?

Я сжимаю руку.

Если бы я знал.

— Хуёво. — Поднимаю голову.

Ещё хочу называть его Дрочильщиком. Но, когда Андрей смотрит так осмысленно и ожидающе, язык не поворачивается.

— Настолько, что хочется сдохнуть?

Что-то в его речи мерещится знакомым.

— Да.

— На самом деле?

— Блять, нет, — злюсь я. — Понарошку. Выражение такое, ты же знаешь. Когда всё настолько плохо, что других слов нет.

— Но ведь… ты использовал именно его, а не другое.

Я понимаю, кто мне мерещится. За такими «умными» словами.

— Кого ты из себя строишь?! — не замечаю, как повышаю голос и скалюсь.

Понимаю, не на Андрея я хочу кричать, а на обладателя этих «умных слов». И откуда мне знать, кем Андрей является по жизни и когда он может строить из себя?

Вздыхаю. Чувствую бессилие. Накрывает волной.

Отвожу взгляд к столикам.

Ничтожество.

— Если тебе станет легче, можешь обзывать меня, — как бы к слову замечает Андрей.

— Ты – мазохист, такое предлагать? — всё равно огрызаюсь.

— А я думал, ты не держишь в себе. Всего.

— Не сравнивай.

Ситуации разные.

— Но на кого-то злишься?

— На себя! Поэтому и обзываю себя! А ты говоришь: «Это не так». Конечно не так, если ты не знаешь. Мать твою, бесишь. Дико. Выводишь. И веду я себя так, потому что чувствую себя дерьмом. — Андрей не говорит ничего в ответ. Палит с любопытством. — Чё зыришь?

— О, — улыбается, — так ты больше похож на того, кого я встретил.

— Онанист Андрей, — плюю я и беру бургер перед собой. — Сколько стоит? Где чек? — обшариваю поднос, но бумажку не нахожу.

— Выкинул.

— Ладно, что это? — смотрю на меню и не понимаю. — Я не собираюсь оставаться у тебя в долгу.

— Не бери в голову.

— А вот буду, — и кусаю. — Сука, двойной, — жую бургер и думаю, надо отказаться, выплюнуть на поднос, но, оказывается, я проголодался. — Чтоб тебя, — я выдохся. Опять.

— Приятного аппетита, — если бы я не знал, какой Андрей на самом деле, то посчитал бы, что он язвит.

Может, я бы хотел, чтобы он съязвил, а я поорал на него.

— Спасибо.

Не ем, а давлюсь, еле прожёвывая. Спасает только кола. От Андрея.

Я этого не оставлю.

Давлю стакан.

— О чём ты думаешь? — предельно осторожно спрашивает он.