На время я стал тюбиком пасты, который выдавили без остатка.

Когда я выхожу из туалета, мама протягивает таблетки от тошноты и стакан воды. Если ночью станет хуже. Я киваю. Старик провожает до комнаты.

— Лучше отоспись, — говорит он.

Опять киваю и замечаю на столе свитч.

— Забирать не будешь?

— Играй. Знаешь, есть такая штука: мелкая моторика рук и-и внимание. Развивай и развлекайся.

— В ходу умные словечки?

— Да. Взрослые любят ими красоваться.

Сначала я улыбаюсь, но потом глубже вдумываюсь в «умные словечки». В себя. Как приходил к Александру Владимировичу и тоже говорил всякие «умные словечки», а он подыгрывал мне. Потому что это было смешно и понятно нам обоим. Потому что я мог так себя вести с ним и знал, что он поймёт. Он знает, о чём это. Для кого это. И почему.

Я глотаю таблетку. Жмурюсь и давлюсь, когда она застревает в горле, и проглатываю с болью.

Это чувство становится хуже.

Я подхожу к окну и немного отвожу шторы. Ветер до сих пор прохладный, а многоэтажка напротив черна. Нет ни одного горящего окна.

Когда я смотрю на дом, в животе болит – почти остро.

Меня предал друг. И этот человек.

========== 21. Среда-воскресенье, 29.05-02.06 ==========

Решаю отсидеть последние дни дома. Мне легче и спокойнее. Не считая того, что я только и думаю о том, что произошло.

Ублюдки.

Чтобы отвлечься, беру игры старика.

Ненавижу «Cuphead». Ненавижу «Splatoon». Ненавижу «Arms». Потому что я – полный ноль. Потому что без старика пройти их невозможно. Поэтому я беру наиболее лайтовый вариант из коллекции, еле отыскивая игры на свитч среди коробок Нинтендо.

При всём стремлении подцепить старика, я восхищённо не понимаю, как он стал чемпионом за три рабочих дня, если за два пустых я собрал только пять значков и, не обнадеживающе, сорок покемонов.

Может, я не понимаю игру?

Я никогда не мог сесть за какую-нибудь и пройти до конца. Не мог включиться в сюжет, заинтересоваться побочными линиями, собрать все предметы или достигнуть самого высокого уровня. Это надоедает. Это не особо приносит удовольствие.

В четверг думаю выползти на площадь и заранее спрашиваю у Стаса, будет ли он.

Он отвечает, через два часа, что на работе. Сегодня до ночи. Это я понял, поэтому уже дошёл до шестого гима.

Останавливаюсь. Если это неинтересно, почему я продолжаю?

Потому что сейчас не то состояние для чего-то другого? Более активного и открытого. Пожалуй.

Это состояние совсем не то, к чему я привык. Опять.

Запускаю пальцы в волосы.

То, с каким удовольствием Гоша говорил: «Александр Владимирович», само возникает в голове и от него меня воротит. А от того, что Александр Владимирович был только за, почти сносит крышу. В ярости я замахиваюсь консолью. И тут же застываю, впериваясь в стену.

Я бы кинул. И разбил к чертям. И не сожалел.

Перевожу дыхание и учащённо дышу через рот.

Ненавижу.

Возвращаю свитч на почётное место среди других приставок старика.

Роюсь в вещах и не нахожу сигарет. То была последняя пачка. Надо купить ещё, но выходить – смотрю в шторы, – нет желания. Я не хочу быть на улице. Потому что вспоминаю, как в понедельник бегу до станции, как ошалелый залетаю в вагон и врезаюсь в мужика. Он отмахивается, корчит лицо, я скалюсь, но ничего не говорю. Не могу сказать. В моей голове только имена и звуки. Противные звуки. Чужие голоса.

***

В пятницу рано встаю. С прилипшей мыслью: надо выбросить это из головы. Надо с этим разобраться. Надо… всё расставить по местам.

Покупаю три пачки Кента, обхожусь без час пика, прихожу в числе первых. Будто живу по чужому распорядку. Слишком много, слишком пусто, слишком рано.

Слишком тихо снаружи и громко внутри.

На переменах не иду курить. Вместо этого рву листы, чтобы усмирить пальцы. Не помогает.

На одной из перемен пересекаюсь с Александром Владимировичем и обхожу его, будто не замечаю и не слышу приветствия.

— Видеть вас не хочу, — говорю шёпотом. Себе. Он не слышит.

И это бесит меня. Я не могу сказать вслух. Не могу выразить чувства, показать ярость. Будто мне заклеили рот, связали руки, а на голову натянули пакет. Это невозможно терпеть, но я не могу пойти против. Будто я совсем беспомощен. Будто «не могу» – единственное, что я могу. И это разрывает – я не вынесу.

— Вадим, что-то?..

— Денис, завались.

Держу лицо в руках, таращусь в парту и ищу точку спокойствия. Во мне её нет. В окружении тоже.

Денис не унимается, будто ему мало всех тех слов, что он слышал от меня раньше:

— Ну, если что-то хочешь рассказать…

— Нет. Не хочу. С чего ты решил, что захочу? Кто ты мне? Верно, никто.

Голос становится громче и отчётливее, я не бурчу.

Денис принимает к сведению и не трогает. До следующей перемены.

— Вадим, — тихо зовёт.

Я нехотя смотрю на него, с открытым недовольством. Он показывает в сторону. Там Гоша.

— Ого, видок у тебя будто снова извращенца встретил, — он чувствует себя на коне – остроумное замечание воодушевляет.

Я не меняюсь в лице. Да и зачем? Это самая подходящая для него эмоция.

Гоша заметно напрягается.

— Я встретил пару новых. Представляешь?

Руки чешутся. Я близок к тому, чтобы ногтями впиться в живот и разодрать то, что так зудит в нём.

— Ты же был в понедельник у Александра Владимировича, да, Жора?

Медленно, но Гоша понимает, о каких извращенцах идёт речь. Теперь его лицо выражает определённую степень обречённости, которая, к слову, меня веселит.

Поступая исключительно тактично, я встаю и говорю ему на ухо, чтобы никто другой не услышал. И чтобы потерзать его нервы, ведь мои чуть не вышли из строя.

— Хорошо было, да? Не сомневаюсь. Ты бы так не вздыхал, если бы не было. Додумались же: заниматься этим, здесь. Потому что никого не должно было остаться. Потому что думали, что вы одни. Приятно было? А вот мне нет.

Я смотрю него. Уши горят, а широкие глаза уставились вниз.

— Тебе стыдно? — говорю я, как бы удивляясь, и усмехаюсь. — Почему тебе не было стыдно, когда ты соглашался?

Гоша ничего не говорит, сжимает губы. Его веки трясутся, а глаза бегают по полу. Он понимает, проиграл. Проиграл тогда, когда я решился прийти.

— Сделай одолжение, исчезни, — почти дружелюбно желаю и хлопаю его по каменному плечу.

Оставаться в классе я не хочу.

***

Сокращённые уроки, оценки за год, ясное небо и солнце не радуют. Они кажутся бессмысленными. Впервые за долгое время. Я привык ощущать тепло, ветер, цвет, но сейчас замечание – блеклое, пустое. Ненужное.

И среди этого я. Такой же пустой и ненужный.

***

На выходе из школы задерживает Денис.

— Вадим, я хотел спросить, — обстреливает, — чем ты будешь заниматься на каникулах?

Я в ступоре.

— Ещё не решил. Спать буду, гулять, на бэхе гонять. В середине июля пойду в поход с родителями.

— Вот как. Понятно, — он кивает, открывает рот и не выдаёт сразу. Ещё раздумывает и мнётся. — Если у тебя будет свободное время, может… может быть, мы могли бы встречаться? Ну, чтобы погулять? — со вздохами спрашивает он.

Я смотрю на Дениса, он сомневается.

Степень его одиночества поразительна.

— Мы – не друзья, даже не близкие знакомые, но ты всё равно предлагаешь мне это. От безысходности?

Денис, кажется, задерживает дыхание. Он удивлён. Напуган.

Я сказал дерьмовые слова. Ещё раз.

Натужно вздыхаю.

— Если тебе так надо, давай.

Он меняется: расправляет плечи, расслабляется. Улыбается.

— Дашь свой телефон? — Денис достаёт мобильный.

— Найди «ВКонтакте» по имени, — я додумываю, что, возможно, на город не один Вадим Коршунов. Если я указал город после переезда. Начинаю сомневаться. — Ладно, номер.

Денис выглядит счастливым. Будто моё согласие – лучшее, что могло произойти. К смеху припоминаю: «А если он запал на Вадима?». Как же. Не представляю, что Денис способен на такое – он озабочен только собой и тем, как спрятать себя.