… Пройдет несколько лет и Нико погибнет, заснув за рулём от усталости. Но цветочный аромат запускает механизм моей памяти, и я помню лицо, улыбку этого парня, его голос, шутки, которые звучали в нашем дворе…
Анжелика и солонджи
…Он подал мне руку, как взрослому.
– Меня зовут Котик.
– А меня зовут так же, как твоего папу – Алан! Ну, давай посмотрим твоё брюхо… О, да оно уже со шрамом! Грыжа? Карселадзе делал? Его почерк, красивый шрам… Тут болит? А тут? Ясно, катаральный аппендицит. Послезавтра вырежу аппендикс – и у тебя будет уже два шрама, для симметрии…
…Утром в палату вошла медсестра – вылитая домоправительница Фрекен Бок.
– Тæрсыс? (Боишься?), – спросила «фрекен» по-осетински и протянула мне бритву. – Ма тæрс (Не бойся). Мæнæ дын безапъас æмæ – дæхæдæг зоныс… Бери, мол, бритву, сам знаешь, что делать. Мне было уже тринадцать, и я сообразил.
…Несмотря на местную анестезию, было больно. Очень. И время операции тянулось и тянулось, как конфеты «Золотой ключик» на зубах, пока я вдруг не почувствовал чьё-то прикосновение на своём взмокшем лбу. Я посмотрел вверх и… боль тут же исчезла.
На меня смотрели глаза Анжелики из фильмов «Анжелика и король», «Анжелика, маркиза ангелов» и ещё дюжины картин с Мишель Мерсье! Моя Анжелика была в медицинской маске, но я был готов поклясться, что она нежно улыбнулась, когда промокнула мне лоб марлей:
– Потерпи, Котик, потерпи, скоро всё закончится…
Я уже не хотел, чтобы это закончилось, видит Бог…
– Как приятно пахнут Ваши руки, – неожиданно для самого себя брякнул я. И теперь я отчётливо понимаю, что, с одной стороны, это был мой первый в жизни флирт, отчаянный и безнадёжный, но – с другой стороны – я, чёрт подери, сказал правду!
– Это запах солонджи, – шепнула она, наклонившись ко мне так низко, что я чуть не потерял сознание. – Мы пекли торне вчера…
На следующий день меня навестил в палате дядя Геге.
– Вот, племяш, черешня тебе точно не помешает, – выложил он на тумбочку здоровенный кулёк. – Отец твой собирался прийти, фæлæ дядяйæ адджындæр у! Дядькина черешня всегда вкуснее!
…И тут произошло то, что отныне подняло меня в глазах дяди Геге на головокружительную высоту. Дверь палаты приоткрылась.
– Котик, как ты?, – волнующим шёпотом осведомилась моя «Анжелика» и послала воздушный поцелуй. – Не скучай!
– А ты и не скучаешь здесь, как я посмотрю, – дядя Геге выглядел несколько озадаченным. – Ешь, нажимай на черешню. И дам угощай…
…Время от времени я прошу своих одноклассников привезти или прислать мне из Цхинвала солонджи, голубой пажитник. Они и понятия не имеют, в какой сладостный и немного печальный трип сквозь года способен отправить меня его аромат…
Где ты теперь, моя «Анжелика»? Бог весть…
Запах осенней грусти
…Знаете ли вы, как пахнет ракетка для игры в пинг-понг? Верно, она пахнет резиной…
…Мы выходим с мамой из магазина спорттоваров «Динамо», купив для меня эспандер на пружинках, переходим через старый мост и очень скоро начинаем шуршать розовой крошкой дорожек парка.
Это был точно не выходной, парк почти пуст. «Чёртово колесо» не работало, раскачиваться на лодках я не любил – тошнило, тир был закрыт.
– Поиграем в пинг- понг?, – предлагает мама.
Но тут-то, как назло, почти все столы оказываются заняты. Кроме одного, вздувшегося от дождей.
– Ракетка один остался, болше ниету, – дядька с печальным, похожим на баклажан, носом, виновато пожимает плечами.
– Ничего, – решительно протягивает руку мама. – Мы и с одной сыграем.
– Он хароши, миягки, – оживляется дядька-баклажан, протягивая маме ярко-красную ракетку, обгрызанную по краям. И, посмотрев на меня, уважительно поднимает вверх указательный палец: – Японски ракетка, вот!
Мама отдает ракетку мне, а сама отбивает мячик ладошкой. «Японски ракетка» мне не помогла – я проиграл несмотря на то, что мама поддавалась, я это понимал и оттого злился ещё сильнее. И грыз края ракетки, пахнущую резиной…
…И сегодня, стоит мне только учуять этот запах резины, тут же перед глазами встаёт наш осенний цхинвальский городской парк, мама в темно-коричневом пальто и в туфлях на каблучках, с прической как у Анук Эме в фильме "Мужчина и женщина", ловко отбивающая теннисный мячик ладонью… И я, пятилетний. И пасмурно. И папа уехал в командировку в Орджоникидзе… И очень-очень грустно. Хоть плачь…
Друг мой, астма
(рассказ)
…Мне было три года, когда я заболел астмой.
Приступы случались довольно часто, особенно весной и осенью. Спровоцировать приступ могло всё, что угодно: запах жасмина или типографской краски, которой пахли свежие газеты, книжная пыль, а также пыль с тяжёлой портьеры в бабушкиной гостиной, холодная вода из-под крана после футбола на улице, тот же грецкий орех, от которого начинало першить в горле и ночью почти наверняка дело заканчивалось удушьем…
Когда острая фаза приступа сменялась умеренной, можно было читать, сколько душе угодно- хоть сутки напролёт! И ещё…смотреть в окно.
Точек обзора – основных – было четыре: из окна, выходящего на милицейский гараж, куда постоянно приезжали чиниться весёлые шофёры, а самое главное – дважды в неделю приводили мыть под краном с мылом огромных немецких овчарок. Они, отфыркиваясь и отряхиваясь, стояли в сверкающих на солнце брызгах воды…
Второй мой наблюдательный пункт располагался на веранде, выходившей на горисполком и прилегавший к нему сквер – с одной стороны, и дом кузнеца Вано – с другой. Вот где было на что посмотреть! По нескольку раз в день к нему подъезжали тележки, запряжённые лошадьми. Вано не спеша распрягал их, привязывал к деревянному столбу, сковыривал старые подковы, срезал, стёсывал омертвевший рог и подковывал заново. Можно было глазеть на это часами…
Третья точка позволяла наблюдать за верандой Валерки Парастаева, который, вместе с мамой и тёткой по имени Фрося, а если коротко – Фро, занимал комнату на втором этаже. У Фро была навязчивая идея откормить тощего племянника манной кашей, любой ценой. Валерка, ясное дело, сопротивлялся, и Фро не упускала случая поставить меня в пример, приговаривая на осетино-русско-грузинском "эсперанто": «Бакæc, Валерик, куыд хорз лæппу у Котик! Куыд нард у! Просто куклАиа, ну, куклАиа, ра!» Погляди, мол, племяш, как хорошо выглядит Котик, какой он полный и славный, просто куколка! Да, в раннем детстве я был полноват и изрядно комплексовал на этот счёт, поэтому старался не попадаться Фро на глаза лишний раз…
На первом этаже жил странный персонаж, которого звали Валико. Ходил он всегда в чистом пиджаке и рубашке, в отутюженных до острейших стрелок брюках и в начищенных лакированных штиблетах. Манера держать голову, наклонив чуть набок и придерживая её рукой за шею, обусловила прозвище, которое носил наш сосед: «Кисера», то есть, попросту «шея» по-грузински. Опрятная внешность и миролюбивый нрав странным образом контрастировали с регулярными буйными попойками в квартирке у Кисеры в компании явных забулдыг, набивавшихся у хозяина в каком-то неправдоподобном числе…
…И, наконец, четвертое моё окно выходило на улицу Хетагурова. Тут было на что посмотреть уже с раннего утра: и на всегда печального Сосико, везущего бочку с керосином на повозке, запряженной такой же печальной каурой лошадкой, и на вечно спешащую куда-то с ворохом журналов и газет Флору, которая, по слухам, была когда-то оперной певицей, в той, другой, навсегда потерянной жизни…
А как я, дошкольник, завидовал всем бегущим в школу соседским ребятам и девчонкам!
Вот проносится мимо, на бегу повязывая пионерский галстук и пытаясь прожевать горбушку хлеба с маслом и сахарным песком, Гия по прозвищу Самсам, подгоняемый бабушкой Анико, огрызаясь на её напутствия и проклятия!
Вот спортивной упругой походкой шествуют братья-близнецы Геннадий с Аркадием, а вот и Валерка Парастаев вразвалочку с неизменной папкой вместо портфеля.
