«Долго я собираюсь бояться?» – так подумал тогда.

Мне необходимо отмести ненужные мысли и постараться взять себя в руки.

Я вставил ключ, повернул один раз, второй и что-то снова мне показалось неправильным. С непониманием я смотрел на ключ в замке. Глаза сохли.

— Илья?

— Опять, наверное, чудится, — решил я, но голос уже выдал мой страх.

Я открыл дверь. Свет заливал коридор. Было тихо и неприступно. Одинокая квартира без постоянно проживающих в ней людей. Я всматривался в дверные проёмы, в узоры обоев, искал, что не так, что отличается, что не принадлежит мне. Ничего не попадалось на глаза: всё на месте. Или относительно на месте: не помню точное расположение шапок и обуви, но их количество не изменилось.

Я прикусил губу, шаря глазами по квартире за границей порога.

— Давай я проверю, — Толя снова пришёл на выручку.

Увидел, как нелепо со своей настороженностью на грани фобии выглядел я. Пожалел. Кивнул и зашёл. Я испугался за него, взялся за дверь, наблюдая и вздыхая пугливо с каждым его шагом. Он тоже был осторожен, но, в отличие от меня, решителен, готовый к действиям.

Толя заглянул в комнату матери. Постоял, повертел головой, ничего не увидел и двинулся на кухню. Там он бросил взгляд вокруг и перешёл к туалету. Моё сердце колотилось, а ладонь, схватившая дверную ручку, вспотела. Я смотрел, не моргал. Во рту сохло, слюна вязла. Мне очень хотелось пить.

Толя открыл дверь ванной. Даже я увидел, что там пусто. Последней оказалась моя комната. Толя оттолкнул дверь и начал осмотр с левой стороны, одновременно делая шаг внутрь и поворачивая голову.

За грудиной сердце забилось чаще.

Я распознал странное чувство. И я не знал, было оно вызвано тем, что свет в коридоре я не включал, или тем, что шапку и шарф я кинул на пороге, а не закинул на вешалку. В ту же секунду Толя вздрогнул и сделал шаг назад, подтвердив мои опасения, которые казались лишь плодом одинокого ума.

Я не мог себе представить, что он увидел, и подошёл. Толя отреагировал сразу:

— Илья, не смотри!

Но не успел закрыть от меня надпись над кроватью: «С Новым годом, Илья», – которая была выведена большими буквами красной, густой краской. Такой тёмной и живой, что я не мог сомневаться в том, что на самом деле это – кровь.

У меня перехватило дыхание. Ноги подкосились. Я моментально оказался на полу, хватаясь за стену, за дверной косяк. Толя сел рядом, доставая телефон.

Меня поглотил жар: я испытывал его изнутри и снаружи. Воздух не доходил до лёгких. Дыхание стало отрывистым и частым. Голова закружилась. Узоры на ковре заплыли. Я хотел завыть: от страха, от непонимания, от ужаса, который предстал передо мной. Все мои чахлые попытки убедить себя в «совпадениях» были разрушены. Я – цель. Кто-то делает это намеренно. Кто-то хочет стравить меня.

И у него это прекрасно получается.

Я варился в пуховике, но не мог предпринять каких-либо действий, чтобы освободить себя. Пальцы левой руки еле хватались за опору, правая рука лежала неподвижно. Взгляд не фокусировался. Пол отрывисто ходил подо мной, я не мог поймать его. Я не разбирал тех слов, которые говорил Толя, я не понимал, что они означали – его речь превратилась в испорченный сигнал, передаваемый радиоприёмником древней модели. Как и моё восприятие, починке он не подлежал.

В какой-то момент стало безумно легко, разум словно заплыл, и я чуть было не потерял сознание, хватаясь за рукав Толиной куртки. Он был здесь, со мной, но ткань выскальзывала из рук. Я терялся в пространстве. Я потерялся в ощущениях: моя голова, как вулкан, была готова извергнуть своё содержимое. Мой организм работал на износ: в тупом приступе боли сердце устало выполнять свои функции, отсох не только язык, но и глотка, сухость пробиралась глубже, словно собиралась достигнуть каждой альвеолы лёгких, кишки сколько раз перевязались, что превратились в ком, стягивая живот внутрь, в себя.

Меня засасывало.

***

Толя вызвал полицию. По факту проникновения в квартиру.

Я не мог прийти в себя, когда Толя успокаивал словами, предлагал выпить воды или хотя бы присесть. Я так и не вернулся в норму, когда в дверь постучали: не смог повернуть голову, не сразу понял, что стук был именно стуком – я воспринял звук, как нечто отдалённое, вне квартиры, вне качественного восприятия.

Пришли двое полицейских и начали задавать вопросы. Толя говорил кратко, быстро и чётко. Он знал, что от него требуется. Показал комнату, а я думал, как спрятаться от глаз, от взрослого голоса, который спросил, как я. Второй выругался, когда зашёл в комнату.

Если я бы мог отделаться одним матерным словом, я бы давно голосил на улицу знакомые выражения. Но я так не мог – все чувства пропали. За неподдающейся контролю паникой меня настигло ледяное равнодушие, но стояло оно у края спокойствия, переступив, который я снова потеряю себя и перестану понимать, что происходит.

Рассказывая, Толя не забыл упомянуть про пакеты. Не специально. Когда он начал говорить, то сообразил, что говорит о том, чего не спрашивали. Замялся. Поймал мой взгляд, а я слабо кивнул – лишним уже не будет. Я сам не знаю, когда смогу заговорить.

Я и не хотел говорить. Ведь тогда мне придётся снова думать о пережитых днях, когда я считал, что моё психическое здоровье под угрозой, а в голове – бред.

========== 5. ==========

— Где твои родители сейчас? — спросил полицейский, который остался со мной.

Для обоих стало сюрпризом то, что жилец квартиры – не Толя.

— Их… нет.

«В городе,» – самое важное я не произнёс. Не смог выдавить.

— Когда будут?

— Не знаю.

«После новогодних каникул,» – такой ответ их не устроит. Появятся новые вопросы, на которые я не смогу ответить.

Оба видели, что я не в состоянии сказать путное. Особенно после того, как снова увидел «поздравление». Мне пришлось посмотреть на надпись, чтобы «высказать предположения». Единственное, в чём я был уверен, что никогда ещё мурашки на затылке не казались мне клопами с ледяными зубами, которые грызли кожу, с намерением обглодать череп, усиленно и часто впиваясь в плоть.

Кроме букв, на стене были нарисованы большие лампочки. Все нанизаны на нить. Когда я вобрал картинку целиком, то понял, что это – пресловутая гирлянда. Этот кто-то решил украсить мою комнату.

В глазах закололо. Я заморгал и опустил взгляд на кровать. На подушке – я не заметил раньше, Толя, возможно, увидел, но не разобрал, – белый пакет с тёмным содержимым. Он просвечивал. Нечто размером с голову козлёнка. Другая голова: тёмная, срезанная с живого существа, кровоточащая определённый период времени. На пакете оранжевая эмблема магазина.

Я схватил себя за плечи и уставился в пол, дыша через рот. Меня начало тошнить. Чем сильнее чувство напоминало о себе, тем глубже я пытался всосать воздух ртом, чтобы подавить рефлекс. Я знал, что это должно помочь, но дыхание прерывал кашель, и чувство тошноты мигом заменяло физическое облегчение.

Толя предлагал уйти, переместиться хотя бы на кухню. Я, не останавливаясь, кивал, но не двигался. Ноги не подчинялись. Мне пришла в голову мысль, что, скорее всего, когда я решусь на шаг, то упаду, не устою на ногах – они обессилены.

Полицейский заглянул в пакет. Его лицо скривилось. У меня поджало сердце. Я схватился за Толю и попросил помочь перебраться на кухню. Второй полицейский задавал какие-то вопросы. В ушах шумело. Отвечал Толя, а я искал оставленную вчера кружку.

Её тоже не оказалось на месте.

Страх нарастал. Я оглядывался, смотрел на стены, в углы. Толя уже проверил, удостоверился, что никого нет, но навязчивое чувство преследования не отставало. Сердце тоже – оно продолжало спешить.

Почему этот человек или эти люди так сильно вторгаются в мою жизнь? Что им надо? Зачем? Словно мне не хватало проблем, и появились они. Преступники. Убийцы.

Снова стало холодно.

Я сумел ответить на один вопрос: «Закрывал ли дверь, когда уходил?». Я ответил машинально: «Да», но мужчина усомнился во мне. Спросил: «Точно закрыл?», и пояснил: «Следов взлома нет». Сначала я запаниковал, на долю секунду поверил, что недостаточно прокрутил ключ, а потом вспомнил все детали вечера: как моему неустойчивому спокойствию пришёл конец, когда вырубилось электричество, как я собирался, не разбираясь в вещах, как долго торчал у двери и всовывал ключ – я точно закрывал. Толя подтвердил, он слышал щелчок замка. Полицейский задумчиво хмыкнул, помечая ответ в блокноте, и строго посмотрел в мои глаза. И чем дольше он смотрел, тем сильнее я вникал в его слова: нет следов взлома. Два поворота, когда я сделал один.