Ху Тао опустила стеклянный взгляд вниз, пока в толпе чей-то шёпот перешёл на крик. Кто-то со стороны молитвенного зала прорывался сквозь фигуры монахинь, вытягивал руки, чтобы дотянуться до мученицы, приподнявшей подол одеяния, и остановить её. В гущу событий словно пробка из бутылки выскользнула Янь Фэй, на неё обрушились взгляды осуждения — она ведь не была послушницей этого монастыря, лишь приезжей, чью плоть и душу приютили. Несложно было догадаться, как оскорблённо чувствовали себя две надменные настоятельницы.
— Утверди стопы мои в слове твоём и не дай никакому беззаконию овладеть мной, — процитировала девушка строку из священного писания. Шёпот смолк, лишь неоднозначные взгляды осыпались на белокурую, и та вздёрнула брови от злобы. — А вы что делаете?! Сколько греховности в вас, сколько нечисти! — монахини поспешили закрыть рот Янь Фэй, опасаясь, что конфликт закончится двумя трупами, которые пожалеют даже на заднем дворе закопать.
И кто бы знал, чем бы всё это закончилось, если бы не проснувшаяся госпожа Пин. Она почти неслышно проплыла между телами двух настоятельниц, встала напротив осколков и склонившихся над ними Ху Тао, сжимающей подол одеяния. Наконец она одёрнула руки и глубоко поклонилась, отчего скопившиеся слёзы окропили пол.
— Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм - вы, — тихим сиплым голосом произнесла Пин, даже не взглянув на настоятельниц, которые и не смели бы ничего ответить. — Перед обедом уберитесь здесь, прошу. Хочется трапезничать в чистоте и порядке, — старушка спрятала руки в рукавах подрясника и ступила обратно к лестнице, ведущей в свои покои. Вдруг её сгорбившаяся фигура остановилась. Не оборачиваясь, Пин сказала: — Сестра Ху Тао, идём за мной.
«Боги оберегают тебя. Один Бог — особенно».
Не в силах забыть слова Гань Юй, монахиня смиренно шагала за настоятельницей, оставляя за собой силуэты недругов и родственных душ. Янь Фэй за наглость могли заставить убирать весь беспорядок, отчего Ху Тао хотелось спуститься вниз и помочь, прямо как розоволицая помогла с посудой, это было бы честно, они, как-никак, стали подругами. И несмотря на это, девушки оказались по разные стороны, Янь Фэй — внизу, на кухне, Ху Тао — в кабинете настоятельницы с таким же ярко-красным ковром, подобным тому, на котором пришлось сдирать колени шатенке совсем недавно. Монахиня ожидала, что госпожа Пин прикажет сесть на колющуюся поверхность, жёсткую, как наждачная бумага, но сколько они ни стояли в тишине, этого не происходило.
Сгорбившаяся старуха жила скромно: раздала почти все богатства своим наследникам, настоятельницам и простым нуждающимся. Впредь в кабинете сиротливо посередине стоял стол, в углу кровать без тёмного одеяла, лишь порванная в некоторых местах простынь и полки с книгами. Их действительно было много, нетрудно догадаться, каким богатством Пин действительно гордилась и хранила до последнего дня. На небеса старуха не могла забрать все эти писания, поэтому влюблённо и с тоской глядела на них, каждый день заботливо смахивала пыль.
— Вы не накажете меня? — от удивления взгляд Ху Тао осмелел, на что Пин радостно приподняла уголки губ.
— Мне не за что тебя наказывать. Повезло нам, что я отказалась от дневного сна, а то, кто знает… — старушка многозначительно умолкла, предоставляя фантазии девушки понять всё самостоятельно. Верно, если бы настоятельница не остановила своих последовательниц, монахиня бы сейчас хныкала от впившихся осколков в кожу. — Я позвала тебя сюда, чтобы кое-что показать. Подожди немножечко…
Жилистые руки оттянули тумбочку на себя, окунулись в полое пространство и нащупали что-то тяжёлое, что настоятельница не смогла поднять сразу. На рабочий стол шлёпнулась книга в кожаном переплёте, чешуйчатая, похожая на гладкую кожу змеи. В центре круга ещё один, таким образом образующий фигуру полумесяца, золотистого и рельефного. Присмотревшись, Ху Тао увидела причудливые образы лесных животных с драгоценными камнями вместо глаз, красными такими, прямо, как цвет её собственной радужки. Отчётливее всего монахиня видела фигуру змея, опоясывающего своим телом весь полумесяц и держащего в своих сильных объятиях других обитателей причудливого леса. Молодая девушка сразу узнала эту книгу, настоятельница держала в руках «Сказание о полозе», редкую легенду.
— В последний раз я видела эту книгу в кабинете настоятельницы Нин Гуан.
— Она взяла её у меня на время. Почитать. Но за месяц книга покрылась слоем пыли, и я решила забрать то, что принадлежало моим предкам.
Пин села рядом с Ху Тао, раскрыла книгу, на что страницы задорно отозвались шелестом. Пожелтевшие листы чётко передавали написанный чернилами текст, почерк завораживал своей аккуратностью и чистотой, сложно было поверить, что эту легенду, как и многие другие произведения того времени, писал обычный человек.
— Однажды, когда пыль стелилась по лесной дороге, деревенская девица разбудила древнее чёрное колдовство. Духи леса, как один, стали докучать ей и сводить с ума, дабы увести в ночь с собой в лес. Девица думала, что её хотят убить и съесть, поэтому отчаянно сопротивлялась каждую ночь, видя жуткие видения и остерегаясь каждого незнакомца. Бедняжка не смогла долго противиться проклятию и ступила на туманную дорогу, ведущую в хмарь одинокой поляны. Там и ждал её змеиный царь…
— Я не знала, что эта легенда такая…
— Она не страшная, нет, она очень… Романтичная.
— Но почему? Девица же вступила в связь с нечистью и…
— И очень сильно полюбила эту нечисть, — настоятельница закрыла книгу и положила на обложку дрожащие руки. — Некогда невеста Властелина стала невестой хозяина леса — полоза.
— Девица в легенде тоже была монахиней?
— Ах, нет, дитя, это… Просто мои мысли вслух, — Ху Тао думала, старушка встала, чтобы спрятать книгу обратно в тумбу, но Пин вдруг протянула своё сокровище не кому иному, как простой монахине с такими яркими красными камушками в глазах, как у змея на обложке. Внешне это роднило их.
— Настоятельница… — выдохнула девушка, наблюдая как, несмотря на тремор, старушка упорно держит навесу тяжёлую книжку. — Я-я не могу её принять.
Старушка стояла молча, пока Ху Тао просто-напросто не стало жалко слабенькие жилистые ручки — девушка уложила себе на колени гладкий кожаный переплёт и испуганно подняла взгляд на Пин. Монахиня не понимала, что означал этот заботливый тёплый взгляд, к чему такая нежность, такое внимание и откровение?
— Дитя… Ты ведь знаешь, что всё в этом мире имеет свой срок. Я скоро… — настоятельница прерывисто вдохнула, проглотив это гадкое слово. — И мне на смену придут сильные душой девушки, готовые служить нашему Властелину всю свою жизнь.
— Так и будет, госпожа, я обещаю! О вас останется светлая память, и ваша предшественница!..
— Я хочу, чтобы ей стала ты, сестра Ху Тао.
— Что?
Слабый голосок утонул где-то внутри, и во рту образовался мешающий комок страха и сожалений. Девушка не могла смотреть настоятельнице в глаза, зная теперь, что на своё место она хотела воздвигнуть её — непутёвую, скромную и слабую монахиню, которая боялась слово поперёк сказать тем, кто был неправ в своей истине. Она не смогла бы заменить настоятельницу Пин даже через десяток лет!
— Ху Тао, прошу… Возьми эту книгу в память обо мне и займи моё место с достоинством. С тобой монастырь расцветёт новыми красками и переживёт эту суровую зиму. А затем следующую. И следующую.. — под конец голос старушки совсем затих. Она медленно потрогала свой мокрый лоб, осторожно уселась на кровать и поникла. — Теперь оставь меня одну. Я хочу наконец-то… Получить свой обеденный сон.
— Госпожа… — Ху Тао сама не заметила, как начала плакать, упала на колени к старушке, мягко взяла её ладони, расцеловала каждый пальчик, прижав к груди мёртвой хваткой «Сказание о полозе». Но больше монахиня ничего сказать и сделать не смогла, поэтому шустро поднялась, нехотя подошла к двери и, не отрывая взгляда от настоятельницы, закрыла её.
