— Надеюсь, вам хорошо спалось. Потому что этой ночью одна из ваших сестёр попыталась совершить побег, — озвучила Нин Гуан с нескрываемой злостью. — Подобное предательство по отношению к Властелину — непростительно! Поэтому было принято решение запереть грешницу в подвале монастыря и морить голодом в назидание другим! — Ху Тао могла поклясться, что госпожа Пин проронила слезу. От этого мурашки пошли по девичьему телу, но шатенка продолжила стоять, содрогаясь от холодного железного голоса молодой женщины. — У меня больше нет доверия к вам! В этом месяце в монастырь пришло много новых сестёр, и я приняла их со всем уважением и любовью, — Нин Гуан заботливо раскинула длинные руки, как бы обнимая каждую в этой комнате, но взгляд всё ещё заливался гневом и разочарованием. — И что я получила взамен? Властелина, монастырь и меня променяли на призрачную свободу! Это Дьявол засел в её уме и в ваши может пробраться!

От слов настоятельницы пробило на дрожь. Ху Тао потянулась к тёплым пальцам Янь Фэй, но, не найдя их поблизости, спрятала ледяные фаланги в рукавах подрясника. Фиалка просто не могла пошевелиться. Она держалась ровно, чтобы не дать ни единой мускуле на лице исказиться от страха, ведь с ней могут поступить точно так же, как и с той девочкой, если узнают о её маленьком секрете…

— Сестра Фреки предположила, что грешница могла сбежать к юноше из деревни, и я задумалась, а есть ли у нас девушки, лишь кажущиеся чистыми? Я уверена, что да.

— Нами было принято решение следить за выделениями вашей крови. Каждую неделю вы будете осмотрены приглашёнными лекарями, — подала голос сестра Фреки, и Нин Гуан медленно повернула к ней голову. Говорить ничего не стала, лишь тяжело кивнула, явно раздражённая тем, что её бесцеремонно перебили.

Ху Тао не могла понять, почему же сестра Пин молчала, лишь сильнее отходила в сторону от женщин, погрузившись в свои собственные мысли. Она явно не хотела этого, не представляла, как мужчины будут осматривать женские тела, и особенно тела, охраняемые Властелином.

Сердце бешено заколотилось в груди, разве это не сон, не кошмар? Шатенка ущипнула себя за руку, как раз за ту область, обожжённую щелочью, и тихо пискнула. Нет, это не сон. Это кошмар наяву.

Всех девушек распределили по группам. Ху Тао оказалась с подругой в разных, поэтому перед осмотром они грустно потянули друг друга за пальцы, передавая таким образом немного собственной храбрости. К удивлению шатенки, её группа состояла всего из пяти монахинь, исключая её, в то время, как остальные насчитывали около пятнадцати. Был ли в этом какой-то знак, Ху Тао не могла понять до того момента, пока перед сёстрами не появился тот самый «лекарь». Монахиня прикусила губу до крови, увидев перед собой довольную Нин Гуан, и спряталась за спинами других девушек. Бежать было некуда, они колонной шли по узким коридорам монастыря прямо к кабинету настоятельницы. Белокурая вдруг ускорила шаг, Ху Тао ускорилась тоже и ощутила, как режущая боль пронзила живот. Это был страх.

Монахинь попросили заходить по очереди, в том порядке, в котором Нин Гуан выстроила их в коридоре: Ху Тао оказалась второй. Когда настоятельница взяла её за плечи и потянула за собой, как тряпичную куклу, шатенка ощутила, насколько остры и неприятны её ногти на коже. Лицо девушки исказилось в тягостной гримасе, которую все расценили, как волнение перед «осмотром». Это было не так. Ху Тао вспоминала прикосновения подруги вчерашним вечером и тоскливо поджимала губы. Руки у Янь Фэй не такие, они мягкие, осторожные, а у белокурой оставляли ожог, подобно щелочи и мыльному корню. Нин Гуан сама по себе едкая, ядовитая, кусает по-змеиному, душит и убивает.

Малознакомая монахиня пропала за дверью кабинета, через пять минут вышла с прикрытыми глазами, не в силах посмотреть на сестёр, потом медленно двинулась по коридору, смиренно опустив взгляд в пол. Настала очередь Ху Тао, и настоятельница уже ждала у входа, протягивая руку.

— Становись голыми коленями на ковёр, — приказала женщина. — И поживее, у нас мало времени.

Монахиня смиренно приподняла подол подрясника и боязливо опустилась на, впивающуюся в кожу, поверхность. Молча стерпев, шатенка уставилась на полку со множеством книг, гордую коллекцию Нин Гуан. Женщина часто упоминала, что ей посчастливилось обладать таким раритетом, как «Сказание о полозе». В ряду своего незнания, Ху Тао не предполагала, какой властью и значимостью обладала эта книга, поэтому уставилась туманным взглядом на ребристую чёрную обложку, похожую на переливающуюся чешую.

— Снимай клобук и подрясник. Ты должна остаться в нижнем белье, быстрее.

— Н-настоятельница, но..

— Быстрее! Коли будешь упрямиться, порву и заставлю ходить в тряпках!

— Я поняла. Сейчас…

Ху Тао дрожащими руками сняла головной убор, и на плечи упали волнистые пряди, достающие до поясницы. Упиваясь открывшимся зрелищем, Нин Гуан ухмылялась, обводя взглядом каждое движение красных рук монахини, то, как она пытается не заплакать, раздевается и вновь падает коленями на колючий ковёр. Оставшись в одних брэ{?}[штаны до коленей], Ху Тао стыдливо прикрыла руками голую маленькую грудь, на которую так откровенно пялилась настоятельница. Утешало то, что внутри монахиня оставалась закрытой: Нин Гуан смотрела лишь на внешнюю оболочку, душа её нисколько не интересовала, и шатенка смогла смело опустить руки, чувствуя себя в безопасности.

— На четвереньки, — снова приказала настоятельница и, увидев, что Ху Тао не совсем поняла её, надавила на спину и рукой приподняла бёдра. — Стой смирно, не двигайся, — Нин Гуан облизнулась. — Признайся мне честно, спала с кем-то или нет?

— Я готова поклясться Властелином, что чиста и никем не тронута.

— Все вы так говорите, а сами течёте, как сучки от одной мысли, что вас возьмут. Многие из вас настолько грязные, что язык не повернётся рассказать о ваших извращениях, — настоятельница схватила рукой грудь Ху Тао, сжала до боли и оттянула сосок, наблюдая, как шатенка, почти не моргая, дрожит и прикусывает раненную губу. — Да, дрожи, правильно. Тебе ведь такое нравится… Тебе нравится, когда больно, именно поэтому ты так часто носишь воду, сдирая ладони в кровь, сука.

Ху тао зажмурилась; всё было не так, Нин Гуан просто лгала, но для чего ей нужно было убедить монахиню в обратном, неужели хотела таким образом сломать? Шатенка выдохнула, мысленно молясь, чтобы Властелин уберёг, пусть грязные руки возьмут кого угодно, но не её тело.

— Сейчас я буду проводить пальцами по твоей промежности, а ты будешь говорить, что чувствуешь, поняла меня? Ты поняла?! — белокурая вновь сдавила грудь, вырвав из монахини жалкий писк. Нин Гуан было это в удовольствие, и она в нетерпении переместилась назад, хватаясь за ткань брэ. — Сука..

Ху Тао распахнула глаза. Ей не показалось, Нин Гуан и правда поднялась с ковра и отошла от девушки подальше! Не успела шатенка вдохнуть, как услышала разочарованное:

— Одевайся. У тебя кровь идёт, ты чиста.

Чиста. Если бы Ху Тао могла, радостно вскочила, но силы позволили относительно быстро натянуть на себя одежду, головной убор и выбежать из кабинета, даже не поклонившись настоятельнице. Шатенка оглядела испуганных сестёр, прижавшихся к холодной стене, и сочувственно отвернула голову. Не в состоянии что-либо изменить, Ху Тао набегу сложила руки в молитве и горячо зашептала заученные с юношества слова. Властелин услышал её, как же она была рада.

Шатенка думала прилечь днём и отдохнуть от дел, ведь в первые дни монахиням всегда разрешалось почивать в своей постели, но девушка сама не заметила, как провалилась в сон до самого вечера. Так и не переодевшись, лишь сменив нижнее бельё и обезопасив одежду марлей, Ху Тао укрылась какой-то наволочкой, забытой дежурными, занимающимися бельём. Спать пришлось в холоде, но от усталости и переживаний девушка быстро провалилась в небытие, надеясь, что твёрдость кровати и дрожь не позволят долго спать и разбудят к полудню. Отчего-то стало так тепло и удобно, внутреннее чувство безопасности не позволило шатенке открыть глаза до ужина. Ху Тао мучал не голод, а тошнота от запаха собственной крови. Запустив руки под плед, она…