— Что? — монахиня удивилась. У неё никогда не было такого пледа, а засыпала она под тонкой наволочкой. Не отрывая взгляда от столь мягкого и воздушного одеяла, шатенка запустила руку под подрясник, проверяя, не измазана ли вновь её одежда.

— Вишенка, — за дверью послышался заботливый шёпот, и Ху Тао стыдливо одёрнула руку. Янь Фэй застала бледную девушку в кровати, в рабочей одежде, накрытой дорогим на вид пледом. Но не про это розоволицая решила спросить в первую очередь. — Ты как?

— Слава Властелину, всё хорошо, а ты почему не на ужине?

— У меня всё с собой, — Янь Фэй оглядела комнату и достала из широкого рукава запрятанный хлеб и шмоток сыра. — Не смогла я есть, пока ты тут от боли корчишься.

— Я надеюсь, ты разрешение спросила, прежде чем брать еду из подсобки? — последовало неловкое молчание, и Ху Тао досадно вздохнула. — Ты взяла немного. Столько мы бы и так съели за столом, правильно? — снисходительность старшей заставила Янь Фэй заулыбаться. Девушки криво разрезали хлеб, оставив гадкие крошки, и добротно плюхнули на эти куски сыр. В компании друг друга еда в разы вкуснее, и боль снизу живота потихоньку стала затихать.

— Настоятельницы плед принесли? — фиалка огладила мягкую поверхность и, жуя, посмотрела на Ху Тао, которая выглядела такой же удивлённой и растерянной, увидев на себе столь роскошное постельное бельё. — Не стоит у них спрашивать, как думаешь?

— Не стоит. Владелец рано или поздно заберёт его, но коли он так хотел согреть меня, грех отказываться от такого.

— Воистину. Но это точно не сестра Нин Гуан. Она очень злая и просто не способна делать добро.

— Лучше возьми слова назад, сквернословить в монастыре — грех.

— И ты это говоришь после всего, что она сделала? — Янь Фэй подвинулась теснее, прижала губы к красному нагретому ушку подруги. — Она собрала себе самых красивых девушек для индивидуального «осмотра», заставляла раздеваться и трогала там…

— Это… Это её грех, и она понесёт его рано или поздно, я знаю.

— Но вы не должны страдать. Пока кровь будет идти, Нин Гуан тебя не тронет, но что потом? Насытившись теми бедняжками, она будет жаждать тебя, ту, которую ей так и не удалось попробовать. Мерзко…

— Прошу, Властелин мой, я — рабыня твоя…

— Оставь, — Янь Фэй опустила сложенные в молитве руки и сжала в своих. — Перестань молиться ему, ты же понимаешь, что он не поможет справиться с этим.

— Что ты такое говоришь, фиалка? Властелин милостив, он слышит и слушает нас, его слуг.

— Да, но Нин Гуан — тоже служанка Властелина, так отчего же она не наказана им?

— Я считаю, ещё не пришло время. И пока это время не настанет, я буду молиться.

— И что, молитвы помогали тебе избежать неприятностей? Мне кажется, ты одна из тех, кто сейчас страдает больше остальных. Так в чём же смысл?

— Молитвы помогли… — Ху Тао задумалась, повернулась лицом к Янь Фэй и мягко прижала её руки к своей груди. — Кто-то вчера оставил загадочную записку, когда я купалась, прямо в корзине с одеждой. Я пришла на то место и помолилась церемониальному алтарю, попросив Властелина, чтобы настоятельницы не ругали меня по возвращению.

— И не отругали?

— Нет, они почивали в своих комнатах.

— Ах, так всё-таки Властелин услышал тебя! Нам нужно молиться в том месте, это, кажется, его обитель.

— Этот алтарь очень далеко и прийти туда под предлогом «набрать воды» слишком рискованно..

— Точно… Тогда чего мы ждём? Пошли сейчас.

Ху Тао боязливо разорвала объятья рук и настороженно оглядела монахиню, в голове которой крылось много запрещённых для сестёр мыслей, однако их она не стеснялась, скорее с большой любовью и искренностью рассказывала миру. Поэтому глаза Янь Фэй никогда не затухали, никогда не плакали. В девушке, как считала Ху Тао, изначально было что-то божественное, и это её уникальный дар — нести эту божественность в люди.

— Я хочу быть честной с тобой, признаться, я ни с кем не была так близка, как с зашуганной, но доброй вишенкой, — розоволицая обняла ладонями горячие от недуга щёки и смяла, делая румянец ещё краснее. — И я безумно благодарна Властелину за такой подарок, как ты.

— Фиалка, это… Так трогательно, я..

— Послушай. Не только ты могла сбегать из монастыря, я тоже делала это, но под покровом ночи и так тихо, чтобы никто не заметил. Я убегала в деревню, чтобы встретиться с одним человеком.

— Ах, неужели…

— Да, — Янь Фэй обняла монахиню, прижала голову к груди и блаженно прикрыла глаза, отдавая собственное тепло, которого было так много, что не верилось в его ограниченность. Все ресурсы в этом мире могли рано или поздно закончиться, но по отношению к розоволицей это правило становилось исключением. — У меня появился возлюбленный из деревни. Его зовут Син Цю.

— Фиалка, я, я так счастлива за тебя, — всхлипнула Ху Тао. Монахиня была так же счастлива, давая вечный обет целомудренности и послушания своему Властелину. Как будто в тот момент она наконец стала его собственностью, а Властелин — её. И от этой связи всегда было тепло на душе, глаза невольно загорались любовью, с Янь Фэй происходило то же самое. — И ты так смело призналась мне, ты такая умница.

— Я правда хотела сказать раньше, но боялась, что ты расскажешь всё настоятельницам. Однако теперь я уверена, — она отстранилась, давая рассмотреть свои — Ху Тао не могла поверить — мокрые глаза. Янь Фэй плакала от счастья. — Ты моя лучшая подруга навсегда, вишенка, на все бесконечные жизни вперёд, в которых мы только сможем встретиться. И я не оставлю веру. Буду молиться, чтобы мы были вместе до конца.

— Ты ночью вновь уйдёшь к нему?

— Да, уйду. Я так хочу увидеть Син Цю, кажется, минуты без него становятся часами мук.

— Будь осторожна, прошу, — Ху Тао вытерла тёплые слезинки и прижала горячий лоб к чужому. Так они сидели, пока не прозвенел колокол об окончании ужина.

— Буду, — прошептала Янь Фэй. — Весь месяц Властелин оберегал меня. И тебя убережёт.

— Аминь.

— Аминь.

========== Королевские специи ==========

На рассвете комната Ху Тао выглядела странной: чужой, преобразившейся, словно в ней кто-то побывал и похозяйничал. Монахиня вышла из сна до утреннего колокола, позволила себе детальнее оглядеть помещение: вещи были на месте, а Янь Фэй мирно посапывала на соседней кровати. Она всё-таки успела вернуться с ночной встречи. Ху Тао лежала и думала, каким же должен быть мужчина, чтобы даже монахиня пошла на такие риски ради него, в голову ничего не приходило. Наверняка, он был невероятным, не от мира сего. Янь Фэй прижалась лицом к подушке намертво, словно была готова проспать до обеда, но звонкий колокол наконец поднял её, хоть и не смог разбудить. В этот раз наступила очередь Ху Тао помогать девушке одеваться и пробуждать с помощью холодной воды и — это совершенно не помогало — щекотки. Розовощёкой так хотелось спать, поэтому совершенно невозмутимо реагировала на шаловливые движения у своих рёбер.

Янь Фэй безнадёжно влюблена. Эта бессонная ночь была не первой и собиралась быть далеко не последней, поэтому, спускаясь по витиеватой лестнице в молитвенный зал, Ху Тао тихо нашёптывала слова наставления, подготавливая юную деву к тому, что её может ожидать. Это были лишь опасения монахини, но она посчитала нужным озвучить их своей подруге, которая скептично и с улыбкой выслушала всё от начала и до конца.

Настал день, когда Ху Тао вновь вернулась к дежурству, и в этот раз она вместе с другими сёстрами — Сян Лин и Кэ Цин — должна была отправиться за покупками; огород не мог вдоволь накормить более тридцати жительниц монастыря, и приходилось опустошать доход с десятины{?}[собирания десятой части дохода прихожанина в пользу религиозной общины] на рынке, куда девушки и собирались отправиться. Монастырь процветал медленно, вот-вот должны были начаться строительные работы, в которых планировалось установить во дворе колодец, починить раскрошившуюся колокольню и закрыть трещины внутри здания. На всё это требовались деньги и, что-то Ху Тао подсказывало, после зимы им будет нечего есть, что тогда? Простым монахиням, несущим службу, не предстало об этом думать, поэтому девушка нагрузила себе на спину короб{?}[ящик или контейнер для хранения вещей] и двинулась вслед за сёстрами.