— Это последствия сражения, — говорила Люсьен. — Темнота отняла у неё силы. Нужно унести меч подальше, он опасен.

— Завтра утром мы созовём драконов, они чуют колдовство и увидят след тьмы даже на море, — сказал Илья. — А пока что предлагаю всем отдохнуть.

На этом сознание моё померкло вновь, и я долго плыла во мраке, нащупывая то пушистости, то колючести, и не заботясь ни о каких слитных мыслях.

Люсьен уехала сразу после того, как были завершены встречи с драконами. Поведать что-то конкретное о нахождении её матери морские звери не могли, но они подсказали, что тёмный след тянется на юг. Девушка всё-таки забрала меч, хотя Влас и Элик были против. Они считали, что лучше бы унести проклятое оружие высоко в горы и там похоронить. Но решающее слово было за мной, а я, не знаю откуда, но ведала, как для Люсьен это важно. Мы не стали подругами, конечно, но было в девушке что-то такое, что вызывало желание поддержать её. Эльта чувствовала похоже, и вскоре угасли вдалеке яркие паруса. Куда Люсьен отправлялась дальше, было неведомо.

Не в обиду ей, но, стоило девушке покинуть Вихреградье, как оно стало прежним — красивым местом, где легко дышится и славно живётся. И самым прекрасным для меня было то, как мы с Власом стремительно и крепко друг к другу привязались. Мне-то казалось, что на признания потребуется время, но Влас был категорически против моего одиночества.

Он в первые же дни, когда мы стали жить вместе, постарался сделать комнаты уютней, и всё спрашивал, что ещё мне может понадобиться. Он ухаживал за мной, вялой и нетвёрдо стоящей на ногах, словно за ребёнком: носил сладости, компоты и булочки, согревал под одеялом, находил и читал интересные книги — когда не был занят иными делами. А когда я пришла в себя и почувствовала прилив сил, мужчина сразу попросил меня не отлучаться от замка, и гулять только в зоне видимости сторожей. Я была не против его строгости — сидела себе то на балконе, то у фонтана, укутавшись в плащ, и шила, пряча работу от любопытных глаз. Нет уж, никто заранее не увидит, что я в этот раз создаю.

Мы теперь всё время спали бок о бок, а, точнее, обнявшись. Заполучив счастье, я обхватила его накрепко, надеясь, что смогу удержать навсегда. И каждое новое дело вместе, любое даже короткое прикосновение будили во мне прежде сокрытую, радостную сущность, которой не терпелось узнать всю полноту любви. На людях я старалась вести себя, как и вожак — сдержанно, спокойно, но уж когда мы вечером оставались одни — отпускала на волю желания. Обычно после ужина Влас сажал меня к себе на колени, гладил по голове, запускал пальцы в волосы, нарочно перед тем расплетая тугие косы. Я в ответ ласкала его густые растрёпанные пряди, касалась щетинистых щёк, сильной шеи и широких плеч. И каждый раз всё заканчивалось поцелуями, которые смущали и сводили меня с ума, которых было много и мало одновременно.

Сидя за вышивкой долгими часами, я часто пыталась представить себе прочную близость тел, которая так необходима мужчине и женщине. Мысли были робкими, и ограничивались только поцелуями да раздеванием. Во многом я была решительна, многое постигла, но в науке любви не понимала ничего. Ведала, конечно, что мы должны стать одним целым, и примерно представляла, как это будет… Но всякий раз краснела, выдумывая подробности, пытаясь сдержать внутренний жар и пряча улыбку. Уж Влас-то наверняка знал, что делать. Он меня и научит.

С моря пришли резвые ветра, и зацвели повсюду стройные белые Веи — священные деревья непогоды. Крупные их соцветия лежали теперь и во дворе на лавках, и на крышах, и по узким улочкам крепости, и пахло так, что голова шла кругом. Море вошло в пору мерцания, и залив в утреннем тумане казался сияющим металлическим листом, на котором дрожали тёмные завитки водорослей. Влас, если не был занят, непременно звал меня погулять, и я привыкла чувствовать его крепкое пожатие и спокойную уверенность. Мы много разговаривали во время прогулок, рассказывали друг другу о своих семьях, и никак не могли насытиться беседами. Ходили собирать съедобных моллюсков, и разные сочные травы, в ещё водяные груши, смешно торчащие на мелководье острыми макушками. Правда, по вечерам мы не готовили или ели, а обнимались, и с каждым днём мне становилось всё сложнее сдерживать неведомую жажду тела.

За два дня до свадьбы я закончила наряд жениха, и почти совладала со своим платьем, которое начала создавать несколько лет назад просто для удовольствия. Приготовления к торжеству взяли на себя Илья и, как ни странно, командиры, к которым с радостью присоединилась повариха Руа и смотрительница замка Агда. Правда, была ещё Эльта, которая тоже помогала, и Элик с Ромашкой, приходящие через день.

— Я забрал её сестёр и маму к себе, — с улыбкой поведал брат. — Нечего в развалюхе жить, когда есть нормальный дом. Тем более что комнат там на всех хватит, да и свадьбу мы весной планируем сыграть.

— Ты такой довольный! — улыбнулась я, обнимая его. — Радостно смотреть! Всё правильно сделал, брат. Ромашка — сокровище. Удивительно, что её до сих пор никто не взял в жёны.

— Потому что дураки. Мол, скудное приданое и семье помощь нужна. Серьёзная ответственность.

— Которой ты никогда не боялся, — улыбнулась я.

Элик не спорил.

— Хорошо хоть Влас их не забывал. Он достойный вожак для Вихрей. Не могу никого другого представить хозяином побережья.

— И я, хотя не сомневаюсь, что Илья бы справился.

Я считала часы до свадьбы, и, не умея удержать себя, узнавала, что за радости готовятся для торжества. Тот же Эрх путал меня множеством обещаний, говорил загадками, хитрил и поддразнивал. Он просто не мог общаться иначе, и я уже к этому привыкла. Влас же просто и искренне рассказал обо всех традициях рода Вихрей, и лишь Драконье благословение упомянул вскользь.

— Не знаю, успеют ли Хранители рода.

— Драконы Памяти? — с благоговением спросила я.

— Да. Хотя мы всегда были близки и с Ураганными, и с Каменными, и с Ветреными.

Хранители Памяти были самыми старыми существами Драконьей земли. Иные говорили, что они, подобно призракам, бессмертны, некоторые считали, что именно они, а не боги неба, создали людей. Влас же рассказал, что Драконы Памяти предпочитают не обсуждать своё происхождение, но тому зверю, что хранил род Вихрей, было не меньше трёх тысяч лет.

— А что Призрачные? Ты прогнал их тогда ночью, — почему-то вспомнила я.

— Прогнал, чтобы они не обидели тебя. И это был не совсем я, — отозвался Влас. — Хотя Зверь, конечно, не погиб. Он просто уснул во мне. В каждом из нас дремлет звериная сущность, и у каждого она своя. Мне вот опасно отпускать монстров на волю.

— Не знаю, — улыбнулась я. — Ты меня не обидел.

— Но напугал. И я сделал тебе больно. — Он погладил меня по шее, нежно пощекотал за ухом и хмуро добавил: — Нужно было засов сделать не снаружи, а внутри.

— Я не обижена на тебя. И рада, несмотря на всё, что была в эти мгновения рядом. Мне кажется, я смогла сделать клетку, где томился твой внутренний монстр, немного просторней… Хотя она всё равно осталась клеткой.

— Хочешь приручить зверя — позволь ему о себе заботиться, — усмехнулся Влас. — Ты одарила меня теплом и лаской, и была так искренна и добра, что даже монстра очаровала. Нежность за нежность. — Он улыбнулся и поцеловал меня в щёку: — Совсем скоро ты узнаешь меня всего, Веда, и, надеюсь, не испугаешься. Я ведь не всегда такой сдержанный бываю.

Я облизнула пересохшие губы. Терпеть становилось всё сложнее, и время как назло тянулось медленно. Накануне долгожданного события я ночевала одна в дальней маленькой башне, что выходила единственным окном на каменистый берег. С собой у меня был только лёгкий перекус и одежда с украшениями. Наряд Власа я оставила в нашей спальне, и теперь всё бродила туда-сюда, гадая, понравится ли он ему. А, услышав снаружи знакомый голос, с бьющимся сердцем вышла на крошечный балкон.

Влас сидел на Шершне и улыбался, светлые глаза мягко сияли. Удивительно, как он умудрился подъехать к моему одинокому балкону и забраться на огромные камни, когда море было так высоко! Неужели плыл? И точно: что конь, что хозяин были мокрые!