Влас больше ни о чём не спросил. Всем было ясно, что больше они не прихватят никого и ничего, дай боги, если останутся живы.

— Парня надо в дом унести, — сказал вожак.

— Много погибших? — спросил Дарн.

— Ни одного. Успели в лес уйти. Добро тоже цело.

Он странно посмотрел на нас с братом, и я нахмурилась. Отступило светлое чувство защищённости, растаяло, как и не было его. В этот миг я особо остро чувствовала себя сиротой.

Тут подошли ещё воины, и я больше на Власа не глядела. Всё гладила Элика по голове, и он раз или два открыл глаза, улыбнулся. Мне было страшно хоть на минуту отпустить его руку.

— Госпожа.

Я вскинула голову, надеясь, что незнакомцы посчитают красные глаза признаком усталости. Мне всегда было стыдно плакать перед мужчинами.

— Егор, — представился один.

— Фурги, — поклонился второй.

Мне показалось, что они братья, так были похожи — рослые голубоглазые брюнеты с ямочками на щеках. Наше с Эликом родство тоже было заметно сразу — оба русоголовые, с курносыми носами, стройные и высокие.

— Мы понесём твоего брата, — сказал Фурги.

— Позволишь?

— Да. Спасибо вам. Только раны бы не задеть…

Я больше не видела вожака. Наверное, он остался решать, как поступить с нападавшими. Несмотря на то, что воины сами отлично несли Элика, я всё пыталась им помочь, чем вызывала добрые усмешки. В конце концов, напряжение дало о себе знать: я приотстала, и шла, беззвучно плача, и спотыкалась о каждый попадающийся камень. Чем встретят нас деревенские? Я поняла уже — они-то успели в лес удрать, а нас с Эликом бросили умирать… Как теперь смотреть буду старейшине в глаза? Мне он и прежде не слишком нравился, впрочем, как и я ему, но гостю на хозяина огрызаться — последнее дело.

Во мне не было злобы, привыкла. Кому нужны сироты неведомого рода, даже такие умельцы, как мы с братом? Разве что свой дом построить где-то в глубине леса… Но такая ли жизнь нужна была старшему? Я знала, он хочет стать воином, творить магическое железо без страха, в своей собственной кузнице, да и сама не настолько людей боялась, чтобы вечно прятаться.

Удивительно, что мы встретили вожака уже в поселении. Он стоял, разговаривая со старейшиной, Валко Горичем, и бросил на нас быстрый взгляд. У меня в животе похолодело — что наговорил Вихрю мужчина? Неужели решил, будто мы в нападении виноваты? А если суд устроят, что над нами учинят? Против Власа у меня не было ни сил, ни умений. Всё равно сделают по его слову, и мы с Эликом должны будем подчиниться. Оставалось только надеяться на правду, хотя далеко не всегда она одерживала победу.

Но пока что, избавившись от жутких мыслей, я должна была позаботиться о брате.

— Несите в дом, — распорядился Влас, и Валко не посмел спорить. Это дало мне надежду, да и взгляд вожака был ободряющим.

Я долго возилась с ранами Элика. Хорошо, что грозовое железо обладало способностью исцелять, и плохо, что действовало оно исключительно на мужчин — себя не полечишь. Потом пришлось вывести из сарая взволнованного, поскуливающего Храна, и оставить его с братом, чтобы не дай бог никого не напугал своим видом. Нечёсаный, кобель становился похож на чудо лесное.

А когда я вышла во двор воды хлебнуть, стало ясно, что день не только ужасно начался, но и продолжится отвратительно. Старейшина и его семья ждали у вековой яблони, что скрепляла их род. Там же стоял Влас и его приближённые. Вожак поманил меня, и пришлось подойти. Сердце билось мучительно, и от усталости я едва переставляла ноги. Но — выпрямилась, глубоко вдохнула. Пусть Валко попробует доказать, что мы с собой тьму принесли!

— Не звали мы их, господин. Сами пришли, из лесу. Откуда точно — никому не ведомо, — очевидно, продолжил свой рассказ старейшина.

Я подошла, встала ни к ним, ни к воинам Вихря. Снова одна, снова сражаться. Слава небесным богам, хоть брат родной жив!

— Тебя как зовут? — обратился ко мне вожак.

— Веда из рода Солль.

Я нарочно назвала маминых предков — не ложь, но и не вся правда.

— А жила где?

— Там, к югу, большой лесистый остров. Пять дней пути на лодке.

Глаза его вспыхнули и погасли. Догадался!

— Земли, что уничтожил пожар, — кивнул мужчина. — Родители погибли тогда же?

— Да, — тихо сказала я.

Все разом обернулись, когда хлопнула дверь: это вышел, шатаясь, Элик. Я тотчас бросилась к нему, вполголоса ругаясь:

— Дурень ты упрямый! Какого лешего встал, а?

— Ты прости, сестра, но не могу тебя… с ними… одну бросить. Как налетят, искусают… Кровопийцы.

Я подпёрла его плечом, мол, расслабься, и Элик слабо фыркнул. Деревенские и правда иссушали нас подобно упырям с болот. Ну а что? Не-своих и в огонь бросить можно, если чем-то обидят…

Влас некоторое время молча взирал на старейшину, и я не могла понять, почему он так пристально его изучает. Потом его глаза обратились на брата, прошлись по его дрожащему телу.

— Кто рубашку тебе делал, старейшина? — вдруг спросил вожак.

— Моя жена, конечно, — отозвался тот недовольно. — Некому больше.

У меня всё внутри сжалось: зачем врёт? Это была наша плата за то, что сарай занимали — я одежды украшаю, брат редкую, особенно вкусную рыбу ловит, он был великий в этом умелец.

— А парню пришлому тоже жена твоя рубаху расшивала? — сощурился вожак из морской крепости.

— Как это? — нахмурился старейшина.

— Не смей лгать, — тихо, с холодным спокойствием сказал Влас. У меня от его голоса мурашки потекли по спине, и я почувствовала, как напрягся Элик. — Одна рука вышивку клала, и она не твоей жене принадлежит. Твоя работа? — посмотрел он на меня. Глаза были как колодцы — светлые, прохладные.

— Да.

— Она больше ни на что не годна! — вдруг обиженно воскликнула жена старейшины. — По дому ничем не помогает, стирать отказывается! Что ни помыть, всё нос воротит!

— Я вам не служанка, — ответила я как можно сдержанней. — И в доме не живу. А где мы с братом вашей заботой ночуем, так там чисто.

— Пусть руки у неё ловкие, а всё равно — пришлая! — сказал старейшина. Я видела, что он боится Власа, но и от нас хочет, коли получится, поскорее избавиться. — А парень как куница проворный, ловкий. Вроде не воин, а мечом своим удивительным… Да ты оружие их посмотри! Небось, украли где, потому и прятали до поры! А как своих признали, выхватили да к кораблям!..

— Мы ничего не крали, — произнёс сквозь зубы Элик. — Это меч моего отца.

— Ага, грозовой стали клинок! Ты ещё скажи, что сам из Грозовых кузнецов будешь! — ядовито произнёс старейшина.

Повисла неловкая тишина. На нас теперь смотрели все, включая Власа.

— А, молчите!.. — торжественно начал было старейшина.

Вихрь поднял руку, и Валко замолк, не договорив.

— Солль — род по матери? — спросил вожак.

Мы кивнули одновременно. От него-то зачем скрывать? Да он и так всё понял, не для себя спрашивал.

— Значит, у вас и знак Грозового рода должен быть.

— Он есть, — сказала я. — Но покажу его я только тебе.

— Ты, девчонка… — начала надрывно жена старейшины, но замолчала, когда Вихрь хмуро на неё посмотрел.

Влас шагнул ко мне, и я повернулась спиной, поднимая косу. На затылке, где никто случайный увидеть не мог, была особая метка, что получал каждый из рода Грозовых кузнецов, когда ему исполнялось четырнадцать. Тёплые пальцы коснулись моей кожи, и мурашки побежали по спине.

— Возьми к себе, господин, — вдруг подал голос Элик. — Верно служить буду!

Он кашлянул и скривился от боли, а я посмотрела на Власа с осторожной надеждой: примет ли обоих? Мне казалось, что он, в отличие от Валко, понимает: мы просто не могли быть в сговоре с разбойниками и от них же защищаться. Если бы злодеи были нашими друзьями, разве стали бы они рубить Элика чуть ли не насмерть?

Со стороны дома послышалось рычание, и все посмотрели туда. Лёгкой, бодрой рысью к нам спешил Хран. Он и без того был огромен, со вздыбленным же загривком казался вовсе необъятным.