Львову отводился западный переход с Российской империей, Самотаеву восточный.

Фактически же группы головорезов должны были навести шороху на расшалившихся после войны хунхузов. И не то, чтобы у приамурских казаков не хватало сил на усмирение бандитов, сил-то хватало, но проводить превентивные операции на территории Манчжурии было нежелательно, а набеги бандитов обходились все дороже — недавняя война вооружила их до зубов.

Положение усугублялось и тем, что любой добропорядочный хунхуз месяцами занимался тяжким крестьянским трудом и лишь по зову своего командира срывался в набег на проходящий мимо поезд или русское поселение. Фактически воевать пришлось бы с населением Манчжурии. Другое дело, если такое взбредет в голову ополоумевшим охранникам какого-то дурацкого товарищества. Да мы с радостью подадим на эту контору в суд, правда, если «рога и копыта» исчезнут, то мы-то тут при чем? И вообще, на себя посмотрите — что ни суд с китайской компанией, то мимо кассы.

На Дальний восток выехали в конце весны. Львова высадили на западе, почти в тысяче километрах от Владивостока, а Самотаевское воинство достигло Тихого океана в первых числах июня. Добирались долго, зато Зверев смог наконец-то основательно поработать с обоими командирами и с десятком перспективных бойцов. Последних он буквально измордовал, впрочем, досталось и остальным. Изучали все, от грамматики с арифметикой до минного дела. От восточного перехода через границу у станицы Гродековская было рукой подать до Владивостока, потому Дмитрий решил сперва показать парням город у океана. Здесь ему довелось побывать на межфлотских соревнованиях.

Севернее города на берегу бухты Горностай величественная океанская волна мерно накатывала на берег. Вроде бы и солнце сияет, и безмятежна океанская голубизна, но едва заметная вдали волна у берега на глазах вздымается до двух метров и пенным гребнем обрушивается на прибрежный песок. Что же тут творится в шторм?! И, конечно, запах. Свой, особый запах Тихого океана, совсем не похож на бледный аромат Балтийского моря или на насыщенный дух водорослей Черного моря.

Жившие у Финского залива ошарашены, что же говорить о парнях, не видевших моря. Тридцать человек потерянно разбрелись по пляжу, но одиночек почти не видно, бойцы неосознанно жмутся друг к другу.

— Взвод, стройся! — голос Самотаева по-военному зычен.

— Равняйсь, смир-р-но, равнение на средину! — раскатисто звучат ритуальные фразы. — Господин тренер, по вашему приказанию взвод построен, — положенный по уставу шаг назад с поворотом к замершему строю.

Клубные борцы привыкли к воинским обрядам. Все понимают — обращение «бойцы» и особая воинская дисциплина, только на время контракта и ни в коем случае «до» или «после».

— Товарищи бойцы, смотрите и запоминайте! — обращение «товарищи» допускалось в исключительных случаях и только среди своих. — Мы на восточном рубеже державы. Сюда пришли наши предки, и многие хотели бы оттяпать у нас этот край. На этой земле русских людей пока мало, но пройдет совсем немного времени, и здесь поднимутся заводы, на которых будут трудиться тысячи мастеров со всех уголков России, а со стапелей в Тихий океан сойдут наши боевые корабли.

Перед сменой темы Дима взял паузу — так лучше усваивается материал.

— Наверняка каждый из вас много раз слышали, мол, зачем нам этот край? Здесь же ничего нет! Давайте отдадим его японцам, и они сразу нас полюбят. Вот только ответьте мне на один простой вопрос — если в этой земле ничего нет, то с какого перепуга Япония затратила сотни миллионов и не пожалела жизней десятков тысяч своих солдат? Они дурнее паровоза? — многие выражения морпеха стали крылатыми, теперь добавится еще одно. — Да ни шиша они не дурнее, и дай им только волю, на этом самом месте будем стоять не мы, а наши противники. А отдать свое требуют или недоумки, или заведомые враги России. Первых надо отходить розгами, вторых уничтожить. Третьего не дано!

Дмитрий вновь внимательно оглядел строй.

— Запомните на всю жизнь: само по себе образование ума не прибавляет, и глупцов среди людей грамотных, не меньше, чем среди жителей какого-нибудь Мухосранска.

Посыл выверен и запал в душу: часть отечественных говорунов откровенные придурки, часть противники, и каждой группе прописано свое лекарство.

Состояние эйфории от величия окружающего, психологическая обработка в дороге, все способствовало закреплению трезвого отношения к реальности. Главное, всех под одну гребенку бойцы мести не будут — тренерский совет исподволь закладывал в головы воспитанников это условие, а несогласных по-тихому вывели из клуба. От «демократических», равно, как и от «антидемократических» недоумков, проку мало.

Бухта Золотой Рог и город на ее берегу. Женщины, крабы и красная икра. Боевые корабли на рейде и китайцы в халатах разной степени потертости. Все оставило в памяти свой след. И вот ведь странность, в обыденной жизни редко кто из парней заглядывал к женщинам за денежку, а гурьбой оно оказалось куда, как проще. Одним словом, китайские женщины шли на ура все три дня, точнее два вечера и две ночи.

Из Владивостока Дмитрий Павлович отправился в Америку, а Самотаев со своим отрядом в станицу Гродековская. Для Михаила это было первое самостоятельное задание.

Станица привольно раскинулась по берегам речушки Нестеровки в пятнадцати километрах от переезда через границу, а до Цюаньяня по дороге сотня.

Местные казаки «охранничков» приняли без пиетета. Да и как иначе могли относиться к мелюзге зрелые дядьки, живущие военным делом? В казацком мире царил крутой патриархат. Даже Михаил, по мнению любого уважающего себя казака, едва тянул на младшего командира, и то под надзором старших, об остальных и говорить нечего. Аналогично рассуждал и гродековский атаман. Конечно, от опытного взгляда пятидесятилетнего дядьки не укрылись повадки этих зверенышей — то, как они сроднились с оружием, говорило о многом, но все одно мелочь пузатая.

Пробежав текст предписания из Владивостока, атаман только скривился.

— Своих людей я ни под чью команду не отдам! — Иван Дмитриевич выглядел непреступной твердыней.

Любой командир априори против передачи своих людей на сторону, и тем паче казачий атаман. В таких вопросах он всегда готов пойти на обострение с командованием, в противном случае не видать ему атаманских лампасов, как своих ушей. В этом крылась одна из особенностей казацкого уклада — на низовом уровне казацкая вольница пользы приносит больше, чем вреда, а вот на уровне высоком оказалась неприемлемой. Не случайно при Екатерине ввели наказных атаманов. Всю эту премудрость Самотаев выяснил по дороге, пока Зверев готовил его к различным катаклизмам. Вот и пришел час использовать домашнюю заготовку.

— Уф-ф, ну слава богу! — вытирая, якобы выступивший на лбу пот, Михаил с искренним уважением посмотрел в глаза атаману, — боялся, вы станете выполнять эту дурь.

— Милай, да кто ж такое будет выполнять? — казак и уколол, и, одновременно, по-новому посмотрел на «столичного» гостя.

— Да бог с ними, что мне до тех муд…, начальников, — Миха едва не ляпнул, что он думает о владивостокском командовании атамана. — У меня свой командир и свое задание. Владивосток о нем не знает, но мне дадено разрешение вас с ним ознакомить.

Взяв пакет, Иван Дмитриевич скептически осмотрел печати, пожал плечами, зачем-то понюхал, после чего вскрыв, углубился в чтение, но чем глубже вчитывался, тем большее недоумение проступало на его лице. Еще бы, этим молокососам (а иначе назвать воинство Самотаева атаман не мог) ставилась задача нанести хунхузам урон, после которого они несколько лет будут зализывать свои раны, а охрана поездов всего лишь прикрытие. Главное, щеглы не должны были засветить начальство КВЖД и казачество. Всем ознакомленным с сим документом, дадено распоряжение оказывать всемерную помощь.

Многое становилось понятным, но и вопросов прибавилось. Иван Дмитриевич вновь окинул взглядом пришлых. Необычная пятнистая форма и короткие карабины с увеличенной ствольной коробкой. О таких атаман даже не слышал, хотя винтовка мосина угадывается.