Осман Салахеддин Османоглу[177], родившийся в Египте в годы Второй мировой, правнук Мурада V по материнской линии, вспоминал: «В первые месяцы ссылки все думали: нас выслали из-за революционной ситуации. Когда положение стабилизируется и республика окрепнет, нам разрешат вернуться. Мы вернемся максимум через 3–5 лет. И каждый год мы спрашивали себя: „Мы вернемся уже в этом году? Или, быть может, в следующем?“ Никому и в голову не приходило, что изгнание затянется на полвека…»
Первое время помочь царственным беженцам пытались аристократы из исламских стран и просто богатые единоверцы или соотечественники – в том числе бежавшие в Европу османские армяне. Деньги обездоленным Османам отправляли последний низам Хайдарабада[178] Асаф Джах VII, египетский принц-аквалангист Омар Тусун и Король Хиджаза Хуссейн ибн Али. Однако львиная доля этих пожертвований не доходила до разбросанных судьбой по миру адресатов.
«Это были тяжелые времена, – рассказывал Осман Салахеддин Османоглу. – Ни у кого из нас не было профессии. Мой дед, Селахаттин, был вынужден одалживать деньги у своего дантиста. Из-за невыносимой нужды первого десятилетия несколько наших родичей покончили с собой. Сын Абдул-Хамида II, шехзаде Абдуррахим Хайри, был одним из таких самоубийц…»
Сначала изгнанники распродали или заложили все взятые с собой драгоценности. Затем пришел черед личных вещей, включая даже Кораны с изукрашенными золотом страницами. Менее предусмотрительным или более сентиментальным пришлось совсем худо. Сохранившие остатки самоуважения и здравого смысла Османы, подобно беглым русским князьям, устраивались работать таксистами или посудомойками в дорогих отелях. Другие жили на улице и питались объедками с помойки. Несколько человек умерли от голода. Кто-то занимался попрошайничеством. Особенно трагична история тех Османов, что дожили до того момента, когда им разрешили вернуться на родину, но умерли, так и не сумев наскрести денег на билет до Турции.
Тем не менее, вопреки унижениям и лишениям, царственные беженцы упорно держались за память и традиции своего рода. Даже в изгнании всегда был формальный глава Дома Османов – это звание передается старшему из потомков султанов мужского пола. Один из таких номинальных лидеров династии, 41-й глава клана, шехзаде Али Васиб Эфенди, обратился к правительству Франции с просьбой о предоставлении «почетного гражданства» членам бывшей правящей фамилии. Под давлением турецкого правительства Франция, как прежде Сирия, отказала в гражданстве потомкам Сулеймана Великолепного. Правда, официальный Париж выдал им документы, разрешающие свободно путешествовать по миру. Паспорта получили и родившиеся уже в ссылке наследники династии.
Те, кто пережил самые трудные первые годы депортации, постепенно нашли свое место в жизни. Кто-то, по примеру поселившегося в Сан-Ремо последнего султана Мехмеда VI Вахидеддина, осел на Лазурном берегу и прожил тихую, скоромную жизнь. Другие, напротив, добились на чужбине весьма заметных успехов. Так, внук Абдул-Хамида II Османоглу Бюлент сделал успешную карьеру в компании «Michelin», удостоился ордена Почетного легиона и места почетного советника французского министра торговли. Подвигами в небе – сначала как пилот ВВС США, а позднее как гражданский летчик – прославился шехзаде Орхан. Это он в 1939 году, рискуя жизнью, эвакуировал последнего короля Албании Ахмета Зогу из зоны итальянской оккупации. Сегодня среди султанских потомков состоятельные бизнесмены, популярные телеведущие[179] и актеры[180], есть даже знаменитый стендап-комик. Однако среди судеб высланных Османов встречались весьма драматичные, совершенно невероятные истории, словно сошедшие со страниц авантюрного романа.
Дюндара Османоглу, нынешнего, 45-го по счету, главу Дома Османов, опасная слава настигла, когда ему было без малого девяносто лет. Прожив тихую и размеренную жизнь кадрового военного, на пенсии он вдруг оказался в самом эпицентре сирийской гражданской войны. Ежедневно рискуя попасть под обстрел, Дюндар Османоглу, тем не менее, категорически отказался выезжать из страны, не желая бросать в опасности прикованную болезнью к постели супругу. Как говорил персонаж известного фильма, «может быть, это и не подвиг, но что-то героическое в этом есть».
А вот его отец, шехзаде Мехмед Абдулкерим, был настоящим международным авантюристом. В начале 30-х годов XX века он принимал непосредственное участие в национально-освободительном движении китайских уйгуров. С принцем связалась японская разведка и предложила легитимному наследнику исламского государя возглавить разрозненное и недисциплинированное Движение за независимость его единоверцев-уйгуров в провинции Синьцзян. Не колеблясь, Мехмед Абдулкерим поехал в Токио, но, не найдя в Стране восходящего солнца той поддержки, на какую рассчитывал, все равно отправился в Синьцзян, чтобы организовывать людей на месте. После поражения своих невеликих сил шехзаде бежал от мести китайских спецслужб в Индию, а оттуда в США, где в 1935 году был найден мертвым в номере отеля…
Преследованиям со стороны спецслужб подвергались не только мужчины из рода Османа, но и женщины. Так, обвиненная в попытке государственного переворота, оказалась в заточении внучка последнего османского султана Мехмеда VI Фатьма Неслишах-султан. Она стала последним ребенком правящей фамилии, родившимся до свержения султанской власти, и последней, о чьем приходе в этот мир возвестили подданным пушечные залпы, в случае Фатьмы Неслишах-султан – 121. После ссылки ее родители поселились в Ницце, где и прошло детство принцессы. Девушке повезло: в отличие от многих родичей, ее семья не знала истинной нужды. Вместе с младшими сестрами она получила хорошее классическое образование, в том числе благодаря и усилиям гувернеров, свободно изъяснялась на четырех языках – английском, французском, немецком и арабском. Парадокс, но в юности османская принцесса, как и другие дети-экспаты, плохо говорила по-турецки[181]. Это, впрочем, не мешало девушке тосковать по родине, которую она даже не помнила: «У мамы были друзья, которые ездили в Константинополь. Я всегда просила привезти мне оттуда хоть горсточку земли, но никто из них ни разу этого не сделал», – жаловалась Фатьма Неслишах-султан своему биографу.
Мир за окном ее резиденции стремительно менялся, но для многих венценосных детей время текло по своим законам. В 1940 году девятнадцатилетняя Фатьма Неслишах-султан вышла замуж за принца Египта и наследника многомиллионного состояния Мухаммада Адбель Монима. Вскоре у пары родились двое детей: как и положено, первенец – наследник династии и отрада матери – крохотная дочь-принцесса. Идеальная жизнь образцовой монаршей семьи. После Июльской революции 1952 года, во время которой Движение свободных офицеров свергло правящего короля Египта Фарука, мужа Фатьмы назначили председателем совета регентов при малолетнем короле Фуаде II. Через полтора месяца совет распустили, и принц Мухаммад стал, по сути, единоличным правителем. Роль королевы-консорта досталась Фатьме Неслишах-султан. Со своими обязанностями принцесса справлялась блестяще – ее благотворительные акции и даже просто появления на публике неизменно вызывали восхищение у жителей Египта.
Однако реалии переломного XX века настигли внучку османского султана и в безвременье дворца правителей еще Древнего Египта. Регентство ее мужа Мухаммада продлилось недолго – всего десять месяцев. 18 июня 1953 года совет революционного египетского командования упразднил монархию и объявил страну республикой. Начались репрессии в отношении сторонников прежнего режима. В 1957 году пришли и за семьей бывшего регента принца Мухаммада. Фатьма вместе с мужем и детьми оказалась под домашним арестом по обвинению в международном заговоре против президента Гамаля Абдель Нассера. Лишь благодаря вмешательству правительства Турции семью Фатьмы Неслишах-султан освободили при условии, что они немедленно покинут страну. Так внучка последнего султана оказалась принцессой в изгнании уже второй раз в жизни.
