Впрочем, большинство девушек, имевших право получить свободу, предпочитали оставаться в гареме. Мира за пределами золотой клетки они не помнили, а многие попросту и не знали, тогда как дворцовые стены гарантировали им безопасность и стабильность – в том числе и финансовую. Из государственной казны одалиски даже младшего ранга получали 6 акче в день[125]. Занимавшие какую-либо должность – в ожидании высочайшего внимания девушки не сидели без дела, работали экономками, няньками, ювелирами, белошвейками и др., – помимо полного пансиона и ежедневного денежного довольствия получали еще и достойную оплату своего труда.
Полученная в Крыму фора вкупе с упорным трудом позволили Роксолане завершить гаремное обучение меньше чем за год – и, как покажет жизнь, это было, пожалуй, самое безобидное ее нарушение свода неписаных правил османского гарема. Когда именно она оказалась в числе наложниц Сулеймана, точно не известно. Историки предполагают, что это случилось вскоре после опоясывания Сулеймана мечом Османа. Девушке на тот момент было чуть больше пятнадцати.
Оказавшись во дворце, Хюррем с небывалым усердием взялась за изучение османского языка, математики, астрономии, географии, дипломатии, литературы и истории. Она была знакома с древнегреческой мифологией и персидской поэзией. Проявляла фаворитка султана интерес и к более прикладным занятиям: алхимии, парфюмерии[126] и вышивке. До наших дней дошли ее – либо сделанные под ее надзором – вышивки, подаренные османами персидскому шаху Тахмаспу I и польскому королю Сигизмунду II Августу.
Кроме того, она писала изумительные стихи на османском языке. По мнению турецких литературоведов, по изяществу слога, силе и глубине поэтического образа лирика Хюррем не уступала стихам самого Сулеймана – одного из выдающихся поэтов своей эпохи.
Общность интересов, острый ум и веселый нрав Хюррем быстро привлекли к девушке благосклонное внимание султана и более чем удачно компенсировали определенные недостатки ее внешности. Да, как это ни удивительно, Роксолана не была ослепительной красавицей[127]. Словесные портреты – с которых художниками, в том числе и Тицианом, писались ее портреты маслом – описывают огненно-рыжие волосы Роксоланы, ее огромные светлые глаза и нос с горбинкой[128]. В отчетах встречавшихся с ней европейцев самая лестная характеристика внешности султанши – «милая». Пьетро Брагадино писал, что Хюррем была «не столько красивой, сколько утонченной и миниатюрной». Его преемник на этом посту Доминико Тревизано был более резок: «Хюррем молода, но не красива». Другой венецианец, Бернардо Наваджеро, докладывал Совету о главных достоинствах Хюррем: «Говорят, у нее скромный вид и она хорошо знает натуру Повелителя».
Благодаря этому Сулейман I видел в своей новой наложнице не столько источник наслаждения, сколько родственную душу, а также проницательную и надежную советчицу. Хотя в силу постоянных отлучек султана[129] их отношения были скорее платоническими и развивались, особенно на первых порах, не столько в опочивальне султана, сколько в письмах. Это был настоящий эпистолярный роман! По свидетельству современников, во время первой осады Вены Сулейман писал своей рыжеволосой возлюбленной каждый день, а иногда и чаще. Стоимость срочной – ни секунды отдыха в пути! – доставки такого вороха писем в столицу заставляла имперского казначея всякий раз хвататься за сердце. Еще больше раздражала султанское окружение привычка Сулеймана читать ответы Хюррем прежде деловой корреспонденции и даже правительственных отчетов. Впрочем, из сохранившихся – до наших дней дошли лишь восемь исписанных мелким, убористым почерком листов – посланий Роксоланы мы видим, что она не только признавалась султану в своих пылких чувствах, но и подробно информировала «счастливого повелителя» о последних событиях в столице и даже позволяла себе советы касательно его ближайшего окружения.
Хюррем писала на османском – так называемом «высоком турецком» языке османской аристократии, в основе которого лежала тюркская грамматика с большим вкраплением арабских и персидских слов. Ранние послания, датируемые двадцатыми годами XVI века, очевидно, написаны еще рукой придворного писаря – в одном из сохранившихся писем того периода девушка сетовала, что «написала бы больше, если бы лучше знала османский язык» – и потому содержат немало так называемого канцелярита. По своей структуре османский настолько витиеват и сложен, что должным образом его не всегда могли освоить даже профессиональные писцы-турки. Однако с присущим Хюррем упорством она осваивала османским и вскоре овладела им в совершенстве. Уже в следующем десятилетии Роксолана писала султану собственноручно, без посредников.
Ласковым словом и мудрым советом Хюррем уже к 1526 году совершенно очаровала Сулеймана и затмила всех прочих женщин. Султан перестал обращать внимание даже на свою предыдущую фаворитку – первую красавицу империи черкешенку Махидевран. Разумеется, мать первого – и до выхода на арену Хюррем единственного – сына Сулеймана, принца Мустафы, не желала сдавать свои позиции без боя. Причем буквально. В 1526 году Бернардо Наваджеро сообщал о скандализировавшей весь Константинополь безобразной драке между соперницами. В кулачной схватке более крупная Махидевран одержала убедительную победу – Хюррем сообщала султану: «…я словно кусок мяса, у меня выдраны волосы и изуродовано лицо», – но безнадежно проиграла битву за султанское расположение. Произошедшее, равно как и абсолютное нежелание Махидевран раскаяться в содеянном, привели Сулеймана в такую ярость, что он прогнал черкешенку из своих покоев.
Недовольство Махидевран и других обитательниц гарема вызывало еще и нарушение Хюррем негласного, но очень важного правила «одна наложница – один сын», обусловленного нежеланием усложнять отношения между потенциальными наследниками от одной матери. Обычно сразу после рождения сына наложница удалялась из покоев «счастливого повелителя» и их интимные встречи прекращались. Дочерей это правило не касалось. Хюррем же за короткий срок подарила султану пятерых сыновей – Мехмеда, Абдуллу, Селима, Баязида и Джихангира (последнего, правда, уже в 1531 году), – в пыль растоптав надежды и амбиции остальных одалисок стать матерью будущего султана. В 1522 году Хюррем родила дочь Михримах, которая много позже, уже после смерти матери, как и она, станет доверенным советником Сулеймана Великолепного, – весьма не характерная для султанской дочери роль и неслыханный в истории гарема прецедент.
В 1533 году фаворитка Сулеймана с присущей ей легкостью нарушила еще одно освященное временем правило дворцового протокола. Не желая расставаться с Сулейманом, Хюррем стала первой в османской истории спутницей султана, которая всю жизнь прожила в столице. Обычно, когда шехзаде в возрасте 16–17 лет разъезжались по провинциям, чтобы набраться практического опыта управления народом, их туда сопровождали матери. Там женщины присматривали за гаремами принцев, служили держателями их печатей и регулярно докладывали султану об успехах и неудачах его отпрысков. Кроме того, каждый принц имел собственный двор, наставников, учителей, охрану, бойцов и, безусловно, нуждался в совете и поддержке. После отъезда в провинцию мать шехзаде могла вернуться в столицу лишь в одном случае – если ее сын взойдет на престол и она обретет статус валиде.
Когда же настало время отправлять наместниками в провинцию сыновей Хюррем, все они отбыли туда без матери. Роксолана лишь навещала их по очереди. Так, в 1543 году она ездила к Мехмеду в Манису и Селиму в Конью, в 1547-м Хюррем и Джихангир провели месяц у Селима в Манисе (будущего султана перевели туда после смерти шехзаде Мехмета). В 1553 году она в сопровождении дочери и зятя побывала в Бурсе, куда на сорок дней приезжал и Селим, а также планировала, но отложила поездку в Эдирне к Баязиду. Такое своеволие вчерашней рабыни в управлении собственной жизнью не могло не оскорблять чувства османов, чтящих патриархальные традиции.
