Посоветовавшись с родными, Джем принял решение искать защиты от гнева Баязида при дворе мамлюкского султана Кайтбея и в сопровождении семьи отправился в путь. В Египте он провел четыре месяца, а потом в попытке завоевать симпатии религиозных в массе своей османов нарочитой набожностью совершил хадж в Мекку. Возвратившегося в Каир принца ждало письмо от Караманоглу Касым-бея, в котором наследник этой свергнутой династии просил Джема возглавить восстание против Баязида. При поддержке мамлюков союзники по несчастью обложили столицу бывшего бейлика Караман Конью. Осада продолжалась недолго. Когда в июне 1482 года до мятежников дошел слух, что султан Баязид надвигается на них во главе огромной имперской армии, солдаты Джема и Касым-бея начали массово дезертировать. Соперники вновь стали вести переговоры. Джем желал сохранить лицо и требовал в свое управление хотя бы одну провинцию османского государства, Баязид же гарантировал брату безопасность и ежегодное денежное содержание в миллион акче[92], если тот навсегда откажется от притязаний на имперский трон и поселится близ Иерусалима. Вместо обмена сокрушительными ударами на поле боя – младший из принцев был необычайно силен физически и мастерски владел булавой – братья обменивались стихотворными посланиями. Джем, обладавший незаурядным поэтическим даром, упрекал более удачливого брата:
«Во дворце наслаждений на ложе из роз ты,
я же в темнице скорби на одре из пепла. Почему так?»
Баязид отвечал колкостью, не слишком умелой с точки зрения изящной словесности, но оскорбительно правдивой:
«Ты зовешься пилигримом, благочестивым паломником,
но рвешься не к покою святости, а в покои султана. Почему так?»
Раздосадованный неуступчивостью старшего брата, Джем в конце июля 1482 года покинул Малую Азию и на галере ордена госпитальеров прибыл на остров Родос. С момента, когда нога шехзаде Джема ступила на палубу корабля крестоносцев, судьба этого незаурядного человека никогда уже не зависела от его желаний и устремлений, а лишь от амбиций соседей и конкурентов Османской империи… Доверившийся слову великого магистра Пьера д’Обюссона беглец надеялся вскоре покинуть твердыню ордена и переправиться в европейскую часть Османской империи, чтобы продолжить свою борьбу. Вместо этого глава госпитальеров, сообразивший, насколько весомый козырь против османов оказался в его руках, затеял собственную игру. Прежде всего он заключил с Баязидом соглашение, что за 45 тысяч золотых в год госпитальеры воспрепятствуют возвращению Джема в пределы Османской империи. И это было лишь начало.
Вот только, в отличие от брата, Баязид не собирался полагаться на обещания коварного магистра. Когда месяц спустя госпитальеры попытались вывезти Джема на материк, в море близ Неаполя их ждали восемь венецианских боевых галер, посланных султаном на перехват. Счастливо избежав опасностей и морского боя, и сильного шторма, рыцари в октябре высадили золотого пленника на французском берегу. Какое-то время госпитальеры продолжали поддерживать видимость радушных хозяев, но к весне 1483 года Джем окончательно убедился, что для Пьера д’Обюссона он не гость и союзник, а ценный заложник. Свиту принца разлучили с ним и перебили, а все сношения Джема с внешним миром строго контролировали. Для содержания ценного пленника госпитальеры построили в приорстве Бурганеф шестиэтажную башню, известную ныне как «башня Зизима», с уникальной архитектурой, роскошной турецкой баней и покоями, богато отделанными в восточном стиле. Там, в самом сердце французских земель, за почти трехметровой толщины стенами рыцари прятали Джема якобы от «убийц Баязида», а на деле – от алчности многочисленных конкурентов, желающих заполучить такой выгодный трофей.
На «владение» беглым наследником османского трона претендовали буквально все: мамлюкский султан Кайтбей предлагал родосцам за свата[93] 100 тысяч золотых дукатов, венгерский король Матиаш I Корвин желал использовать Джема как щит, чтобы обезопасить свои границы, французский король рассчитывал поднять свой престиж, а папа римский Иннокентий VIII надеялся организовать новый крестовый поход… Презревший и собственные обещания, и законы гостеприимства, «благородный» рыцарь Пьер д’Обюссон отчаянно торговался, пытаясь воспользоваться своей удачей сполна. Он не погнушался даже подделать письмо Джема к матери, в котором пленник якобы просил выслать ему 20 тысяч золотых дукатов для воссоединения с семьей. В конце концов, хотя великому магистру и удалось обменять драгоценного заложника на кардинальскую шапку, за свою жадность он все же был наказан: попав в Рим, Джем на первой же аудиенции у папы обвинил д’Обюссона в мошенничестве и клятвопреступлении. Не в силах оправдаться, тот вынужден был заплатить Иннокентию VIII крупный штраф.
Не забывал о мятежном брате и Баязид. С 1490 по 1492 годы он направил к папскому двору несколько посольств с крупными суммами – в общей сложности около 300 тысяч монет «на содержание» царственного пленника – и богатыми дарами, главным из которых было знаменитое копье Лонгина[94]. В зависимости от симпатий к личности Баязида, историки объявляют передачу христианам их бесценной реликвии либо попыткой султана выкупить брата из плена, либо платой за его смерть… Однако каким бы ни был договор Баязида со Святым престолом, преемник Иннокентия VIII, печально известный Александр VI Борджиа, слова не сдержал: оставил себе и копье, и заложника. Впрочем, Джем недолго оставался «почетным гостем» Рима. В 1495 году король Франции Карл VIII вторгся в Италию, осадил Вечный город и заставил папу передать османского пленника ему. Карл собирался принудить Джема возглавить, хотя бы номинально, новый крестовый поход против мусульман. И даже публичный отказ принца участвовать в войне против своих соотечественников не изменил планов Валуа: чего стоит мнение человека, уже много лет не распоряжающегося своей жизнью? 27 января 1495 года люди папы передали заложника французским конвоирам, но те не сумели доставить «великого турка» своему государю…
17 февраля 1495 года Джем слег со странными симптомами. Из местечка Тиано близ Капуи его в паланкине спешно доставили в Неаполь, но, несмотря на все ухищрения тамошних лекарей, 25 февраля 1495 года шехзаде Джем-султан скончался. Большинство современников и близких по времени жизни хронистов сходятся во мнении, что царственный заложник был отравлен папой Александром VI – либо по воле султана Баязида, либо из желания понтифика досадить ненавистному Карлу VIII. Яд издавна был любимым средством Борджиа, а самого Александра VI подозревали в неоднократном отравлении не угодных ему – или просто слишком богатых! – кардиналов, чье имущество после их смерти отходило Святому престолу.
20 апреля 1495 года весть о кончине Джема достигла Константинополя. Баязид II объявил по всей империи траур и приказал священнослужителям провести по усопшему торжественные заупокойные службы. Исполняя завещание брата, он распорядился выплатить все долги его матери и вдовы, а также придал смерть Джема широкой огласке, чтобы ни крестоносцы, ни мятежники не смогли использовать имя покойного во вред империи. На исполнение последней воли брата – похоронить его на родине – у Баязида ушло четыре года переговоров и торгов. В конце концов в апреле 1499 года останки Джема упокоились в мавзолее в Бурсе, так и не ставшей его столицей.
К счастью для османской державы, противостояние братьев не вылилось в новое междуцарствие. Да, ради стабильности империи Баязид II, прозванный Святым, не пожалел бы никого из родных – так, в Константинополе по его приказу был отравлен младший сын шехзаде Джема трехлетний Огуз[95], – но действительно ли султан желал смерти брата или просто выполнял свой долг? Кто знает… Как бы то ни было, к другим соперникам в борьбе за власть Баязид проявлял гораздо меньшую терпимость. Первым всю остроту дворцовой конкуренции ощутил на своей шее знаменитый Гедик Ахмед-паша: чересчур популярный в армии, чересчур прямолинейный и – особенно под влиянием выпитого вина – чересчур невоздержанный на язык[96].
