Несмотря на провал под Белградом, к 1459 году османы контролировали бóльшую часть Сербии. За следующие несколько лет Мехмед присоединил к своим владениям Боснию и Морейский деспотат, во главе которого поставил смещенного с поста великого визиря Заганоса-пашу. После этого султан обратил свой взор на последние уцелевшие владения византийцев – Трапезундскую империю. Поразительно, но правивший ею узурпатор Давид Комнин не извлек никаких уроков из трагедии Константинополя и сам спровоцировал османское вторжение, отказавшись платить Мехмеду обещанную прежде дань. Блокировав Трапезунд и с моря, и с суши, султан направил к Комнину парламентеров. Послание, по словам Эдуарда Гиббона, состояло из одного-единственного вопроса: «Спасешь ли ты свои жизнь и богатство, сдав мне царство, или предпочтешь потерять все, что имеешь?» Узурпатор согласился. Покорность, однако, не спасла Комнина – через два года его обвинили в заговоре и удушили вместе с сыновьями. Мехмед распорядился, чтобы трупы не хоронили, а оставили падальщикам. Когда вдова Комнина нарушила волю султану и предала тела родных земле, ее имущество конфисковали в пользу султанской казны, и бывшая императрица окончила свои дни в ужасающей нищете. Жителей Трапезунда Мехмед переселил в Константинополь, а в их опустевшие дома вселил турок.
В 1462 году Мехмед II выступил против другого неплательщика дани – печально известного валашского господаря Влада III Цепеша, который в ответ на набеги гази предпринял два кровавых похода за Дунай, на подконтрольные туркам территории. Не делая разницы между османскими гарнизонами и местным христианским населением, Дракула вырезал обитателей нескольких приграничных крепостей и угнал множество пленных. Впрочем, не щадил валашский господарь и собственных подданных. Чтобы усложнить османам продвижение вглубь страны, Влад III прибегнул к ужасной тактике «выжженной земли»: на пути врага он дотла сжигал собственные города и деревни, отравлял источники и колодцы, а местных жителей безжалостно убивал – лишь бы захватчики не получили никакой помощи…
Впервые в своей жизни Мехмед, чья неумолимость нагоняла ужас на его придворных, встретил противника более жестокого, нежели он сам. Когда турки подошли к валашской столице Тырговиште, город встретил их невыносимым зловонием. За открытыми воротами османы обнаружили ужасный «лес трупов»: тела тысяч плененных Дракулой болгар и турок, посаженных на кол. Войти в город мертвых захватчики так и не решились и разбили лагерь под его стенами. Их брезгливость позволила Владу III одержать 17 июня 1462 главную в его жизни победу. Во время знаменитой «Ночной атаки» валашские солдаты перебили до 15 тысяч турок и вынудили противника спешно отступить обратно к границе. Правда, надежды Дракулы закончить войну, убив предводителя «неверных», не оправдались – во тьме и суматохе воины Влада III попросту перепутали султанский шатер с палаткой одного из его сановников.
Увы, к вящему разочарованию христианских государей громкий, но разовый триумф Дракулы не помешал Мехмеду в скором времени превратить Валахию в вассальное государство и посадить на ее престол своего фаворита Раду III Красивого, брата кровавого Влада Цепеша. Значительно бóльших успехов добился другой старинный враг османов – непримиримый Георгий Кастриоти, правитель албанского княжества Кастриоти, известный как Скандербег. В 1463 году он разорвал выгодное для Албании перемирие с турками. Не имея возможностей для фронтального противостояния с гораздо более многочисленным врагом, Скандербег использовал методы партизанской войны. За несколько лет его внезапные кавалерийские налеты нанесли османам достаточно чувствительных поражений, чтобы в 1467 году взбешенный султан направил против неуловимого горца огромную армию во главе с великим визирем Махмуд-пашой Ангеловичем. Несмотря на все усилия османов, Скандербег все же ускользнул от них и на этот раз – он закончил жизнь не на плахе, а в собственной постели, в окружении друзей и соратников. По преданию, когда султану доложили о смерти Скандербега, он радостно заявил, что уж теперь-то Европа наверняка будет принадлежать ему.
Под «Европой» Мехмед подразумевал прежде всего символическую столицу христианского мира Рим. Надменный Фатих мечтал добавить к своим многочисленным трофеям и ключи от Вечного города, восстановив таким образом легендарную древнюю империю, но уже под властью османов. К вторжению в сердце Европы Фатих готовился очень тщательно. Огромная сеть осведомителей и шпионов собирала для османского владыки сведения о состоянии итальянских укреплений и взаимоотношениях между европейскими государствами – настолько подробные, что некоторые исследователи называют османского султана «самым осведомленным человеком своего времени». После шестнадцати лет войны одержанная турками в 1479 году победа над могущественной Венецианской республикой продемонстрировала всем западным державам, что планы Мехмеда – отнюдь не пустое бахвальство.
В конце мая 1480 года турки осадили Родос, а летом того же года высадились в Италии, на тыльной стороне «каблука», где завладели городом Отранто. В Риме поднялась паника, папа Сикст IV готовился бежать за Альпы и требовал от христианских монархов немедленно организовать крестовый поход против турок. Масла в огонь подливало известие о том, что грозный Фатих якобы дал непреложный обет, что не вкусит никаких плотских удовольствий и не позволит себе ни минуты отдыха, пока не истребит все христианское племя и не водрузит знамя Пророка над резиденцией Святого престола…
Однако сколь ни сильна была вера современников в исступленный фанатизм османского султана, его невозможно назвать ни набожным, ни благочестивым. Настоящей религией Мехмеда II было лишь его неутолимое тщеславие, на алтарь которого Фатих бестрепетно бросал все новые и новые человеческие жизни. Для ревностного поборника ислама, каким его изображают европейские авторы, Фатих слишком часто обращался к недозволенным для любого мусульманина удовольствиям: молодой султан злоупотреблял вином и, по всей видимости, состоял в многочисленных гомосексуальных связях. Запретным страстям он предавался в своем новом константинопольском дворце Топкапы – подданным, восхвалявшим правоверного султана, вовсе не обязательно было знать, что повседневность «счастливого повелителя» и его вельмож разительно отличается от навязываемых пропагандой идеалов жизни богобоязненного мусульманина.
Еще одним явным нарушением исламского канона было тщеславное желание Мехмеда увековечить свой облик в западной манере рисования[86]. Турецкие живописцы, не имевшие опыта изображения людей, не могли удовлетворить прихоть своего господина, и тогда султан выписал мастера из Европы. По просьбе Мехмеда император Фридрих III прислал ко двору знаменитого венецианского художника Джентиле Беллини. Прежде чем позволить гостю написать свой портрет, мнительный Мехмед несколько месяцев испытывал его способности на менее значительных натурщиках. Лишь убедившись в таланте и надежности Беллини, султан разрешил венецианцу приступить к главной работе. 25 ноября 1480 года портрет, настоящий шедевр Беллини, был закончен. Картина стала самым известным изображением не только Мехмеда II, но и собирательным образом всех турецких султанов. За свою работу художник получил от царственного нанимателя крупную сумму и титул, аналогичный рыцарскому.
Кроме патологической подозрительности Мехмеда Беллини пришлось столкнуться и с гораздо более страшной гранью личности султана – его полным безразличием к человеческой жизни. Чтобы продемонстрировать художнику разницу между живым человеком и трупом, султан велел телохранителю обезглавить одного из рабов и любезно обратил внимание ошарашенного венецианца на то, как расслабляются мышцы лица отсеченной головы, пока перебитая ударом меча гортань еще продолжает судорожно сокращаться. Рядом с Мехмедом не чувствовали себя в безопасности ни слуги, ни высшие имперские сановники. Так, жертвой султанского гнева стал обожаемый народом бывший великий визирь Махмуд-паша Ангелович. Он явился к султану выразить соболезнования по поводу внезапной смерти любимого сына Мехмеда шехзаде Мустафы. Не слишком разумный шаг – о вражде Ангеловича и покойного принца знали все. Знал о ней и пребывавший в отчаянии султан. Увидев бывшего визиря не в траурных одеждах, он со слезами на глазах воскликнул: «Невозможно, чтобы враг моего сына остался жить!» – и приказал удушить своего старого соратника тетивой от лука…
