И вновь Мехмед использовал приемы врага против него же самого. Не добившись особого успеха на поле брани – в одном из сражений он даже получил ранение, – Мехмед наводнил Эдирне своими агентами, чьей целью было распространение слухов о процветании Бурсы и ее правителя. К лету 1413 года умелая пропаганда изрядно расшатала трон под Мусой, и 15 июня войска Мехмеда беспрепятственно высадились во Фракии. Раздираемая соперничеством между командирами, армия Мусы была совершенно деморализована. Еще до начала битвы глава анатолийских янычар Хасан Ага принялся убеждать телохранителей Мусы покинуть того ради службы действительно справедливому господину. Столичные янычары колебались, и, опасаясь повального дезертирства, султан лично повел своих людей в атаку. Наступление захлебнулось – первое же копье пронзило плечо Мусы, и он вынужден был повернуть коня назад. Вид окровавленного султана поверг его воинов в уныние. Вассалы Мусы один за другим переходили в лагерь его брата. Поле битвы осталось за Мехмедом. 5 июля 1413 года Муса был настигнут янычарами врага в Болгарии и после отчаянного сопротивления убит. Чтобы не проливать кровь экс-султана, янычары его задушили.
На этом завершилось османское междуцарствие и десятилетняя гражданская война, едва не сгубившая молодую империю. Последним всплеском смуты стало появление некоего человека, называвшего себя спасшимся из самаркандского плена принцем Мустафой. При поддержке венецианцев лже-Мустафа, как называют его турецкие историки, попытался поднять восстание в приграничных землях османов, но вскоре был обезврежен османскими войсками. По сообщению арабского писателя и историка ибн Арабшаха, «Мустафа исчез бесследно, из-за него около тридцати человек с таким именем были казнены». По другой версии, Мустафа попал в руки византийцев, которые использовали его как инструмент политического давления на нового султана. По соглашению с Константинополем Мехмед ежегодно выплачивал империи крупную сумму золотом в обмен на обещание, что Мустафа – подлинный или самозваный – никогда не покинет темницы на острове Лемнос.
Мехмед I, имевший титул Челеби, что означает «господин», воссоздал централизованное османское государство, за что его нередко называют «второй основатель империи». Другой немаловажной его заслугой было восстановление пошатнувшегося в глазах подданных престижа династии. Тела своих братьев Мехмед отправил в Бурсу, где их со всеми полагающимися почестями похоронили в семейной усыпальнице Османов, рядом с могилами их сиятельных предков.
Воцарение в Эдирне нового султана правители соседних европейских государств восприняли с явным облегчением. Несмотря на славу искусного воина – Мехмед лично участвовал в десятках кровавых схваток и за жизнь, проведенную преимущественно на войне, получил сорок два ранения, – османский владыка начал свое правление непривычно миролюбиво. За помощь в противостоянии с Мусой он обещал греческой знати безопасность и защиту. С Константинополем нового султана и вовсе связывали давние дружеские отношения. В разговоре с императорским послом Мехмед почтительно величал Мануила II «мой отец» и подтвердил свое расположение богатыми дарами, главным из которых стал возврат к некоторым пунктам договора 1403 года. Империя получила обратно завоеванные Мусой Фессалоники и контроль над небольшими прибрежными участками в юго-восточной Фракии.
Иначе сложились отношения восстановленной османской державы с Венецией – новый султан не собирался прощать торговой республике ни бесконечные интриги, препятствовавшие его воцарению, ни отказ помочь справиться с Мусой. Последней каплей стало проявление демонстративного неуважения венецианского легата из славного рода Дзено. В отличие от других послов, он не явился ко двору Мехмеда, чтобы по заведенному обычаю поздравить того с восшествием на престол. В 1415 году турецкий флот атаковал проданный Сулейманом Венеции остров Эвбея. Впрочем, это не была еще настоящая война, скорее послание, попытка хоть как-то реабилитироваться. Во времена Мехмеда I османам рано было оспаривать господство морской республики на воде. Лучшей демонстрацией подавляющего превосходства венецианцев стало унизительное поражение в абордажном бою при Дарданеллах. 27 мая 1416 года 10 галер под командованием талантливого адмирала Пьетро Лоредано захватили 25 турецких военных кораблей, а остальные пустили на дно. Эта победа принесла Венеции мир – но лишь до поры…
Увы, миролюбие султана не распространялось на его собственных подданных. Разрушительное нашествие Тамерлана и тяготы долгой гражданской войны в равной степени истощили и кошельки, и терпение податного населения османской державы. Наряду с этим обострилось противостояние султанского двора и анатолийских кочевников. Некогда бывшие опорой власти молодой османской династии и главной ударной силой ее войск, для централизованного бюрократического государства эти неуправляемые «бродяги и тунеядцы» были слишком непредсказуемы, а значит, нежеланны. Попытки чиновников любыми способами, в том числе и насильственными, склонить кочевников к оседлому образу жизни поставили племенную знать на грань прямой конфронтации с властью.
В конце концов политическая нестабильность и затянувшийся экономический кризис спровоцировали одно из самых значительных в истории Османской империи народных восстаний. Идеологической платформой мятежа стало еретическое учение чрезвычайно авторитетного в народе суффийского шейха Бедреддина Симави, которого некоторые историки называют «первым турецким социалистом». Популярность известного аскетизмом и принципиальность шейха пытался использовать еще принц Муса, назначивший Бедреддина кадиаскером – военным судьей. Мехмед I, напротив, отослал любимца толпы подальше от столицы, в Изник (бывшая Никея), смягчив, впрочем, ссылку внушительным ежемесячным содержанием в тысячу акче.
В изгнании шейх продолжил проповедовать не типичные для своего времени идеи социальной справедливости, равенства и братства всех людей независимо от их религиозной или сословной принадлежности. «Я такой же хозяин в твоем доме, как ты сам, а ты в моем хозяйствуешь, как в своем собственном. Все в наших домах общее, кроме женской половины», – заявлял он и убеждал крестьян в преимуществе совместного владения земельными наделами, скотом и средствами производства.
Весной 1416 года Бедреддин решил, что настал идеальный момент для претворения его революционных идей в жизнь: война с венецианцами была проиграна, анатолийские беи роптали, а султан занедужил и слег. Чтобы подтолкнуть народ к выступлению против властей, шейх разослал по стране своих доверенных мюридов[58]. Наибольшего успеха добились двое: дервиш Торлак Кемаль убедил взяться за оружие почти семь тысяч своих земляков, а бывший земледелец Берклюдже Мустафа привлек под знамена восстания около десяти тысяч измирских крестьян. Основные силы мятежников были сосредоточены в районе горы Стилярий. Успехи в первых же столкновениях с солдатами местного правителя вселили в сторонников Бедреддина уверенность в победе. Масштабы восстания ширились, оно грозило перекинуться на соседние области. Вскоре игнорировать эту проблему стало невозможно.
К Измиру, ставшему эпицентром мятежа, отправился сам великий визирь Баязид-паша. Хотя спешно собранные им войска значительно превосходили повстанцев численностью и выучкой, преодолеть упорное сопротивление вчерашних крестьян удалось не сразу. В генеральном сражении повстанцы потеряли восемь тысяч человек из десяти. Берклюдже Мустафа и другие лидеры мятежников попали в плен. В лучших традициях европейской инквизиции захваченных жестоко истязали, требуя покаяться и отказаться от ереси. После отказа Берклюдже Мустафы отречься его – ужасная насмешка над проповедуемым Бедреддином религиозным синкретизмом! – прибив к кресту, целый день возили по улицам и лишь после этого подвергли еще более мучительной казни.
Другому мюриду мятежного шейха, Торлак Кемалю, повезло больше. Его просто повесили – султан не желал портить отношения с могущественными дервишскими орденами. Увы, такое послабление было случаем исключительным. Приказ Мехмеда I выжечь в окрестностях Измира любые следы ереси Баязид-паша воспринял буквально. За малейшее подозрение в причастности к восстанию посланные им войска сжигали целые деревни и поголовно вырезали их жителей.
