— Я серьезно, Грейнджер. Как думаете, сколько ещё времени Министерство будет поддерживать разработки?
Она подняла взгляд от тарелки, пронзительный, яростный.
— Они не посмеют.
— Три года прошло, а наш мир все ещё в разрухе. У правительства есть и другие приоритеты.
На сей раз Грейнджер только вздохнула и отправила в рот ещё один кусок пирога. В самом деле, распространение болезни удалось остановить, новые случаи заражения регистрировались все реже. Истерия в обществе совсем уже улеглась, но последствия вспышки ощущались во всех сферах. Не считая уж итогов Второй магической.
— Если отдел распустят… — пробормотала она.
— Скорее сократят, — поправил он. — И не факт, что мы с вами окажемся в списке незаменимых лиц.
С Грейнджер все было понятно — как выберется из лаборатории, так пойдет решать судьбы мира в Министерство. А вот его судьба была не ясна даже ему самому. Возможно, от него отстанут, возможно, возбудят старое дело. Из бывших Пожирателей в живых и на свободе остались только он да младший Малфой, и если у юнца ещё была возможность реабилитироваться, то у него — навряд ли. Даже в связи с эпидемией, которая и отсрочила приговор, его могли привлечь.
Люди болтали, что это было проклятием Воландеморта, которое тот наложил перед смертью, но он в это не верил. Во-первых, Темный Лорд никогда не интересовался подобной магией, во-вторых, слишком был уверен в своем успехе, чтобы заранее задумываться, как он отомстит миру в случае гибели. Он скорее защитил бы себя от смерти ещё каким-нибудь способом, помимо крестражей, а не корпел бы над волшебной бациллой.
Гораздо вероятнее, что это было плевком в лицо обществу со стороны его приспешников уже после падения господина. Возможно, по задумке недуг даже должен был поражать лишь магглорожденных или магов, лишенных Темной метки. Но косил он всех, за редким исключением. Иронично, что именно Грейнджер оказалась в списке счастливчиков.
Вот только кто был создателем… Со стороны он, как зельевар, вероятно, выглядел более чем подозрительно, несмотря на то что был не в состоянии провести диверсию после близкого знакомства с Нагини. Хотя, теоретически, он мог заразить первых жертв ещё во время битвы — многие погибшие в самом начале как раз присутствовали тогда там.
— Не понравилось? — как-то бесцветно произнесла Грейнджер, привлекая его внимание.
— Я ещё не пробовал, — он понял, что она говорит о пироге. — Наелся пастой.
— Тогда возьмите с собой домой, — тем же тоном умирающего лебедя продолжила она. — Поужинаете.
Он прищурился, рассматривая её. Щеки были бледными, а глаза блестящими. Конечно, скорее всего она была просто расстроена его словами, но…
— Если вам все ещё нездоровится, Грейнджер, то можете уйти пораньше. Уверен, что никто не будет проверять, на месте ли вы.
— А вы? — отозвалась она невпопад.
— Я тоже не буду проверять, — он усмехнулся.
— Нет, я имею в виду, вы же тоже можете оставить зелья под стазисом и… — она замялась.
— И что? Проводить вас до дома, чтобы вы не подскользнулись где-нибудь по пути?
— Долго идти не придется, я тут совсем недалеко живу, — прошептала она куда-то в сторону.
Он прекрасно знал, где она живет. И не менее прекрасно её слышал, но все равно уточнил:
— Грейнджер, что вы мямлите?
Она вдруг резко вскочила.
— Знаете, думаю, мне стоит ещё раз сдать анализ на маркеры. Или это простуда начинается… И я, пожалуй, действительно лучше пойду. В конце концов, за переработки мне никто ни разу не доплачивал, имею право, — она взмахнула палочкой, очищая грязную посуду, кроме его тарелки, и возвращая все в свою сумку. — Проверьтесь тоже на всякий случай.
— Обязательно, — он нахмурился, следя за дерганными движениями.
Грейнджер заправила прядь за ухо, хотя обычно так никогда не делала. Не то чтобы он сомневался, что эта работа, её смысл был очень важен для неё, но реакция была уж слишком драматичная — прямо сейчас на улицу в любом случае не выгонят. Глаз зацепился за аккуратную ушную раковину. В этом уж точно не было ничего сексуального, но он сглотнул, представляя, как прихватывает мочку зубами. Хотя никогда ни с кем этого не делал. Что в Грейнджер было такого особенного, что так активно будило его давно похороненное либидо? Ладно бы она пыталась его соблазнить, что периодически проскакивало у слизеринок, особенно, когда он был моложе, и у, Мерлиновы подштанники, Алекты Кэрроу во время его директорства.
Грейнджер поймала его взгляд, прикусила нижнюю губу, глядя прямо в глаза, сделала шаг ближе… схватила сумку и почти бегом отправилась на выход.
========== 2 ==========
На следующий день Грейнджер явилась как обычно, в восемь тридцать, неожиданно сухо поздоровалась, открыла почту, прочитала последние новости и принялась за работу, едва ли обращая на него внимание. И даже на обед не позвала, увлеченно наблюдая за кипящим образцом №32b, проявляющим занимательный термохромизм. Он, конечно, сам отказался от ежедневной кормежки, но могла бы и проявить свою характерную настойчивость в этом случае.
Возможно, будь он чрезмерно увлечен экспериментом, как это часто бывало, то потерял бы ход времени. Но сегодня, как на зло, зелье не требовало, чтобы его окружали заботой, а целый час вообще должно было просто спокойно прогреваться на медленном огне. Можно было бы пока почитать «Практику зельеварения» или свести данные по последним опытам в общую таблицу, но он торчал в лаборатории и искоса поглядывал на сконцентрированную, в свою очередь, на котле Грейнджер, пытаясь проанализировать её поведение и свое к ней отношение. Точнее, стараясь понять, что он в принципе от неё хочет, не считая очевидного.
Вопрос с её внезапной холодностью он быстро отложил в сторону. Вполне вероятно, это просто было продолжением вчерашней драмы, косвенной причиной которой он стал, как гонец, принесший дурные вести. Либо не выдержит и выложит, что её гложет, сама, либо будет молчать до последнего, и тогда уже он выведет её на эмоции. При всей интеллектуальности паттерны поведения Грейнджер были довольно предсказуемы. Довести её до нужной кондиции, особенно в конфликтном плане, было делом пары минут. Это, конечно, не давало стопроцентный результат, но, как минимум, азарт спора почти всегда развязывал ей язык.
Жаль, что словесные игры не могли дать ему иного желаемого. Точнее, могли, конечно, но это был бы уже совсем другой разговор. Впрочем, почему бы и нет? Грейнджер очевидно ему симпатизировала, и он мог в любой момент проколоться, расслабленный её доброжелательностью: неуместно коснуться, задержать взгляд на теле дольше, чем это было допустимо, выдать даже не двусмысленность, а прямую пошлость. Чтобы избежать всего этого и разрубить гордиев узел, невзирая на условности, он мог просто её спросить. После этого мир не рухнет, переживал моменты и пострашнее. Но, конечно, будут последствия.
И тут были возможны три варианта развития событий. Первый, самый вероятный: он предложит, она откажется, и каждый останется при своем. Но, естественно, черта с два все будет так просто. Особенно если учесть, что они находились по восемь часов каждый будний день в одном помещении преимущественно вдвоем. И это ещё без учета переработок. Он-то, вероятно, сможет просто вернуться к своим фантазиям… или нет. Но Грейнджер наверняка начнет переживать. И слишком много думать. В конце концов, это разрушит их своеобразный рабочий дуэт.
Второй вариант был неудобен уже ему: вроде и «да», но не то, что нужно. Причем, в зависимости от реакции Грейнджер, его ответный дискомфорт имел градацию от сдержанного раздражения до полного отвращения. К примеру, с её стороны принять его интерес за предложение чего-то большего было бы весьма логично. Хорошая, хоть и слегка побитая войной и потерями девочка наверняка искала спокойную бухту с работящим мужем и выводком детей. Грейнджер, с её амбициями и гонором, конечно, не сильно вписывалась в эту концепцию сама, да и трудоголизм определенно не помогал ей стать благообразной матерью семейства. Но вряд ли она избавилась от навязанных социальных норм, просто объективно оценив собственное поведение. В своем глазу, как известно… Да и Министерство сейчас откровенно стимулировало рождаемость. Конечно, она не потребует от него кольца с порога, но, весьма вероятно, будет его ждать и надеяться.
