— Что вы, что вы, — она кивает и двигается к выходу, все что надо она узнала, — всего доброго, — внезапно дверь открывается сама по себе. Кто бы это ни был, он точно не вписывался в план.

— Отец… ой, Алексей Викторович, — знакомый голос осекается, испуганный взгляд. Глаза, а глаза. Он смотрит в упор и, кажется, не собирается пропускать девушку.

— Bonjour Professeur, — она кивает и обходит его стороной. Очень и очень интересно.

— До свидания, Аделина, — кидает уже в спину директор.

Дверь захлопывается, глубокий вдох, улыбка, азарт в глазах. Пора писать отчёт.

****

миссия 083

статус: в процессе

день 94

декабрь 12

четверг 21:15

“Распоряжение начальства: предоставить улики лично.”

Твою мать. К такому Лина не готова. Она не готова идти в штаб, не готова передавать рапорт лично, не готова видеться с начальством, не готова смотреть в глаза отцу. Снова возвращается до боли знакомое ощущение, что сдавливает горло. Оно настоль первобытно, что, кажется, было заложено на подкорку ее сознания с самого рождения. И даже короткое «жду дома» от отца не успокаивает. Наоборот, это значит лишь одно и подливает масла в огонь. Они будут один на один. А самое главное, она даже не могла предположить, на кой ему приглашать дочь для встречи. Последние месяцы обходились письмами штаба.

Но сейчас нет ни штаба, ни коллег, лишь кирпичное здание, знакомое с детства, гнилые листья, смешанные со снегом, и глубокое дыхание.

Р а з.

Она тихо проходит в дом, скидывает обувь и сумку, проходит вглубь особняка.

Д в а.

В ушах гулко, в ступнях вата, во рту сухо. Она видит единственную освещенную комнату и двигается в сторону зала.

Т р и.

— Добрый вечер, отец.

Голос будто издалека. Тело обдаёт тёплом, и не понятно, от страха или от огня в мраморном камине. Перед ней два кресла и стол с шахматной доской, в одном из них крепкая мужская фигура, в его руке граненый стакан с очевидно алкоголем. Он качает рукой, лёд неприятно звонко ударяется о стекло; сейчас каждый малейший звук или действие воспринимается в штыки. Лина знает отца, знает его привычки и помнит его методы воспитания.

— Садись, mio caro, — и ни слова больше. Медленно подходит к родителю и плавно опускается на край сиденья. Ее тело напряжено, словно струна. Ей чужды эмоции, но почему сейчас так хочется закрыть глаза, забиться в угол и не произносить ни звука, — плесни-ка. Как обычно, на два, и себе не забудь.

Вот чего чего, а пить в компании отца она точно не собиралась. Она вообще ничего делать не собиралась, кроме как слушать и докладывать. Однако исправно встает, подходит к бару и берет уже открытую бутылку виски, плюс дополнительный стакан. Все происходит на автомате. Она точно знает сколько это — на две фаланги и четко выполняет указание. Бутылка остаётся на столе, в стакане янтарная жидкость, отблески на стекле, потрескивания поленьев. Атмосфера так и тянет расслабиться, но это не возможно. Особенно в компании этого человека.

Отец будто позабыл, что рядом сидит его сотрудник, помощник и дочь. Он потягивает жидкость и смотрит на очаг. То же делает и Аделина. Пить она умела и порой любила. Этому ее учил родитель. Алкоголь приятно обжигал горло и оседал привкусом кедра на нёбе.

— Давай сыграем, — наконец выдаёт мужчина и поворачивается боком к камину, лицом к шахматам. Бутылка аккуратно перемещается на пол, а через мгновение перед девушкой ряд выточенных из слоновой кости белых фигур. — Начинай.

Темные карие глаза отца смотрят в душу. Его поза расслаблена: пиджак давно покоится на рядом стоящем диване, верхние пуговицы рубашки расстёгнутый, являя желтому свету огня крепкую грудь; в руке терпкий напиток, другая поправляет каштановые волосы с проседью на висках. Четкая линия гладко выбритого ещё утром подбородка, высокий лоб, серьезный хмурый взгляд. На смуглой коже лица бегают отблески огня, переливаясь жидким золотом. Красивый мужчина, которому на руку годы. Не хватает излюбленной сигары.

Честно признать, шахматы Аделина любила, но играть с кем-то ещё, кроме родителя и некоторых его приятелей, ей не доводилось. Сейчас грузить голову лишними мыслями не хотелось, поэтому решение всплыло само собой. Детский мат в дебюте слона был кстати. Она тянется к пешке.

— До меня дошли слухи, — ее рука дрогнет лишь на секунду. Фигура встаёт на е4. Что он узнал? Не уж-то ее подвели навыки и запись сохранилась в полном объёме? Не уж-то она допустила столь глупую оплошность? Быть такого не может, — что наш уважаемый Алексей Викторович собирается посетить ближайшее благотворительное мероприятие, — теперь очередь сердца пропускать удар. Все хорошо, можно быть спокойной.

— Да? Очень интересно, но почему ты говоришь это напрямую, а не в рапорте, как обычно? — удивительно, но кажется, отец ведётся на уловку. Пешка с его стороны. е5.

— Он впервые официально посетит подобное мероприятие. А где он обшивается остальное время нам, увы, не всегда известно. Ты будешь присутствовать, — слон плавно скользит на с4. — Мне нужны люди. Те, которым я могу доверять на все сто. А ещё с хорошими умениями. Ты не будешь привлекать внимание, в отличие от солдат, что сроду на светском вечере не были, — мужчина смачивает горло и ставит слона на с5. Следом алкоголь вливается и в женское горло.

— Но меня знают. Он знает, — девушка прищуривает глаза, что-то не так, однако же, ее ферзь выезжает на h5.

— Ты кардинально сменишь образ. Сама прекрасно знаешь, как можешь поменяться. Тебя могу не узнать даже я, чего уж говорить о мужчине, что видел тебя от силы пять раз в жизни, — в словах отца есть доля правды. Аделина задумывается и упускает момент следующего хода. Чёрный ферзь на е7. — А вот дурить меня детским матом не надо. Кажется, ты теряешь бдительность…

Резкое, точное движение. Из-под локотника кресла вылетает декоративный револьвер в руку мужчине. Девушке хватает доли секунды, чтобы просканировать ситуацию, резко подняться на ноги, выхватить из-за пояса до жути родной Беретта* и выставить блок им же. Лоб в лоб, треск стекла, две фигуры в отблесках огня.

— Кажется, тебе пора сменить приемы, — хмыкает Лина. Да, пистолеты отличаются по габаритам и ущербу, но сейчас, когда между ними считанные сантиметры, одной пули достаточно, чтобы отправить на тот свет. Вопрос в том, кто первый выстрелит.

— Forse, — родитель хмыкает и синхронно с дочерью опускает оружие, — все же тебе давно известно об этом nascondiglio, — с неким трепетом и осторожностью отец вставляет револьвер обратно, пока не слышится щелчок, и пистолет не принимает форму декоративной резьбы самой мебели. С той же любовью Беретта отправляется на законное место, за пояс. — Оставайся в доме, завтра в пять будь при полном параде, — мужчина встает и удаляется, прежде бросив пожелание на родном языке, обращаясь к дочери через плечо, — buona notte, Адели.

— Buona notte, padre, — отец скрывается за дверьми, и только после Лина делает глубокий вздох. Нужно убрать стекло, протереть пол, потушить огонь и идти спать.

Снова план, снова список в голове.

***

миссия 083

статус: в процессе

день 95

декабрь 13

пятница 16:23

Аделина тяжело опускается на кровать. Прошло всего пол дня, а голова уже гудит, ноги ноют. Девушке куда легче провести те же восемь часов на полигоне или тренировочном зале. Однако ж потраченные часы дают о себе знать. Вместо светлых прядей лицо обрамляют каштановые локоны качественного парика, взгляд непривычных карих глаз под линзами, ярко накрашенные губы, массивные серьги с бриллиантами, темный макияж, брезгливая улыбка, открытые плечи. Сейчас Лина не узнаёт саму себя, хотя это не самое ее масштабное перевоплощение, ведь когда-то она выполняла задание под видом противоположного пола. Сегодня она Элизабет Франклин — дочь шведского посла, незаурядная красотка с величественным видом.

Ещё раз пробежавшими взглядом по образу, девушка подмечает, что чего-то не хватает. Она подходит к трюмо и достаёт единственную сохранённую вещь матери, ожерелье: маленький рубин, обрамлённый завитками белого золота с крохотными листочками. То что надо. Аккуратно застегнув застежку, она поправляет украшение. Оно едва ощущается на груди, холодит и, кажется, придаёт уверенности. Теперь верх не кажется таким пустым, а глубокий вырез декольте заполняется драгоценным камнем. Да, пожалуй, несмотря на откровенность, Лине нравится платье. Французский красный, открытые плечи и спина, вырез от бедра, высокая талия. Она роковая красотка, и уже привычный образ серой мышки сменяется ее настоящим эго. В глазах родной азарт, страха нет.