– Ладно, истина – слишком претенциозное понятие и слишком заюзанное – буквально до тошноты. Навязшая в зубах пошлость. Я так понимаю, с правдой дела обстоят так же – ни определений, ни рамок?
– Есть и определения, и рамки. Только у каждого они свои.
– Я хотела бы понять, какие они у Министерства.
– С точки зрения Министерства правда – это то, что с тобой резонирует. Системообразующий элемент человеческого организма.
– Это же ахинея какая-то! С кем – со мной? Со мной, Аннет, резонирует одно, а с тобой, Тымоком, совсем другое! Что правдой-то будем называть?
– Ты – своё, а я – своё.
– У меня такое чувство, что Министерство хочет свести своих вассалов с ума! Лишить слова смысла и дать всяким простор для разночтений!
– Аннет, разночтения были всегда, это не придумка Министерства. Как раз их-то оно и хочет пусть не избежать, но хотя бы минимизировать.
– Без точных определений каждый сможет творить, что хочет! Начнутся преступления, беззакония, беспорядки! Мы же все вымрем!
– Аннет, не забывай, Переход ведь случился не просто так. Его совершили только те, в ком есть потенциал приспособиться к новым реалиям. А что касается правды, она, как ни странно, не такая уж и разная при всем своём многообразии. Ну, вспомни детство. Разве тебе было нужно объяснять, что такое хорошо и что такое плохо? Многие вещи ты ведь понимала интуитивно. А сказки, мультики? Если там и был какой-то злодей, которому ты по каким-то причинам симпатизировала, то всегда ведь было то, чем он тебя зацепил. Нет абсолютного зла, как нет и абсолютного блага. У нас, людей, формулировки, понятия и определения могут быть разными, а вот природа-то у нас одна. Мы изначально запрограммированы на добро, а зло придумали только для того, чтобы его оттенять.
– Да? А как же маньяки? Убийцы? Психи? Их понятие добра и блага тебя тоже устраивают?
– Они удовлетворяют коллективный запрос, которые возникает на подсознательном уровне. Это такие волки – санитары леса. Это материальное проявление некого бага в системе, побочный эффект свободы, данной человеку. По задумке природы человек устроен совершенно. Но совершенство скучно само по себе. Вот и человек в какой-то момент начинает скучать и копаться в своих «заводских» настройках, играться с ними. Игра эта – настолько же азартная, насколько и опасная. В результате мы приходим к пудренью носов и мозгов. А от этого уже и до маньяков не далеко.
– Извини, Тымок , я, чувствую, просто не вывезу всю эту идеологию… Для меня – это слишком! Зашквар!
– Аннет, мне кажется, ты всё драматизируешь! А драмы в голове разыгрываются исключительно от скуки. Скажи мне, сколько маньяков пытались изнасиловать тебя за последнее время? Сколько из них выслеживали тебя? Сколько прятались в кустах?
– Да мне и без маньяков в этом вашем новомирье страшно жить! Потому что люди, у которых каша в голове, те, у кого нет четких определений для базовых понятий – для меня самые настоящие маньяки! От таких не знаешь, чего ждать!
– То есть я, по-твоему, – маньяк?
– Ты – нет… Ты – хороший и добрый, но мне просто кажется, ты немного запутался.
– Пусть так, не буду спорить. Но смотри: у тебя вызывают страх твои убеждения, в то время как никакой реальной угрозы во внешнем мире нет.
– Неадекватные люди – это очень даже реальная угроза!
– Они неадекватны только твоему представлению о том, какие они должны быть. Разве это преступление? Для себя самих и друг для друга они, возможно, более чем адекватны. Реальная угроза, Аннет – это не твои домысли и опасения, реальная угроза – когда тебя уже схватили за жопу!
– А ты думаешь, меня не хватали? Меня не насиловали? Интересно, как в этой ситуации мне помогла бы мысль о том, что всё это – мои домыслы и опасения, или что насильник – всего лишь порождение какого-то там коллективного запроса. Думаешь, меня бы это успокоило, как-то облегчило бы мою участь?
– Аннет, ты путаешь причину и следствие. В ситуациях, когда нужно действовать, думать некогда. И в этом-то вся прелесть, вся истинность и правдивость таких ситуаций. Такие ситуации всегда либо дарят силу, либо отбирают её. Результат зависит от того, умеешь ли ты обращаться с силой как таковой. Твои действияе, твое поведение определяются совокупностью всего твоего предыдущего опыта – мысленного, чувственного, физического. И если опыт этот основан на восприятии, не пронизанном бесплотным страхом и вечным беспокойством, действия твои будут точны и максимально эффективны – в том плане, что опыт взаимодействия с этой реальной угрозой принесёт тебе свои плоды, даст ответы и инсайты, станет трансформационным.
– Ты хочешь сказать, сама виновата? А вдобавок ещё, что насилие нужно как-то оправдать?
– Я этого не говорил. Никто не застрахован ни от маньяков, ни от других неприятностей…
Тут Аннет вскипела и не дала Тымоку договорить:
– Неприятности? Так ты это называешь? Ты считаешь, изнасилование – это всего лишь неприятность?
– Смотри, как сложно не придираться к словам! Хорошо, назови это трагедией, катастрофой – тебе от этого станет легче?
– Неужели в тебе нет ни капли эмпатии? Тебе совершенно не жалко жертв маньяков, да?
– Жалость заставляет жертву оставаться в роли жертвы. Мои эмоции по отношению к жертвам довольно ровные, они ближе к тому, что мы называем сочувствием и состраданием. И да, эмпатия у меня есть, не волнуйся. Дело в том, что, как бы человек ни старался, он все равно не убережется ни от неприятностей, ни от катастроф, ни от трагедий. Мы все тут играем в большую лотерею и шанс «нарваться» есть у каждого, даже у мифического человека с самыми чистыми помыслами. Дело не в том, повезло тебе или нет, а в том, как ты на это реагируешь. Допустим, очередная несправедливость, на которую богата жизнь, случилась именно с тобой, маньяк напал именно на тебя. Да, тебе было жутко, дико больно, противно и всё в том же духе, но… неужели этого «жутко, дико больно и противно» достаточно для того, чтобы разлюбить жизнь? Мы так носимся со своей болью, что множим её, сами того не желая. Боль проходит, если не цепляться за неё, а попытаться её опустить. Жизнь становится невыносимой, когда ты её не любишь, когда ты её боишься, боишься каких-то отдельных её проявлений. Маньяк не забрал твою жизнь, он оставил тебе самое ценное. Но из-за боли ты уже не видишь ценности в жизни и сама же её у себя забираешь. Да, маньяк нанес тебе урон, но ты в состоянии восполнить его, зализать свою рану. Но ты не даешь ей зажить, а продолжаешь и продолжаешь ковырять с упорством, достойным лучшего применения.
– Легко рассуждать на отвлеченные темы, когда сам с этим не сталкивался! Посмотрела бы я не тебя, попавшегося в лапы маньяка!
– Тебя изнасиловали, а меня нет. Тебе обидно? Ты находишь это несправедливым? Тебе бы стало легче, если бы меня тоже изнасиловали?
– Я не это имела в виду! А то, что со стороны многие вещи кажутся вовсе не такими, какими ты их видишь, когда с ними сталкиваешься. О боли просто говорить, когда её не испытываешь. Теория и практика – разные вещи!
– Так вот и я тебе о том же! После неприятной практики или травматичного опыта, как сказали бы психологи, вся дальнейшая жизнь порой превращается в одну сплошную травму. Теория ломается, искажается и заставляет человека делать странные вещи, находить подтверждения своим воззрениями в реальном мире. Как ты думаешь, кто легче переживет укус собаки, к примеру, – человек, который до укуса не боялся собак или тот, который параноил на эту тему и шарахался от каждой шавки? Физическая боль у обоих будет условно одинаковая, а вот последствия для жизни – разные. Первый вылечит рану и забудет – став, возможно, разве что более осмотрительным и острожным при встрече с собаками, а у второго паранойя только усилится и, скорее всего, будет распространяться уже не только на собак.
– Ну, быть изнасилованной маньяком и укушенным собакой – это разные вещи.
– Я понимаю. Это был просто пример. Но давай вернёмся к моему вопросу. Стало бы тебе легче, если бы меня тоже изнасиловали?
