– Что, на хрен, тут вообще происходит? Я никак не вкурю! – дёрнула она Тымока, стремительно тащившего её наверх.

– Пойдем сядем где-нибудь! Мы все сейчас обсудим, не беспокойся!

Когда они оказались в холле, Тымок стал высматривать место, где они смогли бы присесть. В одной из рекреаций сидели художники-скетчисты, которые, судя по всему, зарисовывали то, что открылось им в крипте. Аннет не постеснялась заглянуть в их блокноты и альбомы. Некоторые изображали животных или насекомых, особо часто – мух или козлов, другие ангелов с крыльями, цариц или нимф. Третьи вообще ваяли на листах какие-то кляксы или закорючки, четвертые строчили какие-то непонятные формулы. Аннет казалось, что она попала в театр абсурда. Тымок нашёл для них тихое место в стороне и усадил девушку на большой мягкий пуфик.

– Ну и? – с угрозой в голосе произнесла Аннет, требуя от Тымока немедленных объяснений.

– Ты ничего не увидела, верно?

– А что там, скажи на милость, можно было увидеть, кроме кучки упоротых зевак, усердно изображающих, что получают какие-то внеземные откровения?

– Увидеть можно всё что угодно. Красота в глазах смотрящего, помнишь? Здесь этот принцип работает на 100%.

– Ты издеваешься? – скептически отозвалась на это Аннет.

– Это как посмотреть! – рассмеялся Тымок, но, заметив, что Аннет пилит его недовольным взглядом, поспешил реабилитироваться в её глазах. – Аннет, прошу, давай обойдемся без жертвоприношений! Вижу, ты уже готова сделать меня агнцем на заклание! Это слишком опрометчиво! Поверь, я ещё тебе пригожусь! – молодой человек улыбнулся как можно шире. – Кстати, я говорил тебе, что тебе очень идёт злится?

– Не съезжай с темы! Так что за прикол с этой Истиной? Где богиня?

– Ну, как бы тебе сказать… Везде и нигде, и в том числе и в тебе. То, что ты ничего не увидела – это вполне нормально, это естественная реакция. Просто истина – такая вещь, такая субстанция… ну, странненькая, мягко говоря. Эта такая богиня Шредингера: она как бы есть, и в то же время её как бы нет. Недаром её издревле одаривали такими эпитетами, как непостижимая, неуловимая, неочевидная… Рождение истины – это непрерывный процесс. Она рождается в тот же самый момент, когда и умирает. Идет постоянное перерождение, непрекращающаяся трансформация – настолько быстрая, что её невозможно отследить. Так что твоя реакция, можно сказать, самая здоровая.

– Но ведь люди, которые вместе с нами выходили из шатра, были убеждены в том, что они что-то видели? Это что гипноз? Или массовый психоз, всеобщая галлюцинация, помешательство?

– Ну, не совсем так… Эти люди были в трансе разной степени погружения. Всё то, что они видели – продукт их фантазии, опыта, восприятия, на которые накладываются ожидания и проекции. Скажем так, истину нельзя увидеть, можно только поверить в то, что ты как-то её почувствовал, прикоснулся к ней на миг. Но тот образ истины, который возникает у людей в голове, по сути лишь – когнитивное искажение.

– И зачем тогда все это представление?

– Ну, во-первых, храм – это место тусовки, социокультурное пространство. Во-вторых, здесь, как и в любом храме, идёт накопление и распределение энергии, мощный массовый энергообмен. Люди здесь находят утешение и вдохновение.

– Но это же какая-то профанация!

– Пусть так, Аннет. Это лишь вопрос терминов и определений.

– И к чему мы в итоге приходим? Истины нет, равно как и способов её увидеть! Так?

– Это слишком радикальное заявление! Ее настолько же нет, насколько и есть. Истина парадоксальна – вот ещё одна ее характеристика. Это не какой-то универсум, ни калька, ни застывшая маска. Не знаю насчёт того, можно ли её постичь, но вот определённые её проблески, отдельные её части – вполне. Хотя части, отделенные от целого, сильно искажают представление об этом самом целом.

– Ладно. А что за декорации мы видели внизу? Что значит всё это свечение вокруг шатра? Все эти спецэффекты? Это голограммы или что там было – всё это просто декор, получается?

– Ну, это просто побочный эффект, вызванный наличием наблюдаталей. Это просто образное выражение эмоций свидетелей рождения Истины.

– Это какое-то запрограммированное многомерное компьютерное изображение?

– Нет, если ты говоришь об айтишниках, то нет. Изображение это запрограммировала сама природа. Ты можешь его видеть только потому, что совершила Переход. Переход перепрошил нас всех. Нам теперь доступно более чуткое многомерное восприятие. Спецэффекты, как ты их назвала, –всего лишь продукт твоего мозга.

– Ты хочешь сказать, что видел что-то другое?

– Да нет, думаю, я видел примерно то же, что и ты. Шатёр все видят примерно одинаково, потому что снаружи бросается в глаза его форма. Купол – это ретранслятор, где аккумилируется общая психо-эмоциальная энергия, он её усиливает и равномерно на всех распределяет. То есть, грубо говоря, энергия самого этого объекта – доминирующая. Она настолько мощная, что сглаживает все неровности индивидуального восприятия. В итоге все видят примерно одно и то же. Внутри же пространство совсем другое, как бы максимальное бесформенное – как раз для того, чтобы у каждого была возможность личного, шапочного знакомства с госпожой Истиной. Ну, по крайней мере, это так задумывалось. Министерство, когда строило храм, изначально рассматривало его как увеселительное заведение. Никто не думал, что оно будет иметь такой успех. Что сюда будут приходить толпы. Изначально внутрь шатра пускали только по одному. Истина – дело личное, даже интимное, можно сказать. С ней сталкиваются наедине, переживают её в тишине. Но тишина и одиночество – это некий недостижимый абсолют, впрочем, как и сама истина. Поэтому о чистоте эксперимента говорить не приходилось. В итоге все ограничения сняли, и так получилось даже интереснее. Когда в шатер стали пускать всех подряд, как раз и образовалось то самое свечение снаружи. И те, кто проникся увиденным снаружи, потом смогли уже дофаназировать и то, что увидели внутри. Так что если у сей басни про истину и есть какая-то мораль, то она такова: истина – в синергии, как показал опыт с этим храмом.

– Слушай, ну об этом интересно послушать как о какой-то отвлеченной философской концепции, но меня пугает, что эту расплывчатость формулировок Министерство использует, чтобы снять с себя ответственность и запудривать мозги своим вассалам.

– Запудривание мозгов Министерством – преступление не более ужасное, чем запудривание расширенных пор записной красоткой.

– Как ты можешь такое сравнивать? Кому и когда испортила жизнь пудра на расширенные порах?

– Речь не о пудре, и даже не о порах, а о необходимости эти самые поры маскировать.

– Ну, а что в этом такого?

– Да нет, ничего. Зачем вы, девушки, это делаете?

– Ну, потому что расширенные поры неприглядны, с пудрой кожа смотрится более эстетически привлекательной.

– Ну вот: с истиной – то же самое. В том виде, в каком она есть, она мало кого устраивает.

– Слушай, но мы же – люди, мы стремимся к красоте и совершенству, что в этом плохого?

– Да, только порой эти стремления ведут нас совершенно в противоположную сторону.

– Слушай, ну с тобой просто невозможно разговаривать! Ты – просто мастер демагогии 80-го уровня!

– Спасибо! Таких комплиментов мне ещё никто не делал!

– И всё-таки я не понимаю, как можно жить без каких-то нравственных ориентиров, без четкого понимания того, какими словами какие понятия мы обозначаем. Без общего знаменателя…

– Это ведь всё – условности. В какой-то момент они сильно упростили нам жизнь, зато потом они же её и усложнили, они же довели её до крайности. Условности как раз и стали катализаторами Перехода.

– Но ведь жизнь без них невозможна!

– Боюсь, это утверждение мы не сможем ни подтвердить, ни опровергнуть. Не волнуйся, Аннет, никуда не денутся эти твои условности! Они до сих пор есть и останутся с нами ещё на долгое-долгое время. На наш век их точно хватит. Другое дело, их будет становиться меньше, и они будут менять форму.