Негусто, особенно если учесть, что до зимы надо было как то обустроиться. Все имеющиеся площади быстро заселили погорельцами, а всем, кому не хватило места, пришлось рыть себе землянки. Семья Анны разместилась в одной из развалюх, где и без того ютилось пятнадцать человек.

Оставшимся в живых людям сильно повезло, что часть картошки так и не была убрана с поля. Оставалось организовать сбор остатков – на них, да и припрятанных на кладбище запасах зерна продержались зиму. Частично удалось собрать в лесу и остатки разбежавшегося после бомбёжек колхозного стада.

Наступили первые холода, а вместе с ними пришло новое испытание – в деревне началась эпидемия сыпного тифа. Виновниками новой напасти оказались вши. Первой в семье заболела Анна, потом слёг отец. У больных резко поднималась температура, начинались ужасные головные боли, а ситуацию усугубляло полное отсутствие даже самых простых медикаментов. В деревне люди вымирали целыми семьями, но Анне и её отцу повезло – выкарабкались чудом. К весне едва держались на ногах, но постепенно, к лету, немного окрепли.

Когда наступило лето, первым делом принялись за строительство нового дома, лес для которого добывали сами, доставляя из леса на коровах, или тащили волоком, на себе. Конечно, дом получился намного хуже сгоревшего, но жить было можно! В январе 1944 года открылась школа, куда с удовольствием пошла и Анна. Разбитые окна школьники с учителями заколотили фанерой, растопили чудом уцелевшие печки, привели в порядок полностью разорённые классные комнаты и приступили к занятиям.

Писали огрызками сохранившихся карандашей, а вместо тетрадей использовали обрывки газет, книг, любой бумаги, что попадалась под руку.

Следующей весной был заново воссоздан колхоз, правда до прежнего, довоенного, ему было ещё далеко. Работы было хоть отбавляй, но в деревне практически не осталось никакой техники, в дефиците были и рабочие руки.

Но, как бы то ни было, жизнь понемногу налаживалась. Восстановили даже радио – теперь, вместо обрывочных слухов можно было получать свежие новости с фронта. Однажды, солнечным весенним днём, ретранслятор передал долгожданную новость. Победа! На улицу выбежали все оставшиеся жители деревни, смеялись, целовались, кричали от радости. Тут бы не мешало и выпить по случаю, отпраздновать, да только вот чем? Правда потом отыскали немного картошки и чёрствого хлеба – вот и всё праздничное угощение.

Прошли годы. Окончив школу, Анна поступила в Калужский педагогический институт. Ещё во время оккупации у неё появилась мечта стать педагогом, учить детей жизни, добру, рассказывать школьникам насколько это важная задача, бережно хранить Красное знамя, однажды воспарившее над поверженным Рейхстагом…

По окончании института, Анна Алексеевна работала преподавателем в селе Хатошь (близ Бетлицы), где и встретила свою судьбу. Петр Николаевич Климов (с 1957 – по 1970 гг. он возглавлял тарусское отделение милиции) стал её единственным избранником на всю оставшуюся жизнь. Позднее, Анна Алексеевна Климова работала преподавателем математики в школе № 1 города Кирова, а в 1958 году её домом стала Таруса.

Более сорока лет посвятила она детям, двадцать два года совмещая профессию преподавателя математики с должностью директора Тарусской школы № 2, носящей имя учёного Василия Власова. На пенсию ушла только в 2000 году.

Боевых наград не имеет. Награждена знаком Отличника народного просвещения, имеет удостоверение ветерана Великой Отечественной войны (как узник), звание ветерана труда.

Анна Алексеевна Климова. 2019 г. Фото Вадима Мальцева.

Малой родиной Николая Даниловича Санкина является деревня Мшище Воловского района Тульской области, где 20 июня 1926 года он появился на свет в семье простых колхозников Даниила Николаевича Санкина и Анастасии Ивановны Санкиной (Мосоловой).

Всего в семье было шестеро детей, причём Николаю выпала честь открыть этот «счёт» и, позднее, как самый старший, он взял на себя шефство над младшими, чтобы хоть как то помочь справиться родителям со своими обязанностями.

После окончания четвёртого класса начальной школы, Коля покинул Мшище и перебрался в соседнюю деревню Черняевка, чтобы продолжить обучение в семилетке, правда дальше пятого класса так и не пошёл – пришлось вернуться обратно домой, так как родители нуждались в помощи.

Вскоре его пригласил к себе дед. Он был из числа раскулаченных и в первые годы становления Советской власти покинул родное село, перебрался поближе к Серпухову, где до конца дней был пастухом в одном из местных колхозов. Деду требовался помощник, так как некому было стеречь и пасти колхозное стадо. Пришлось Николаю взвалить на свои детские плечи новые, совсем недетские обязанности.

В Серпухов его отвезла бабушка. Всё лето Коля помогал своему деду, а осенью мама приезжала за ним, чтобы отвезти обратно, во Мшище.

Однажды, произошёл такой случай. Стерёг Коля с дедом в лесу скот. Он – со стороны леса, а дед со стороны поляны. Неожиданно появился волк. Коровы сбились в кучу и Коля сильно испугался: «Дед, волк!» – закричал он. Но пока дед прибежал, от волка и духа не осталось. Дед его спрашивает: «Где волк?» – Коля: «да вот же он, только убежал!» – Дед: «Обманул, негодник?» – «Нет!» Так и не поверил дед внуку.

По воспоминаниям Николая Даниловича, предвоенную жизнь нельзя было назвать плохой. Да, жили скромно, но доходы колхозников зависели от количества трудодней, так что с самым необходимым дела обстояли относительно неплохо, но до поры, до времени. В случае неурожая, засухи, приходилось и картофельные очистки сушить. Их потом перемалывали, смешивали с мукой и пекли такой вот бедняцкий хлеб. Иногда, когда приходилось совсем туго, добавляли в хлеб гречневый обмолот. Так и выкручивались из сложных ситуаций.

Но, несмотря на трудности, народ жил дружно. Праздники и невзгоды встречали все вместе, в беде старались поддержать друг друга. Если вдруг случится свадьба, то отмечали всем селом, гуляли по 3 дня в доме у жениха, а потом ещё столько же у невесты.

Весной 1941 года, когда Николаю уже было почти пятнадцать лет, он отправился вместе с двумя товарищами в один из подмосковных колхозов близ Подольска (название того села он так и не вспомнил). Подрядились ребята пасти там колхозное стадо – всё хоть какой-то приработок будет. Несколько недель всё шло хорошо, но однажды:

«Как раз 22 июня мы пасли коров недалеко от колхозной фермы, – вспоминает Николай Данилович, – вдруг неожиданно из деревни доносятся до нас обрывки какого то тревожного сообщения, раздающиеся из сельского ретранслятора. Мы не расслышали, да и не поняли, что там произошло, поэтому даже немного перепугались. А когда вечером пригнали стадо обратно, то увидели, что люди выглядят как то странно, как будто в доме у каждого из них приключилась беда. На наш вопрос «Что случилось?» последовал короткий ответ: «Война!»

Старшего пастуха на следующий же день вызвали в военкомат, так как ему был 21 год. Остался Николай со своим 17-летним напарником. Правда, ненадолго. Парень всё время чего-то боялся, а через несколько дней и вовсе сбежал, так что пришлось стеречь колхозное стадо в одиночку.

Ситуация менялась практически ежедневно. Деревня располагалась на берегу реки Пахра, через которую проходила железнодорожная переправа. В один миг этот мост превратился в стратегически важный объект. Из Москвы в сторону Каширы по нему теперь курсировали военные эшелоны, а для охраны от авиационных налётов на объект, по обе стороны моста установили по две зенитки и по одному прожектору.

Попытки разбомбить мост предпринимались немцами неоднократно, но зенитчики не позволяли самолётам противника даже приблизиться к нему, так что приходилось «доблестным» соколам Люфтваффе довольствоваться лишь беспорядочной бомбардировкой окрестностей. Сбросят фугасы и зажигательные бомбы на ближайшую деревеньку – и домой, в своё паучье гнездо.