— А, нет, — он быстро выскакивает с места, оглядывается, хлопает себя по карманам, вроде бы там ничего не должно быть, кроме рецепта, и, нащупав комочек сложенной бумаги, машинально шагает к выходу. Но Саша его останавливает.

— Я не могу тебя в таком виде отпустить на улицу, Корецкий, а вдруг ты опять уснешь? Давай лучше ты останешься у меня сегодня. Все равно учебы уже не будет, а ты еще и сонный.

Матвей собирается отказаться, но замечает, как крепко сжимает его кисть Саша и понимает, что если с ним что-то случится, кое-кто будет винить себя в этом.

«Жесть, Алиновский, ну ты, конечно…» — Матвей одновременно злится и жалеет Сашу, представив того в случае неудачного инцидента с ним. Сдается.

— Хорошо.

На улице, за окном уже темно. Матвей рассматривает изображение за стеклом, лежа на диване. Под головой единственная подушку, которую ему отдали, хотя Матвей и отнекивался, уверяя, что сможет уснуть и без нее. Саша даже постарался отыскать самое теплое одеяло, что имелось у него. И теперь Матвей, укрывшись колючим одеялом, положив правую руку под голову, пытался разглядеть, что происходит на улице. Квартира Саши располагалась достаточно высоко, чтобы из ее окна можно было разглядывать фейерверки, и при этом близко к земле, чтобы время от времени слышать ругань пьяниц под окнами. Но ничего из этого уже не было, Матвей смотрел в пустоту, и постепенно его глаза сами стали закрываться. Он лениво зевнул и, спрятав руки под одеялом, уснул.

Матвею в последнее время редко снились яркие, красочные сны со всей палитрой, но еще реже он видел что-то веселое и с хорошим концом. Атмосфера во сне была напряженной, как в тех самых фильмах ужасов, которые Матвей успел просмотреть в компании друзей. И на этот раз он оказался в заброшенной деревушке, откуда не мог убежать — его преследовали какие-то страшные фигуры. Они были чем-то похожи на теней, только маски на них были совсем не дружелюбные, с перекошенной в крике физиономией. Из прорезей для глаз виднелись горящие злые огоньки, и они в движении вырисовывали страшные рисунки в воздухе.

Матвей резко открыл глаза в самый напряженный момент, но чувство тревоги его не отпустило. Наоборот, стало еще гуще, как и тьма вокруг него. Ночью в комнате многие вещи нельзя было разглядеть, а тут еще и сонный паралич схватил, ни встать, ни двинуть пальцем. Матвей чувствует, словно его тело — это экзоскелет, к которому прикрепили его сознание, и он не может управлять им, потому что его отключили от питания. Он лежит, пытается из всех силы поднять хотя бы руку, но ничего не удается. Матвей открывает рот, чтобы закричать, но выходит только едва различимое мычание, и то вяло. Что-то подсказывает, что если он сейчас же не встанет, то случится плохое. А сердце готово вырваться из грудной клетки, Матвей слышит и ощущает, как быстро оно бьется. Он не бросает попытки вырваться из этих невидимых оков сна, но все бесполезно.

Свет. Матвей щурится, потому что глаза отвыкли от такого яркого света, он уже может двигаться, поднимает руку и прикрывает взгляд предплечьем.

— Все в порядке? Ты что-то невнятное во сне кричал, — знакомый голос. Матвей убирает руку с лица и садится на диван, видит перед собой Сашу.

— Да, все в порядке. Обычный кошмар. Извини, разбудил тебя, — нервно смеется, но на самом деле хочет уйти под землю от стыда.

Саша хмуро качает головой. Матвей смотрит на него грустным взглядом, хоть и улыбка до ушей красуется на лице. Что-то хочет сказать, но язык не поворачивается. А Саша словно знает и не отходит от парня, садится рядом и смотрит внимательно.

— Впервые?

— Кошмары нет, а в целом… да, — Матвей все еще чувствует легкое головокружение и тошноту, словно его сердце внутри все это время сжимали в тисках. Он пытается отдышаться, словно бежал в реальности, а не во сне, и поджимает к себе ноги.

— Хреново, — выдает свой окончательный вердикт Саша.

— Да нет, прекрасно, — саркастично добавляет Матвей, но ловит на себе недовольный взгляд парня. И тут к нему в голову приходит крайне глупая идея. Но Матвей был бы не собой, если бы это его когда-то останавливало.

— А может… — и задумывается. Все-таки предлагать такое мешает кое-что. Страх, что на него посмотрят, как на придурка. Но ведь это Саша, его Матвей никогда не боялся. С чего вдруг сейчас он волнуется.

— Что?

— Да так, тупая идея, что совместный сон поможет, — Матвей бросает это, быстро протараторив, и не замечает этого. А затем замолкает и, вытаращив глаза, смотрит на друга, в ожидании ужасного.

— Хорошо. Если это тебе поможет.

Матвей не уверен, что ему это не показалось, не послышалось. Саша не спускает с него взгляд.

— Так и будешь на меня смотреть или все-таки двинешься? На диване мы все равно не уместимся.

— Даже если… крепко прижаться друг к другу? — Матвей ухмыляется, совсем потеряв страх. Еще бы, после всех дневных приключений и сна, да и после слов Саши ему уже ничего не страшно. Но со стороны Алиновского раздается легкий смех.

— Не боишься, что я тебя во сне задавлю?

— Пожалуй, это будет самая лучшая из всех возможных вариантов умереть, да еще и во сне.

Саша качает головой, но уже улыбаясь, и добавляет:

— Нет, а если серьёзно, на кровати будет удобнее. Если тебе так нужно, чтобы мы, как пингвины, держались рядышком, то так уж и быть. Пожертвую своими личным пространством ради тебя.

— Как великодушно с вашей стороны, Александр!

— О, не стоит благодарностей, Матвей.

Они еще долго обмениваются колкостями в перемешку с флиртом, сами того не понимая, пока первым не замолкает Корецкий, кинув на друга протяжный взгляд, непривычный, — он полон благодарности и тепла. Саша замечает его и смущенно отводит свой, почесав затылок. Они еще никогда так далеко не заходили, всегда сохраняя грань между дружескими подколами и флиртом.

— Саша, — с этими словами Матвей обнимает того, сидя на коленях и утыкается носом в шею парня, обдавая ее горячим дыханием, — спасибо.

Саша обнимает его в ответ и проводит рукой по рыжим непослушным волосам. Эти объятия такие успокаивающие и приятные. Если бы Матвей мог, он бы всегда засыпал в обнимку с Сашей.