— Я не настолько беспомощен, в конце-концов, ходить могу и сам. А место вы мне уже показали. Хватит носиться со мной, как с ребенком.

Матвей не любит болеть, ему не нравятся все эти лекарства от простуды, даже приятные на вкус. Да и сама она неприятная. У него достаточно крепкий иммунитет и организм в целом, несмотря на внешний обманчивый вид и не подходящую под погоду одежду, которую он носит практически круглый год. Матвей словно изготовлен из специального неприхотливого материала, который выживет в любой ситуации и перенесет практически любые условия. Он сделан таким, и в принципе в целом, — как кот, — сам по себе. Самостоятельный, выросший как дикий зверек. Поэтому болеть ему не нравится и получать заботу от окружающих его людей, особенно близких, чуждо, он привык расти без нее. Но Саша и друзья — особенные люди, и что-то толкает Матвея на этот «подвиг» — обратиться к врачу, да еще и по неведанной прежде человечеству причине. Эта болезнь — дрянь редкая, среди двух тысяч людей поражает одного неудачника, такого вот, как Матвей. И она такая нелепая, не как рак или любой другой недуг, который вызывает о окружающих слезы и чувство жалости, сочувствие и желание помочь. Нет, она вызывает смех и непонимание, неправильную мысли. Люди, которым неизвестно о болезни, считают больного ленивым, глупым человеком, который попросту любит спать на ходу. И ведь Матвей, хоть и злится, но понимает, как комично выглядит со стороны, уж ему-то с его чувством юмора не знать, как это смешно должно быть. Но обидно, что он вызывает смех не сам, по своей воле, а оказавшись под контролем болезни. Больно внутри от осознани собственной беспомощности перед какой-то дрянной болезнью. Еще и название такое нелепое.

После очередного приема, кажется, думается ему, что это последний, — получил же рецепт нужных медикаментов и совет от врача, окончательный вердикт, — он возвращается домой, в Библиотеку. Но по пути ощущает, как эта мерзкая дрянь снова подступает к нему беззвучно, как хищница, собирающаяся нападать на свою жертву. Главное правило для Матвея — не запутаться во снах и реальности, но его болезнь будто все знает наперед — выбирает ему такие иллюзии, которые проще спутать с тем, что происходит в жизни. На этот раз, правда Матвей чувствует, что сознание отключается наполовину и он не понимает, куда идет — его ведут ноги. На улице не так много людей, потому что уже вечер, да и едва прошли праздники, а люди, кажется, знатно отпраздновав его на улице, спрятались обратно по домам, восстанавливать режим сна, сбитый по привычке во время ночных посиделок у стола и прогулок под грохот салютов на небе.

«Ну, хоть не врежусь ни в кого», — где-то глубоко внутри подает признак жизни сознание, едва слышно, но Матвей по привычке не может рассмеяться. Он словно на поезде, и знает, куда хочет поехать, но у поезда неизвестный маршрут. Как повезет — туда и повезет. И остановить его уже невозможно. Его ноги — этот поезд. Матвей идет, словно зомби, слегка ссутулившись и неуверенно, будто только научился ходить. Кажется, что он слепой и двигается на ощупь, реагируя лишь на резкие звуки рядом.

И приходит в себя Матвей только когда перед ним щелкает замочная скважина. Он не помнит, как оказался в подъезде Сашиного дома и как вошел туда, и это сначала пугает. Матвей чувствует, как теряет равновесие, но не из-за усталости или потери сил, а из-за внезапно вернувшегося сознания, которое все это время пребывало наполовину во сне. Он хватается за руку, протянутую Сашей и смотрит на него растеряно.

— Ты чего? Все в порядке? — взволнованно спрашивает Алиновский, пытаясь сообразить, что сейчас произошло. Он тянет парня за руку к себе, словно умоляя зайти в квартиру, потому что иначе как? А если с Матвеем еще что случится… Они с Ингой и Лилей не много всего прочли про нарколепсию, всего одну-две большие статьи, но слова одного больного о том, что в таком состоянии можно и покалечить себя нечаянно, а то и под колеса машины попасть крепко засели в его памяти.

— Я не помню, что вышел от врача, а потом все словно во сне. Сне, который я не могу контролировать и из которого не могу выйти, он похож на ту реальность, в которой мы сейчас с тобой, — недовольно бормочет Матвей в ответ и с неохотой заходит в помещение. Дверь за ним сразу же захлопывается. Чтобы не убежал, предполагает про себя Матвей и смеется. Саша мотает головой. Совсем не смешно. И хмурится еще, но не со зла на Корецкого, а скорее на болезнь.

— Тебе не смешно? — Матвей удивленно вскидывает вверх брови.

— Что же тут смешного, ты мог и повредить себя по неосторожности.

— Осуждаешь меня? — недоверчиво уточняет Матвей.

— Нет. Это же не твоя вина, — Саша пожимает плечами.

Матвей делает глубокий вдох и выдох, дышится уже гораздо свободнее, чем во время приступа. Как приятно осознать, что кого-то заботит его болезнь даже больше, чем его. Ему привычно относиться ко всему легко, потому что иначе жизнь превратится в сущий ад. Но Саша не такой, он тяжело воспринимает все свои ошибки, они ложатся на его совесть, как камни, маленькие, средние и большие. Не важен их размер, они все равно весят больше, чем даже самое огромное перо.

А если взять и сложить их восприятие жизненных трудностей, думает Матвей, то где-то можно найти золотую середину. И улыбается.

— Чего улыбаешься? — Саша замечает это с недовольством в голосе, но край рта предательски ползет вверх. У Матвея заразительная ухмылка. — Будешь чай?

— Давай, а то на улице жесть холодно.

Матвей снимает кое-как мокрую от снега обувь, и уже босиком, в одних носках, стремится к дивану, его все еще слегка трясет, это не катаплексия, но что-то знакомое — он падает без особыэ сил и вытягивается во весь рост, выпрямив ноги. Какое же мерзкое чувство, когда твое тело тебя не слушается. Саша возвращается с кухни спустя время и протягивает теплую чашку с зеленым чаем, сам садится рядом.

— Ну, рассказывай.

— Что именно? Все, как вы и говорили. Ах да, — Матвей уже бодрый, словно это был не он пару минут назад в таком состоянии, словно не спал целую вечность, — это неизлечимо. Лекарства и пару советов от врача только облегчат мне жизнь. Круто, правда? — Матвей улыбается, но без глаз, они не меняют своего выражения, а под ними уже вырисовываются едва заметные синяки.

— А что за лекарства?

— Я, если честно, не совсем разобрал почерк, врачи, чтоб их… и если честно, их слишком много.

— На что ты намекаешь?

— Ну… я не особо верю в то, что они помогут, поэтому… Может, ну их? Сам справлюсь, ничего сложного.

Саша закатывает глаза. Матвей понимает, что это «нет» и продолжает уже молча пить чай. Ищет глазами пульт от телевизора. Не хочется сидеть в тишине, неловко. Включает телевизор и натыкается на какой-то полнометражный мультфильм — Балто. Саша присоединяется к просмотру, между делом пытаясь узнать у Матвея еще больше подробностей.

— А что за советы дал врач, ну, помимо таблеток?

— Нужно делать физические упражнения перед сном, за два-три часа, кажется. И не пить ничего, что содержит кофеин. Отказаться от курения, — Матвей хихикает, — а я, ты знаешь, жить без сигарет не могу, ага.

— Да, ты знатный курильщик у нас, — подхватывает Алиновский коснувшись своим плечом друга. Матвею как-то совсем не хочется уходить отсюда, в квартире Саши ему рады, и нет никаких Антонов-гандонов, которые начнут передразнивать и пугать, если обнаружат его в полусне. Недавно Антон выдал, конечно, фокус. У Матвея от неожиданного пробуждения чуть сердце в пятки не ушло. А проклятый Варчук смеялся, как не в себя. Мстил что ли за все шутки над ним? Но то были неосторожно кинутые фразы, это же Матвей, к нему уже все привыкли. А от всеобщего любимца таких жестоких приколов, пожалуй, даже Рита не ожидала.

— Матвей? — Саша чувствует, как того опять клонит ко сну уже к концу мультфильма. Но Корецкий быстро реагирует, выпрямившись — до этого он клевал носом и чуть не упал лицом на журнальный столик.

— Хочешь, поспи тут на диване?