- Не повторяй моей ошибки, Эрик. Будь внимательнее к тому, кого любишь. Даже если он безнадёжно болен.

- Не волнуйся, - я сделал вид, что кашляю, - я предельно внимателен к тому, кого люблю. - Да кому ты врешь, придурок!

- Хорошо, - она отошла от меня. Вскоре мы попрощались, и я, постояв немного рядом с дядей, кинул на него напоследок изучающий взгляд - на меня смотрел его портрет на надгробном камне. Такой же весёлый, как при жизни, молодой, правда, взгляд был неживой. Я направился к выходу из кладбища. Каждый раз, когда я покидал это место, меня преследовала мысль, что не хочется оставлять его там одного, особенно на ночь, хочется увести его домой. Но увозить было уже некого.

Я вернулся домой ближе к вечеру. Решил прогуляться и за одно зайти в магазин, купить чего-нибудь вредного, дома меня все равно ждала стряпня Гордона. И ему я доверял с выбором еды на ужин больше, чем маме. Но когда я вошел в квартиру, меня встретил только Гэри и он был чем-то обеспокоен, или мне так показалось. Я сразу заподозрил неладное, когда понял, что на кухне пусто. Не то, чтобы я был очень голоден, но близилось время ужина, а Гордон всегда накрывал на стол “по расписанию”. Да и в принципе любил организованность во всем. Хотя жизнь со мной, кажется, дала ему понять, что некоторые вещи могут пойти не по первоначальному плану. И он не сильно расстраивался этому.

Не в этот раз. Он, кажется, и не вставал с кровати. Или лег так рано. Зачем? Я обнаружил его в спальне в кровати. Он лежал, укутавшись в одеяло, на боку и смотрел в стену пустым взглядом. Когда я вошел в комнату, он даже не дернулся, хотя уверен, меня и Гэри было слышно еще за дверью. Гэри подошел к нему, неуверенно ткнулся носом в лицо, попытался стащить с него одеяло, но Гордон крепко вцепился в него руками и резко привстав, грозно посмотрел на пса, махнув на него рукой.

- Все в порядке? Тебе нездоровится? - Я удивленно уставился на него, встав прямо перед ним и перекрыв собой “живописный” вид из окна.

Гордон как-то растерянно взглянул на меня и хотел что-то сказать, но, кажется, передумал, и отрицательно покачал головой, опустив ее и уставившись на пол. Я вытянулся, глянул на лежащий на комоде телефон. Тот настойчиво завибрировал, из-за чего Гордон раздраженно взял его и быстро, не обращая внимания на выскочившие на экране блокировки оповещания о новых сообщениях и единственном пропущенном звонке, удалил все и вернул его на место.

- А, так вот в чем дело! - Мои слова привлекли внимание парня. Он уставился на меня с легким недоверием и даже раздражением, словно спрашивал, что именно мне понятно. Но он и без того догадывался – мне было известно, что Гордон реагирует только на одного человека настолько болезненно. Но решил не называть имени – не было важно, произнесу ли я его вслух или нет, мы и так поймем друг друга без лишних слов.

Я сел рядом с ним и потянулся к его руке, которая лежала поверх одеяла. Взял её в свои, аккуратно, не сжимая, как обычно. Мне правда было бы легче, если бы пришлось приложить физическое усилие - например, если бы надо было кого-то побить. Смотреть на грустного Гордона было не приятно, внутри все сжималось от беспомощности. Я не должен бежать за каким-то Леоном Кваттрокки, не на этот раз. Тогда я должен был сесть рядом с ним, не донимать лишними вопросами, просто проявить внимание и быть рядом, может, тогда он почувствует облегчение и отпустит наконец то, что его так расстроило.

Гордон, наконец, спустя пару минут, пока я в голове мысленно пинал воображаемого обидчика, взглянул на меня, и я расслабил свое лицо, постарался не хмуриться и улыбнулся. Насколько вообще это было возможно - я ненавидел смотреть на кого-то с такой нежностью, потому что мне казалось, что нежность во взгляде делала меня уязвимее, слабее. И это меня почему-то дико раздражало. Мне всегда хотелось казаться суровым, отрешенным, я часто хмурился, ходил с задумчивым лицом. Но при виде Гордона все равно превращался в комок растаявшего сливочного масла. А когда он смотрел на меня так пристально, то я вполне мог, если бы имел на то силы, просто раствориться в воздухе, как русалочка, превратившись в морскую пену.

Я улыбнулся, и сердце ещё сильнее сжалось. Все-таки, было тяжело сдерживаться вот так, и сидеть совсем рядом, ничего не предпринимая.

- Извини, что не приготовил ничего на ужин, ты, наверное, очень голоден.

- Что? Нет, пустяки, что ты сразу о еде, - Я нервно усмехнулся, слова стали вылетать из рта так же быстро, как и воздух, в такт сердцебиению. Словно я все это время задержал дыхание и вот сейчас, под момент, все вывалил наружу, весь скопившийся углекислый газ. - Я не хочу есть, я поел на работе, да, даже скажем так, наелся. Вредной пищей, правда, но ты же не осуждаешь, хаха? - Я в миг успокоился, сменив улыбку на растеряние выражение, выглядел, наверное, как чокнутый клоун. Гордон недоумевающе смотрел на меня, не спуская глаз, словно сканировал меня, вдруг я соврал.

- Ничего страшного, если мы один раз не будем ужинать, - уже спокойным тоном добавил я, положив голову ему на плечо. Так хотелось быть ближе, чем возможно, просто взять обнять его и забрать все его неприятные мысли с собой.

***

Гордон ненавидел ходить в школу в целом, но зимой особенно. И это после дня рождения и каникул, которые следовали за ним. Солнце было словно фальшивое и светило как лампочка, ярко, но без должного тепла, особенно днем. Зато вредные лучи так и норовили ударить прямо в глаза. Гордон сидел на холодной скамье, в школьном дворе, предварительно перед этим стряхнув с деревянной поверхности снег. На нем не было перчаток - он забыл их дома, и поэтому пальцы слегка окоченели, покраснев. Было больно и неприятно водить ими по холодному снегу, но он терпел, как и должен был. Ему было 9 лет, и было уже давно пора научиться совладать с неприятными чувствами. Так говорила Рене. Вот и тогда, когда он ощутил наплыв неприятного удушья при одной только мысли о плохой оценке, словно доступ кислорода в лёгкие перекрыло, и дышать внезапно стало невмоготу, он сильно нахмурился, сжав руки в кулаки и уставился себе под ноги. Только не плакать! Не в школе, перед чужими людьми. И не перед приходом Рене. Она этого не одобрит, ещё сделает замечание, которое тяжёлым камнем ляжет на совесть Гордона.

- Ты чего тут один сидишь? А где твои родители?

Стемнело довольно быстро. Прошло всего полчаса, а Гордон уже чувствовал, как на его ресницах аккуратно улеглись снежинки.

- Опаздывают, - хмуро ответил он, с неохотой подняв взгляд на того, кто потревожил его раздумья о неизбежном.

Вильгельм Норд слегка наклонился, чтобы разглядеть лицо одноклассника, и улыбнулся в ответ. Сел рядом. Гордон на это лишь коротко фыркнул - этого ему ещё не хватало, чтобы его размышления о тяжести бытия плохим учеником прервала назойливая компания Вильгельма Норда.

- А снег стряхнуть? - язвительно произнёс он, когда заметил, как Вилл приземлился рядом, на скамью, предварительно не расчистив себе место.

- А, - мальчик неосторожно состряхнул со своей куртки остатки снега, и снова сел рядом. Гордон закатил глаза.

- Что? - он словил на себе пристальный взгляд одноклассника.

- Могу подвезти, за мной мама на машине скоро приедет.

- Не надо.

- Ну почему? - Вилл резко выпрямился и достал из кармана куртки телефон. С цветным экраном. Не то, чтобы Гордон ему завидовал, ему хватало и черно-белого. Но родители Вильгельма были такие внимательные, никакие старания Гордона не завидовать его не работали. Он не мог избавиться от мысли - хотелось такого же внимания к себе, своим желаниям от родителей. Просто чтобы Рене вела себя, как все нормальные мамы, хотя бы иногда, и не игнорировала его существование.

Гордон не понимал, почему у Вилла была такая весёлая, улыбчивая мама, излучавшая тепло, и он не боялся её так, как боялся собственной - было страшно даже представить, как Рене скажет ему, что он снова разочаровал ее.

- Потому что мне мама не разрешила ехать в машине с незнакомыми людьми, - он соврал, потому что Норды были ему знакомы уже несколько лет.