К счастью, открыл Гордон, и оказался в квартире один. Он удивился моему приходу, видимо, забыл о письме, которое я ему отправил на телефон. Наверное, после поездки он не ожидал меня видеть как минимум еще пять лет.

— Ты забыл у нас свои сигареты, — я с улыбкой протянул ему через порог пачку. Гордон взял ее и спросил:

— Зайдешь?

— А можно? — я пытался без лишних слов выяснить, есть ли кто-то еще дома.

— Она ушла, — Гордон словно прочитал вопрос по моим глазам или выражению лица и кивнул. Когда я прошел в гостиную, он захлопнул дверь. Я удивился, но в гостиной все еще был накрыт стол.

— Будешь ужинать или уже ел? — поинтересовался Гордон безразличным тоном. Учитывая, что у дяди я смог приготовить только то, чему научился за пару лет, а это был не богатый список, я согласно кивнул. И когда он уже был на кухне, вспомнил, что у меня в рюкзаке лежат две бутылки пива.

— Надеюсь, тебе нормально такое пить? — с таким нелепым вопросом я поставил их на кухонный стол и неуверенно улыбнулся. Гордон молча кивнул.

Если меня и можно было подкупить, то только вкусной едой. Особенно мясным блюдом. Дома этим занимался, как не удивительно, отец. Мать предпочитала овощи, от некоторых ее супов у меня на глазах наворачивались слезы, по крайней мере, в детстве. И по этому поводу мы тоже спорили. Пришли в скором времени к компромиссу, потому что с возрастом я перестал быть настолько капризным, как в детстве. Но все еще бывало, когда я корчил недовольное лицо, стоило только принюхаться к тому, что мама приготовила. Гордон, очевидно, научился готовить намного раньше меня, поэтому знал куда более сложные блюда, чем просто спагетти или жаренная картошка. И питался здоровой пищей, а не полуфабрикатами, как я, когда дома никого не было. Иногда строгие мамы, не учитывающие мнение своих детей — не так уж и вредно. Но нельзя завидовать кому-то просто потому, что он самостоятельнее меня. Все-таки, у меня и у самого наблюдался прогресс. Я спросил, не против ли он включить телевизор. Гордон опять молчаливо кивнул. Меня немного напрягало его настроение, очевидно, Рене ему что-то наговорила, прежде чем выйти из дома, и они поссорились. И теперь он весь в своих мыслях. Я остановился на канале с комедийным фильмом. Надеялся, что это как-то разрядит атмосферу в воздухе, мало ли, вдруг Гордону понравится. Но он и не смотрел в сторону телевизора.

— Как прошел день?

Гордон удивленно уставился на меня, словно все это время он пребывал в другом мире и не расслышал вопроса. Предпочел не ответить. О’кей, и не из такой ситуации выходили.

— Извини, что сразу не пришел к тебе. Я подумал, что помешаю вам… Я был у дяди, — я натянул фальшивую улыбку, стараясь неполным рядом своих зубов отвлечь внимание от плохих мыслей. Жалко, на мне уже не было брекетов, может, они бы как-то привлекли внимание, как это случалось в средней школе, за что надо мной шутили одноклассники. В детстве у меня удалили один из задних зубов, а еще между передними красовалась щель. Мама постаралась исправить все, прежде чем я выпустился из школы. Но на некоторых школьных фотографиях этот позор успели запечатлеть. И память моих одноклассников тоже, скорее всего, сохранила такой важный компромат.

— Все нормально, — вдруг произнес Гордон, слегка сменившись в лице. Оно уже не было таким хмурым и задумчивым. — Как дядя?

— Да все так же, упрямится и не хочет лечиться. Он уверен, что ему осталось совсем мало. Я не знаю, что с этим делать, — я грустно вздохнул, а затем продолжил: — Родители, кстати, после той истории про мертвую Кейт решили подарить мне на следующий день рождения машину. Надеюсь, я ее не разобью!

Я надеялся, что это как-то рассмешит его. Но Гордон только по-прежнему растерянно смотрел на меня. Когда мы закончили ужинать и уселись на диван, он открыл бутылки с элем, и протянул одну из них мне. Фильм тем временем подходил к концу. Шла моя самая любимая сцена — битва с последним бывшим Рамоны Флауэрс. Я слегка увлекся просмотром и только спустя некоторое время опомнился.

— Ты знаешь, что этот фильм снят по комиксу?

Кивок.

— Ты читал его?

Кивок.

— Вау, и как тебе?

Гордон показал жестом руки что-то между «хорошо» и «плохо».

— А тебе нравится Рамона?

Она напоминала мне его. Такая же загадочная, необычная, не особо любит говорить. И, конечно, неудачник-главный герой, на которого я не хотел быть похожим, влюбился в нее. Но у Рамоны не было плохой предыстории, связанной с семьей. И она не причиняла себе боль. У нее не было проблем со здоровьем. А у Гордона были. И я не знал, как с ними разобраться. Они и являлись моими главными врагами, скорее всего. Не хотелось, чтобы это звучало так, словно меня напрягала его депрессия или склонности к селфхарму, наоборот, я считал, что у этого есть свои причины, и за такое нельзя осуждать или сторониться человека. Но с ним нужно обращаться осторожно, обходя острые края любой сомнительной темы, чтобы не задеть и не привести его в еще худшее состояние. А я был довольно неуклюжим не только физически, но и в общении с людьми.

— Как думаешь, я похож на главного героя?

— Нет, — Гордон заметно подбодрился и усмехнулся моим словам, — с чего ты взял? Тебе нравится кто-то вроде Рамоны?

— Ну, можно и так сказать.

— Я думаю, лучше бы он остался с той девочкой-школьницей. Она его искренне любила.

— Найвз Чау? Да, но Рамона…

Гордон удивленно уставился на меня и снова рассмеялся. Неужели на него так подействовало пиво.

— Ты не похож на Скотта. Ты слишком хорош для него, — он улыбнулся мне. Я почувствовал что-то вроде бабочек в животе. Только мне не нравилось это выражение. У меня тогда скорее просто прошлась приятная стая мурашек по коже. Обычно так бывало еще когда я слушал чей-то приятный голос. У Гордона был такой, но он очень редко говорил, так что приходилось хвататься за те моменты, и записывать на память у себя в голове то, что услышал. А потом повторять, когда остаюсь наедине. Чтобы снова почувствовать приятное покалывание по коже, которое мягко, едва заметно щекочет мне тело.

— Почему ты такой грустный? — не выдержал я и все-таки решился спросить его. В любой момент можно было сдать назад и попытаться исправить допущенную мною ошибку. Но, кажется, Гордон не собирался молчать на этот раз.

— Как бы ты себя чувствовал, осознав к своим двадцати двум годам, что являешься нежеланным ребенком?

Его вопрос, как тяжелый баскетбольный мяч на уроках физкультуры, ударил меня по голове. Отрезвляет. Я откинулся на спинку дивана, и повернул голову к Гордону. Мы сидели критически близко, от чего мне немного вскружило голову. Будто это все было сном. Я бы попросил его ущипнуть или ударить меня, но надо было отвечать на вопрос. Но я не успел.

— Это был риторический вопрос. Я догадываюсь, что ты думаешь. Плохо. Но еще хуже осознавать, что всю жизнь ты доставлял матери одни трудности. Я ужасный сын.

— Неправда. Ты смотришь на это только с точки зрения своей мамы. Но тебе ведь не известно, что о тебе думает твой отец? А еще у тебя есть сестра. И друзья.

Гордон некоторое время просто пристально смотрел на меня, а потом кивнул.

— Наверное, ты прав. Я опять слишком зациклен только на себе.

Опять мимо.

— Нет, ты просто мало общаешься с ними и не знаешь, что они о тебе думают. Это не то, что бы хорошо, но вполне предсказуемо. И вообще, почему ты уверен, что твоя мама права?

— Я не знаю, — честно признался Гордон.

— Вот именно. — Я сразу же поспешил исправить себя. — В смысле, я не осуждаю тебя за это. Но мне кажется, тебе стоит посмотреть на это с другой стороны. Были бы у тебя друзья, будь ты таким невыносимым?

— Я не знаю, — он снова пожал плечами, — а ты как думаешь?

— Я не думаю, что ты плохой сын. И брат. И вообще человек. Может, это Рене плохая мать? Посмотри на это с другой стороны.

Я постарался не звучать категорично. Не хотелось, чтобы Гордон подумал, что я пытаюсь его исправить и указывать на ошибки. Просто делюсь своим мнением. А ему уже решать, нравится это или нет.