— Ау, прием, Земля вызывает!

— Да, иду-иду, подожди меня! — Я отбросил мысли про дядю на потом, и побежал за Мэри, которая направилась вприпрыжку в магазин. Остальные остались в машине.

По дороге меня словно охватил внезапный поток воспоминаний. Такое бывает редко, только когда я внезапно опускаюсь с небес на землю, возвращаюсь в реальность и сталкиваюсь с чем-то, что встряхивает мой разум. Как новость о дяде. Я стал вспоминать, что когда мне было четыре-пять лет, он жил в другом городе. И родители на выходные брали нас с братом, чтобы поехать к нему в гости. Дорога занимала не больше дня, но была утомляющей. И чтобы как-то развлечь нас с Виллом, отец постоянно останавливался у таких магазинов, которые располагались у заправки, и покупал нам с братом все, что мы захотим. Почему-то мне на ум первым пришли мыльные пузыри. Еще там были игрушки-головоломки, где нужно с помощью двух кнопок или только шатанием самой конструкции из стороны в сторону довести шарики до нужного места, или нацепить кольца на копья. Я любил их. Они отвлекали моё внимание от утомительной дороги. Но позже родители купили нам с братом по Gameboy, и больше те игрушки нас не интересовали. Сначала, правда, у нас был один Gameboy, из-за чего мы часто ссорились и выводили из себя даже нашего терпеливого отца. Но потом они додумались купить Виллу новую приставку, а мне отдать старую. Картриджи мы делили между собой. Мне нравилась больше игра с драконом, я до сих пор не помню, правда, как его звали.

Время от времени брат помогал мне с уровнями, потому что иногда я ленился и не старался изо всех сил. Папа из вредности всячески обзывал и задевал меня, когда Вилл проходил уровень, что подталкивало меня продолжать игру уже самому, чтобы отец отвязался от меня. Так, по его мнению, я мог научиться самостоятельности. Самостоятельно справляться с трудностями, которые кидала мне в лицо жизнь. С каких только пор она так обленилась? В моей жизни в последние несколько лет не происходило ничего, что я мог по-настоящему назвать трудностью. Жизнь превратилась в безвкусную жвачку, которую я все забывал выбросить и взять новую из упаковки.

Мэри остановилась около кассы, внимательно разглядывая жвачки, которые были выставлены там. Она словно вчитывалась в каждый ценник, сверяя, сколько у нее осталось денег и хватит ли их на жвачку. И остановилась, как я ожидал, на Hubba Bubba с наклейкой внутри, которая прилагалась к каждой прямоугольной упаковке. Ее можно было приклеить к коже, приложив на некоторое время и намочив, а потом снять верхний бумажный слой. Мы называли это татуировкой. Она и правда была как временная татуировка. Мэри в детстве обклеивала ими не только всю руку, но и лицо, если могла. И выглядела нелепо. Иногда она уговаривала меня приклеить что-то себе на руку. Но чаще всего, если я хотел представить, что у меня есть татуировка, я сам рисовал себе на руке. Однажды воспитательница заметила это и с серьезным видом, будто обеспокоенная тем, что я старательно вывожу на руке маркером что-то, обратилась ко мне:

— Эрик, это опасно, ты знаешь?

— Почему?

— Краска впитается в твою кожу и бог знает, что с ней случится.

Когда я рассказал это маме, она заявила, что это бред и нечего бояться. Мол, она делала так же в детстве.

— И как видишь, ничего не случилось! — уверенно добавила под конец она и улыбнулась. Поэтому рисовать на руках я не прекратил. Пока мне это не надоело.

— Сколько нам осталось? — спросила Мэри у Гордона, который вытаскивал из пачки последнюю сигарету. Кинув ее в урну, он посмотрел на часы, затем достал из кармана зажигалку и уже с сигаретой во рту ответил на мой вопрос.

— Немного, — сказал он.

Подруга нервно фыркнула и решительно подошла к брату, потянулась рукой к сигарете и выхватила ее. Гордон не успел даже отреагировать. Мэри отбежала в сторону и спешно стала тушить ее об поверхность мусорки, а затем выбросила.

— Ну и что ты сделала? — равнодушно спросил Гордон. Я почувствовал, как по спине прошлась стая мурашек и немного съежился, спрятав руки в карманы толстовки.

— Я сделала то, что должна была! — Мэри гордо и с вызовом вздернула подбородок.

Но Гордон ничего не предпринял, только пожал плечами и пробормотав что-то про себя, направился к машине. Я побежал за ним. Если не занять переднее пассажирское кресло, то так и просижу весь остаток дороги не рядом с ним. Меня охватило внезапное желание поговорить с Гордоном. Просто, без причины. А внезапные желания я никогда не откладывал на потом — у них было свойство так же быстро исчезать. В итоге я оставался с ощущением, что что-то не так.

— Чего такой кислый? — поинтересовался Гордон, пока мы ждали остальных.

Я все не мог прекратить думать о дяде. Получается, он врал нам. Все это время он говорил, что ходит к врачу и что все в порядке. Или все врали только мне. Родители не были настолько наивными, чтобы верить ему на слово. Ведь должны же быть бумажки от походов к врачу. Мне, естественно, никто ничего не собирался показывать. Ко всему прочему, я четко помню слова дяди, когда отец предложил свою помощь. Мол, эти деньги нельзя пускать на ветер, ведь у нашей семьи есть будущее — я и Вилл. И лучше сохранить их для нас. К тому же, как говорил дядя, это лечение лишь продлит ему жизнь, подарит лишние десять лет.

«И в конце концов, это моя жизнь и мне решать, хочу ли я стать для вас лишней обузой», — так дядя ответил, когда я в последний раз заглянул к нему в гости.

— Да так, задумался, — я не стал откровенничать с Гордоном. Решил, что проблемы с дядей могут подождать. Все-таки нас ждала веселая поездка в парк аттракционов. Мне показалось, что затрагивая такую тему во время поездки, я лишний раз собью весь настрой.

Дядя обещал, что на мой восемнадцатый день рождения подарит мне гитару. На самом деле я уже не так сильно увлекался игрой, как пару лет назад. И помнил только аккорды к Pink Floyd — If. Поэтому, когда он раньше времени вручил мне красную, совсем новенькую гитару, я решил сыграть ему именно эту песню. Потому что он попросил меня. Хотел проверить, насколько я вообще помню что-то из музыкальной школы. Я учился неполных четыре года и забросил ее, потому что превратился в невыносимого лентяя.

Песня была самой легкой. Я выбрал ее, потому что нам с дядей нравилась эта группа. Аккорды были относительно простые для запоминания. И текст песни был простенький. Но что-то в ней было такое волшебное, действующее на меня как снотворное.

If I were to sleep, I could dream.

If I were afraid, I could hide.

If I go insane, please don’t put your wires in my brain.

Когда Гордон завел мотор, автомагнитола сама по себе включилась. И заиграла именно эта песня. В носу предательски защипало. Я просто задумался о том, что будет, если дяди не станет. Как я себя поведу. Ведь это было неизбежно. Я уже видел мертвых людей прежде.

На мой десятый день рождения умерла бабушка. Мне до сих пор не по себе вспоминать ее, лежащую в гробу, умиротворенную, со спокойной улыбкой на губах, слезы и несчастный вид мамы, которая периодически скрывала лицо руками, обнимая отца, который стоял рядом, с грустным видом. Но, кажется, хуже всех было дедушке. Он выглядел так, словно бабушка живая и просто спит. На самом деле даже тогда я осознавал, что в душе он плачет так же, как и мама.

Я представил себе, что так же будет выглядеть и дядя. И ударил себе по лбу, чтобы лишний раз не расплакаться, этого еще не хватало. Гордон удивленно посмотрел на меня, а потом перевел взгляд обратно, на лобовое стекло. Я быстро подглянул в боковое зеркало заднего вида. К счастью, глаза не покраснели.

— Может, скажешь все-таки, что случилось?

Пришлось рассказать все. Я даже вспомнил последний диалог с дядей. А он выглядел как наставления от человека, который предчувствует свою смерть. Дядя будто знал, что она стоит прямо за его спиной и отсчитывает время благодаря песочным часам. И теперь там осталось совсем немного, буквально пару песчинок. Но я, к сожалению, не рядом с ним. Потому что я до последнего верил, что это временно. Что это не смертельно.