В новой школе Гордон и не пытался найти друзей. Вообще-то, он не пытался отыскать их и в старой. Что-то внутри отторгало это желание. Даже в компании Нейтана и Вивьен он все еще чувствовал себя несколько отчужденно. А в новом месте он был чужаком. Но, на его удачу, вместе с ним в том году на класс младше перевелась девушка с необычным именем, которое все никак не могли выучить, тоже из другого городка. В итоге ее стали называть по фамилии. Мэй это нисколечко не раздражало, видимо, она привыкла уже к этому. Гордон пересекался с ней на некоторых уроках, там они и познакомились. Она в чем-то даже была похожа на Эрика. Мэй тоже первая полезла знакомиться с ним и спустя время призналась в симпатии. Гордон все еще не понимал, как он на это согласился, он ведь не испытывал сильных чувств к ней. Мэй просто нравилась ему как собеседница. Она была приятным человеком, никогда не давила на него, как это делал отец или Мэри своей гиперактивностью, но и не была равнодушна, как Рене. Мэй была готова выслушать в те моменты, когда на него накатывала апатия. Она даже знала о том, что Гордон время от времени возвращается к старой привычке резаться, чтобы сильно не загружать подругу своими проблемами с матерью. И отговаривала его, как могла. Но ему совсем не нравились их отношения. Мэй будто незаметно переложила все трудности на свои плечи. Она вечно улыбалась ему, никогда не говорила, если ее что-то беспокоит. Гордон чувствовал себя виноватым, кажется, симпатия Мэй перешла грань адекватного и уже походила на что-то вроде опеки. Поэтому, когда он поступил в университет, они расстались. Мэй было обидно, и вот тогда она впервые перед ним заплакала. Она искренне не понимала, что же в ней не так. И Гордон, признаться, тоже растерялся. Ведь все шло почти идеально, без ссор и конфликтов. Но ему пришлось признаться ей сразу, когда она спросила, что же было не так.
И вот сейчас, глядя в сторону Эрика, Гордон снова ощущал это чувство растерянности. Почему он все еще общается с ним, несмотря на их последнюю беседу пять лет назад?
— А билеты же у тебя? — осмелился первым задать вопрос Эрик, явно пытающийся начать так диалог с Гордоном.
— Конечно! — не сразу отвлекшись от мыслей, он легко улыбнулся.
— Как думаешь, погода будет хорошая?
— Сомневаюсь. Переживаешь? — Гордон заметил, как Эрик нервно перебирал пальцами по мягкой поверхности кресла, время от времени дергал молнию кармана на штанах или просто мотал ногами в воздухе, задевая сидящую напротив Вивьен. К счастью, та уже спала. На часах показывало двенадцать ночи. За окном шел дождь.
— Да. Если честно, я еще с утра переживал, — Эрик нервно усмехнулся самому себе. Порой он и не замечал, как начинает откровенничать, стоит Гордону что-то у него спросить. Он решил рассказать, как готовился еще с вечера прошлого дня к поездке, и как его начинала донимать мать расспросами. Эрик не заметил, как проговорил целых несколько минут, прежде чем запнулся и уставился на Гордона. Тот молча и внимательно его слушал.
— Я тебя не достал? — на этот вопрос тот только отрицательно покачал головой.
Тогда Эрик решил предложить Гордону посмотреть фильм на его телефоне. Но буквально спустя полчаса просмотра его стало клонить ко сну. Он сам того не заметил, как начал засыпать, опустив голову на плечо Гордона. Райнет застыл, как каменное сооружение, и решил его лишний раз не тревожить. Только аккуратно забрал из рук Эрика телефон и попытался как можно незаметнее, без резких движений, положить его в рюкзак, который Эрик все это время держал на полу, у левой ноги. Вскоре он и сам заснул.
Комментарий к 11.07
Cold Cold Cold - Cage the Elephant
========== 12.07 ==========
Эрик
Мама на самом деле больше всех переживала за мое будущее. Не я, не мой отец и не брат. А мама. Ей всегда казалось, что я как-то безразлично отношусь к себе, своим обязанностям и даже желаниям. В последнее время, а именно уже ближе к выпуску из школы, она стала все больше доставать меня: она спрашивала меня, как и Вилли, чем я хочу заняться после школы. Она пыталась сделать это как можно ненавязчивее, заходила издалека. Но меня раздражал этот ее прием. Будто я глупый маленький ребенок, который сразу не вычислит, к чему она ведет. Ее легко можно было прочитать, хоть она и была непредсказуемой временами. Но чаще всего я с лихвой угадывал, что она хочет донести до меня. Мама — тот человек, который начинает с мягкого тона и заканчивает, уже повышая голос. Мы часто завершали спокойную беседу тем, что она обижалась и уходила, потому что я на эмоциях говорил то, чего не стоило. В этом мы были очень похожи. Папа часто замечал, что этим своим легковоспламеняемым характером я пошел в нее. Она также быстро остывала, как и я. И мы оба помнили обиды друг друга.
В чем-то мама была права, хотя я и не соглашался с ней. Она хотела, чтобы я действовал, развивался. Увлекся чем-то. И желательно не зависел от чужого мнения или вообще существования. Мой интерес к убийцам, точнее, к их психологии, к хоррорам и прочим «аномальным», по мнению мамы, вещам она не разделяла. Ей нравится, как я рисую. Когда она была молодой, у нее тоже были похожие мечты и планы. Но что-то пошло не так и жизнь превратилась в обычную рутину. Я не хочу жить как она, отложив мечты в сторону и работая не покладая рук ради детей и вообще семьи. Она видит свое будущее только в нас с Вильгельмом. Как и отец. Но тот вообще все легко воспринимает, всегда смотрит на все с позитивной точки зрения. Именно папа учил меня быть со всеми добрым. Мама же требовала от меня самостоятельности. Забавно, как это сочеталось с ее гиперопекой. Папа с дядей шутили над этим. Маму это не трогало. Она продолжала трястись за меня и могла перегрызть любому усомнившемуся в моих способностях глотку. Было даже как-то стыдно, что по сути она гордится никем. Я не добился еще ничего.
«Ты и не должен. Тебе всего семнадцать лет. Ты все еще ребенок. И некуда спешить», — спокойно говорили мне они с отцом каждый раз, когда я сокрушался своим неудачам.
«Я всего лишь боюсь, что ты теряешь время зря. Целыми днями сидишь и тратишь часы за компьютером без пользы, а мог изучать что-то полезное. Например, посмотри, какие есть профессии. Может, найдешь себе что-нибудь. Нельзя просто целыми днями витать в облаках, Эрик».
Иногда она пыталась уговорить меня найти более прибыльную работу, чтобы у меня появился опыт в общении с незнакомыми людьми и в самостоятельной жизни.
Я спал обрывками. Просыпался, видел, что все спят, даже Гордон. Мне стало немного неловко: возможно из-за меня он очнется с болью в спине, потому что он спал, максимально выпрямившись и не двигался, так как я устроился головой у него на плече. Пока я засыпал, старался склониться в противоположную от Гордона сторону, наконец, откинуться головой назад, на спинку кресла. Но все равно меня как будто магнитом клонило в левую сторону. На его плече было удобнее спать. От этой мысли стало немного даже смешно. В конечном итоге я проспал еще пару часов и очнулся где-то в семь утра, когда мы снова сделали остановку. Вторая заправка по счету. Но на этот раз скорее для того, чтобы Гордон и Вильгельм поменялись местами.
— Эрик, пойдешь в магазин со мной? — спросила Мэри, но не получила ответа. Я не сразу ее расслышал, мой взгляд прилип к асфальту. Я получил сообщение от мамы, но не сразу заметил его. Она говорила о дяде. Смс пришло вчера вечером. Видимо, тогда, когда я спал и не заметил.
Дядя в последнее время, примерно пару месяцев назад ходил какой-то странный, голос охрип так, словно он заболел. Но он насмешливо добавил как-то, что температуры нет. Проходил так некоторое время, пока родители не уговорили его сходить к врачу. Дядя в принципе никогда особо не следил за своим здоровьем. Он считал, что кое-как справится сам.
«Ничего же страшного не случится», — говорил он и потом еще как-нибудь добавлял шутку про смерть.
Теперь мама писала, что его состояние ухудшилось. И передавала, что он был бы не против увидеть меня. Дядя опять шутил. Я мысленно представил, как он сам стоит передо мной и говорит, что хочет видеть меня, перед тем как окончательно не потеряет голос. Хоть это и было всего лишь бездушное сообщение, набор букв на экране телефона, черным по белому, я понимал, что это все пахнет нехорошо. Чуял нутром, что родители чего-то недоговаривают.
