Этьен грозил ей вслед волосатым кулаком.

— Вишь, крыса, таскать мясо вздумала!!!

— Корабельный плотник, полагаю, вместо того, чтобы вахтить, дрых?

Капитан Годиш придирчиво осматривал линию горизонта. Рисунок облаков не менялся уже которые сутки. К нему присоединился внимательный Люка. Оба напряжённо что-то высматривали.

— Ну дал храпака на минутку… Но уж теперь-то буду внимательнее!

От пережитого кошмара на плоту осталось только ржавое пятно и запас провианта. После гибели Алена моряки почти не говорили друг с другом, и чайка-воровка стала поводом помозолить языки.

— На Малине, поди, нас ждут не дождутся, — мечтательно проговорил Жирар.

— Да-да, только нас и ждут, — съязвил Этьен.

Люка толкнул его в бок.

— Жирар, а глянь-ка…

Молодой человек сложил руки козырьком.

—…Земля?.. На горизонте — земля?

На гладкой линии горизонта, где-то неизмеримо далеко от них, виднелся изъян. Почти неприметная соринка, больше похожая на каприз воображения.

Спустя мгновение они скакали на плоту как мальчишки, рискуя попадать в воду и утопить запасы, и радость драла им глотки.

Потерянная и оплаканная в глухом молчании надежда вновь вернулась, а вместе с ней и силы бороться дальше.

Не веря своему счастью, они изо всех сил начали грести, и, казалось, плот рывками спешил навстречу спасению.

К закату изможденные и лишенные ориентиров, с колотящимися сердцами, они наконец попадали спать, и впервые за бесконечную вереницу мучительных дней их сны были не о еде.

Рябое небо ни на минуту не выпускало солнце. Море по-прежнему не давало ни единой волны. А линия горизонта, проклятая линия схождения всех путей, была безупречно ровной.

Годиш хрипло выругался, в глазах защипало. Надежду вновь скрыла тень призрака смерти. Вопреки охватившему отчаянию совладав с собой, Годиш пихнул ногой спящего Люку.

— Мы потеряли курс!..

Моряки подскочили и, потирая воспаленные осунувшиеся лица, напряженно начали вглядываться в край моря.

— Да что б меня! — Этьен тяжело осел на колени и зарыдал.

Жирар было набрал воздуха для молитвы, но тут же получил по морде от Люки.

— Всё из-за тебя! Ты, желудок, ты не понимаешь! На территории самого Дьявола, и поминать Оза… — ты понял кого, — верная, вернейшая гибель! Мы все погибли из-за тебя, обезьяна! Нет ни звёзд, ни солнца, только чёртова муть, ты не видишь? Нет нам пути!

—…отставить.

Тихий голос Годиша звучал низким штормовым тембром.

— Мы погибли, когда приняли решение идти этим курсом. Мы давно мертвецы, — он тихо и страшно улыбнулся. — Но мы будем бороться, пока живы. Оба взяли себя в руки и заткнулись, немедленно. Или я за себя не отвечаю.

Он не смотрел на команду.

Странная глухая мысль комком каталась по коридорам рассудка, и он всё не мог её ухватить.

Ни звёзд, ни солнца.

Ни день, ни ночь; ни в дыру, ни — Князю в гвардию…

Его ладонь понарошку шлепает полные губы Алена. Скабрезности и откровенный, чуть вопросительный взгляд делают его похожим на румяную портовую девку. Ален это знает. Матео это знает. Кулаки обоих саднит после вчерашней потасовки с пьянчугами в местном притоне. Они лежат в колючем сене, и наутро их разбудят крики толстой бабы с вилами. Но то утром. Сейчас же они распластаны под звёздным небом и оглушены звоном цикад, и запах сена такой тяжёлый и сладкий, что кажется запахом конфитюра.

— Я всё для тебя сделаю, — говорит Ален, и его дыхание щекочет ресницы Матео.

— Для начала отучись говорить при мне пошлости.

— А при ком ещё их говорить?..

Они оба знают всю важность непристойностей друг для друга, и они оба дурачатся, один — строгий взрослый, другой — дерзкий задира и хам. Ален хочет сказать что-то ещё, но губы Матео накрывают его рот, и он только протяжно мычит, когда его язык оказывается между зубов Матео.

Ален отодвигается и вдруг кладёт ему на грудь сжатый кулак.

— Серьёзно, Матео. Я просто хочу, чтобы ты всегда возвращался ко мне, понимаешь?

И что-то колет в груди от непривычной суровости его тона.

— Когда в небе нет ни солнца, ни звёзд, и когда ты не понимаешь, день сейчас или ночь. Ну, знаешь, когда ни в дыру, ни — Князю в гвардию?

Гладкий камешек в его ладони кажется совсем чёрным, и очередная сальность проходит мимо ушей Матео. В темноте не видно, как расширены зрачки карих глаз Алена, но Матео слишком хорошо чувствует каждую нотку его голоса.

— Это иолит. Он умеет собирать весь свет из воздуха и указывать положение солнца своим блеском. Не смей спрашивать, сколько я за него заплатил, иначе Озарённый услышит и отправит меня в ад для распутников, и там…

Губы Матео нетерпеливо хватают губы Алена, не позволяя сорваться с них следующему бесстыдному анекдоту, который он намерен с удовольствием рассказать, наслаждаясь смущением Матео и собственной наглостью.

Ален кладёт камешек в ладонь Матео и до боли сжимает её в кулак.

— Ты должен всегда находить дорогу домой, даже тогда, когда нет пути, Матео. Понимаешь?..

Годиш смотрел в одну точку, пока ладони хлопали по рубахе. Он тогда ещё зашил камешек себе в ворот, больше чтобы сделать приятное Алену, чем из веры в его магию. Подумаешь, чудачество. Но почему бы не попробовать? Вдруг сработает волшебство любящего человека?

Ален не мертв. Матео просто решил оставить его в Серене, чтобы уберечь. Наверняка он сейчас на базаре торгуется до хрипоты за какую-нибудь мелочёвку или крадёт что-нибудь ненужное, чтобы потом выбросить. «Чтобы не терять навык», — с важностью его тона мог посоперничать только служитель Оза… Неважно. Годиш обещал ему привезти диковинных штуковин из неведомого Малина. Того легендарного куска суши, путь к которому был испещрён кракенами, василисками и прочей морской нечистью…

А, вот и она, безделица, что попала в ад вместе с ними.

Пререкания команды не доносились до него, поглощенного мыслями и фальшивыми воспоминаниями. Когда он быстрым движением вытащил нож из-за пояса Люки, моряки притихли.

Он бережно вырезал камень и начал медленно вращать ладонь. На гладкой поверхности засеребрились искры. Этьен вытянул шею, вглядываясь в чудо. Люка вытаращил глаза и зажал рот. Жирар суеверно отполз к краю плота.

Годиш ещё немного повернул ладонь, и из мутной сине-лиловой глубины показался яркий жёлтый блик.

— Солнце — там. Осталось только дождаться появления суши. Вдруг нам повезёт. И — надеяться…

Голос капитана звучал твёрдо, но вытянутая рука с камнем тряслась.

Спали посменно, до боли вглядываясь в проклятый горизонт. Серый рассвет потряс радостный визг Жирара. Суша вновь появилась. С трудом не срываясь, гребли парами, чётко, методично, раз за разом погружая дрожащие ладони в жгучую соленую воду. Однако соринка вдалеке всё росла, и вот уже Люка, высасывая очередную измятую макрель, начал рассказывать, как станцует в одном шейном платке в первом же порту, а после завалится в первую же таверну и будет жрать там жарёху с салом и бататовой кашей, и угомонится только тогда, когда перещупает всех девок.

Распалённый Жирар, не переставая грести, спрашивал, что значит «щупать». Этьен витиевато разъяснял ему значение слова «щупать» и, как мог пристойно, подводил к слову «лапать».

Годиш хмыкал и до боли сжимал в кулаках почерневшие отрубленные кисти.

Как бы они ни гребли, плот всё время сносило левее. Но никакие течения и никакая усталость не были помехой людям, крепко вцепившимся в жизнь.

Не прошло и суток, как они пристали к суше. Вершина одинокой горы терялась в облаках, на ее склонах простирались зелёные дебри.

Остров встретил гребцов неприветливым прибоем. Когда они достигли каменистого берега, буруны доломали их плот, а им самих, иссохших, слабых, швырнули на гальку. Моряки плыли, бежали, падали и ползли из последних сил, чтобы оказаться здесь. Им не было дела до какого-то прибоя, когда их многодневное заточение в одержимом море подошло к концу. Изнурённые и отощавшие, моряки повалились навзничь, и тень блестящих листьев узорчатой мозаикой легла на слабые тела. Жирар беззвучно плакал.