– Должно хватить! – слова Черского прозвучали твёрдо, как вчера слова Ланина. – Ведь зря истратил два года и нужно их как-то наверстать, когда вернусь на родину…

Он резко замолчал.

– В казармах постоянно говорят об амнистии, – добавил он в замешательстве. – Может, вы знаете что-то на эту тему?

Марчевский охватил его продолжительным взглядом.

– Все ссыльные ни о чём другом не говорят, – ответил он медленно. – Амнистия будет когда-то, это несомненно, однако лучше не думать об определённом сроке. Нужно так работать, как будто человек должен оставаться здесь навсегда. Что же касается твоего обучения, сделаем так: завтра явишься к профессору Квятковскому, я дам тебе адрес. Он проверит, твои ведомости, установит пробелы в знаниях и укажет тебе наилучшее направление. Он имеет большую библиотеку. Если тебя заинтересует геология, будет очень хорошо, потому что ты можешь провести прекрасную практику в поле. На всякий случай я приготовил тебе кое-что для просмотра.

Он вышел в соседнюю комнату, когда вернулся, в его руках была книга. Он отдал её гостю.

– Российская… – пробормотал Черский, поспешно переворачивая страницы.

– К сожалению, кроме российских других здесь нет. Но это превосходный справочник. Если проработаешь его добросовестно, будешь иметь хорошее представление.

Черский задержался на какой-то странице и с большой заинтересованностью начал разглядывать рисунки.

– Это действительно интересно! – воскликнул он. – В соответствии с ископаемыми улитками можно определить возраст земной коры!

– Вот именно! Таких любопытных подробностей найдешь там сотни. Почитаешь и, если понравится тебе эта проблема, получишь другую книгу. Не разбираюсь особо в геологии, но кажется мне, что Иртыш и Омь так и просят о таком исследовании. Однако закончим с этой темой. Что слышно о твоей семье. У тебя есть кто-то из близких?

Мгновенный энтузиазм рассеялся, Черский словно от боли стиснул зубы. В течение некоторого времени он бессмысленно перелистывал книгу.

– Отец давно умер, – произнёс он, наконец. – Осталась мать. И сестра, которая вышла замуж…

– За кого?

– За некоего Дугласа. Юзеф фон Дуглас, прусский подданный. Я писал им письма с Урала, и из Тобольска, и отсюда… До сей поры ответа не получил.

Марчевский живо заинтересовался этим. Оказалось, что после замужества сестры Дуглас принял управление над поместьем. Также его положение упрочилось вскоре перед началом восстания. Зять, будто предчувствуя, что Черский примет в нём участие, добился у него согласия на юридическое полномочие для опеки над ним, как малолетним, и для ведения всех дел от его имени.

– Наверное, порядочный человек? – вмешался словно безразлично Марчевский.

По лицу Черского промелькнула незначительная тень.

– Да… – подтвердил он неуверенно. – Хозяин из него хороший…

– Следовательно, писем не получаешь, – ухватился за его слова Марчевский. – По-видимому, там что-то случилось. На всякий случай дай мне адрес семьи. Очевидно, путём корреспонденций мы этого не проверим, потому что мои письма проходят также через строгую цензуру, а если что-то началось на почте, то всё равно не дойдут. Попробуем другими путями: может, сейчас кто-то из знакомых поедет в Россию… Или кто-то разыскивал после того, как взяли тебя в неволю!

– Мать! Виделась со мной в Виленской тюрьме. Она дала мне тогда несколько сот рублей и одежду.

– Следовательно, все живы. Но денег у тебя, наверное, нет, так как жалование, почти нельзя принимать в расчёт.

Черский опустил голову. Этот вопрос заставил его задуматься над какими-то неприятными воспоминаниями.

– Израсходованы, – ответил он немного погодя и объяснил причины. – Таким образом, остался в Омске без гроша, – добавил он в заключение. – Есть ещё долги.

Марчевский вынул бумажник из кармана и начал выкладывать деньги.

– Исключено! – возмутился Черский. – Больше в долг не приму!

– Может, однако, стоит отдать те долги?

– Нет… в голосе Черского прозвучало колебание. – Мелкие долги и долги коллег покрою медленно из жалования. Только этот у Попова…

– Большой?

– Не знаю. Две бутылки коньяка. Хотя деньги, наверное, получу… Ведь там осталось большое поместье!

В голосе Черского прозвучало волнение. Марчевский взглянул на него изучающе.

– Не говори об этом, – молвил он. – Понимаю, это болит. Однако в случае трудностей прошу обратиться ко мне. Теперь, – улыбнулся он доброжелательно, – хотел бы тебе что-то предложить. Просто так, для развлечения. Ты говорил мне много о своих коллегах и так их определил, что мог бы я распознать их на улице. Умеешь замечать подробности. Мне интересно, видишь ли ты их у себя. Например, какие ошибки ты совершаешь сегодня. Здесь, у меня, во время беседы.

Улыбка углубилась, становилась она очень близкой, дружеской, сердечной. Под её влиянием Черский быстро обретал безмятежность.

– Попробую посчитать, – ответил он после небольшого раздумья. – Сразу после прибытия я проявил чрезмерную натянутость…

– Это понятно. Не зная, кто именно тут живёт.

– Несмотря на то, что нужно было повести себя свободней, хоть чуточку улыбнуться. Это привлекает людей.

– Верно. Что дальше?

Набралось достаточно этих ошибок. Черский выискивал их, часто помогал ему инженер, так как вкладывал в эти наблюдения много юмора, следовательно, повеселились они хорошо.

– Хорошая идея? – произнёс он некоторое время спустя. – Человек чувствует себя надёжней, когда так с себя спустит шкуру. «А если бы так втянуть в эту забаву целую роту?», – спросил он безразлично. – Это вам очень облегчило жизнь.

Весёлость Черского внезапно исчезла.

– Вы говорите об этом серьёзно? – спросил он.

– Очень серьёзно. Люди будут хотеть учиться – это им будет нужно для сосредоточения. Сосредотачиваясь в себе, начнут контролировать себя, исправлять ошибки – уменьшать трудности с начальством, исчезнет скука, водка перестанет быть потребностью. Поговори с друзьями. Может, что-то из этого возникнет…

Приближался вечер, когда Черский наконец покинул этот достаточно необыкновенный дом. Он входил в него с большой долей недоверия, которую приобрёл в казармах, когда вопрос касался неясного дела. Зато выходил полный радостных мыслей. Чувствовал, что пробился через этот заколдованный круг грязных стен, чёрного пола, неустанных приказов и муштры. В монотонности будничного дня заметил наконец приоткрытую широко лазейку, в безбрежной безнадёжности замерцала наконец надежда. Ясней казалось будущее, задавленное до этой поры в кутерьме крепостных валов и блиндажей. Всё веселее мчалось оно на крыльях фантазии.

Он шёл бодро, сильно ударяя сапогами в снег. Чувствовал, что уже не одинок, что кто-то оберегает его, кто-то заботится о нём. И что нашёл место, где может в случае необходимости вздохнуть с облегчением. Как дома. «Как дома?.. – почувствовал он внезапно в сердце болезненную судорогу. – Разве у меня есть наконец-то дом? Если они не присылают мне даже письма…»

Он убавил шаг, поскользнулся и утратил прежнюю оживлённость. Мысли снова вернулись к родному дому. Он попробовал утешиться: может быть, высылают в Благовещенск, сначала он дал им такой адрес. «Но письмо из Омска должно было догнать первое, – не согласился он сразу с собой. – После он выслал их несколько. Другие давно получили ответ…»

Он миновал гостиницу, находящуюся у входа в Новую Слободку, повернул и направился улицей, ведущей к казармам.

Здесь было более оживлённое движение. Часто появлялись мундиры, приходилось то и дело отдавать честь. Разум его сразу притупился, исчезали быстрые мысли, гуляющие до сих пор свободно. Зато глаза бегали настороженно: здесь поручик, там сержант, здесь снова какой-то капитан. Сильно притопнуть сапогом, резкий поворот головы, пальцы к шапке! Три шага вперед, три шага за… Притянуть локоть!..

За несколько месяцев приобрёл он большой навык, а кроме того, подсказывал себе бессознательно. Был он порой свидетелем грубых сцен, когда что-то не понравилось офицеру, и поэтому старательно отмерял малейшее движение. Он бросил взгляд на другую сторону улицы. «Ага, какой-то майор! – заметил он издалека его благовоспитанность и вздохнул легко. – Ну, перед этим не нужно так остерегаться… Чем выше ранг, тем меньше он на этот обращает внимание. А это что, гуляет целой семьёй!..»