– Я тебе не служанка, – повторила ледяным тоном, шагнув к ней вплотную. Над пальцами вспыхнул огонек, и Арлетта с визгом натянула одеяло до подбородка. Я не стала гасить пламя – пусть себе горит, оно не причиняло мне вреда, просто мягко облизывало кончики пальцев, согревало теплом солнечной магии. – И этот момент мы с твоей матерью обсудили.

– Тогда скажу, что ты мне магией угрожала! – не унималась Арлетта, хотя опасливо отползла на противоположную сторону огромной кровати с мягкой периной и шелковыми простынями.

– Разве? – Огонек вспыхнул сильнее, отразившись в зрачках сводной сестрицы, в кои-то веки сделав ее глаза ярче, и тут же погас. – Я никогда тебе не угрожала и тебе советую поступать так же. Особенно в отношении Фабиана. Доброго утра, сестрица.

Не дожидаясь ответа, под ее возмущенное пыхтенье развернулась и вышла. Путь к себе по продуваемому сквозняком коридору был не таким уж долгим, а моя комнатушка, в отличие от комнаты Арлетты, встретила меня привычным холодом и завыванием ветра, недовольного тем, что на его пути попался угол нашего дома. Остывшая постель со вмятиной на стареньком матрасе уже не казалась манящей, да и не засну я больше. Петухи хоть и не кричали, но вот-вот закукарекают. Ночи в это время долгие, темные, а утро всегда кажется таким далеким…

Вздохнув, выглянула во двор. Мне бы хоть треть магии, которой обладала мама: мощной, солнечной, наполняющей все вокруг жизнью и светом, и я бы без труда и безо всяких сложностей исправила то, что произошло с Фабианом. А так…

Отбросив невеселые мысли, поставила свечу на подоконник и стала застилать постель. Потом спущусь на кухню, помогу Дороте с завтраком, а уж после примусь за уборку. Завтра у Душана День появления. В честь такого важного события в гости прибудут соседи, и все должно быть идеально. За день я с уборкой точно не управлюсь, поэтому начну сегодня.

Мне всегда казалось, что, ухаживая за домом, я становлюсь ближе к родителям. Прикасаясь к статуэткам, вытирая с них пыль, я будто отдавала им дань памяти, поэтому уборка не была мне в тягость. Коснувшись медальона, который никогда не снимала, раскрыла его с легким щелчком, взглянула на миниатюрный портрет дорогих моему сердцу людей.

– Люблю вас, родные, – улыбнулась им.

И показалось, что папа – серьезный, сосредоточенный, и мама – сама как солнышко – на мгновение улыбнулись в ответ.

– Опять встречалась с целителями? – спросил брат, стоило мне расставить наш нехитрый завтрак на деревянном подносе-столике.

Я, собиравшаяся налить ему чаю с душистыми травами, замерла.

– Ты о чем?

– А то я не знаю. – В голубых глазах брата, так похожих на мамины, сверкнул мрачный огонек. – Не спал я вчера, когда ты пришла. Только вид сделал.

– Не спал? – Я растерялась.

– Притворился просто, чтобы не волновалась. Просил же тебя: хватит, оставь! Брат сдвинул брови и сразу стал похож на отца. Он как-то быстро повзрослел после той трагической случайности, уложившей семилетнего мальчика, такого озорного, подвижного малыша, в постель.

В тот год в наш городок приехали Снежные. Почета и почестей было до небес! Остановились они, разумеется, в самой лучшей гостинице, их встречали так, что предстоящий зимний праздник померк на глазах. Я Снежных терпеть не могла! Но Фабиан так хотел посмотреть… и мы тайком от Стеллы ближе к вечеру сбежали в город вдвоем. Там вовсю шли предпраздничные гуляния и восхваление наших защитников от гротхэнов. Ярмарка пестрела огнями, переливалась сверканием шаров, флажков и прочих украшений. На магические у нашего градоправителя средств не нашлось, но зачем магия, когда сами Снежные в гостях!

Их было трое, трое светлейших нордов, и все красавцы, как на подбор: светловолосый, рыжий и брюнет. Незамужние девушки ахали и вздыхали, да что там незамужние – замужние тоже ахали, тайком. Выходили поглазеть… Стелла с детьми не стала исключением, велела Бруно заложить коляску, и они укатили в город, только поэтому нам с братом и удалось вырваться. Коляска или экипаж нам не светили, поэтому мы бежали изо всех сил: я, сжимая в руке затянутую в варежку хрупкую ладошку брата, и он, мечтающий увидеть Снежных до того, как все закончится.

Что касается меня, я испытывала смешанные чувства, с детства привыкшая к тому, что Снежные – наши защитники, берегущие нас от чудовищ, порождений потусторонней магии, черпающих живую силу в нашем мире. При мысли о светлейших нордах меня охватывало волнение и предвкушение, какое может испытывать девочка моих лет. Тогда мне было пятнадцать, но о том, что сделали Снежные, я узнала намного раньше, подслушав разговор отца и Стеллы.

Она собиралась закатить истерику, когда застала его у портрета мамы, ранее висевшего над камином в гостиной. Он и после второй свадьбы там еще висел, но потом Стелла донылась до того, что это несправедливо, что скажут люди – и отец уступил. Убрал портрет мамы на чердак, но частенько наведывался туда, я-то слышала, как скрипят старые половицы под его ногами.

Там-то и состоялся их с мачехой разговор, который впечатался мне в память и не желал покидать.

– Да что ж я чувствую себя вдовой-то при живом муже! – причитала она. – То нет тебя, то, как приходишь, все витаешь где-то, то сидишь рядом с ней… А ведь ее уже сколько нет. Разве по-доброму это, Иштван? Ко мне? К детишкам моим? Или я не вижу, как ты своих выделяешь!

– Не могу я от чувства вины избавиться, – голос отца звучал глухо. – Все кажется, не будь я тогда в отъезде, мог бы все изменить. Но теперь не могу… Что ни делаю, а лицо ее перед глазами стоит, когда мы прощались. Как немой укор…

– Ну не кори себя. – Снова заскрипели половицы, Стелла сменила гнев на милость. – Твоей вины в том нет. Да и что бы ты сделал? Что ты мог противопоставить Снежным?

На этих словах мое сердце забилось сильнее, я подкралась еще ближе и затаила дыхание, стараясь не пропустить ни слова. Мне сказали, что мама зимой пошла в лес, якобы по просьбе лесничего спасать какого-то пострадавшего зверя, пошла – и заблудилась, не вернулась уже. Но я тогда маленькая была, как сейчас Фабиан, ничего не хотела слышать и только плакала, плакала… целыми днями плакала, пока не увидела, как стоит, сгорбившись, над колыбелькой брата отец.

В тот момент слезы высохли, и я поклялась, что сделаю все, чтобы мои родные были счастливы. Поэтому ни слова не сказала, когда однажды отец привел в дом Стеллу. Поэтому всегда улыбалась Душану и Арлетте – до свадьбы отца и мачехи они были самыми милыми детьми на свете.

Потерять мать было тяжело, но еще тяжелее оказалось услышать то, что я узнала тогда!

– Она по своей воле с ними ушла. А то, что магия ее опасна для них, – так кто ж виноват в этом. Солнце и снег только зимой уживаются, да и то недолго.

– Говорят, казнили ее быстро. Не мучилась она, – тяжело выдохнул отец.

Отшатнувшись, я зажала руками рот.

Маму? Мою солнечную светлую маму… казнили? За что?! Из глаз брызнули слезы, я бросилась вниз, споткнулась, чуть не сосчитав ступеньки локтями, коленями и головой, поднялась, и снова бежала, бежала…

Вспомнилось, как к нам приходили мужчины – серьезные, мрачные, проверяли меня и брата на магию. И как стоял, кусая губы, отец. Только во мне магии в те времена не было, она позже проснулась, как раз в тот вечер…

– Богиня-матерь, ну какие же красавчики! – доносились до меня восхищенные голоса девушек и женщин, когда открытый экипаж Снежных показался на центральной улице Борга: только здесь он и мог проехать. По толпе понеслись ахи, охи и вздохи, все рукоплескали, дети верещали, мужчины подкручивали усы, стараясь хоть как-то выделиться перед своими супругами или невестами на фоне недосягаемых светлейших нордов.

– Подними меня, Ливи! – Фабиан дернул меня за подол, умоляюще заглядывая в глаза.

Ну как ему отказать?

Поднапрягшись, подхватила брата под мышки, чтобы ему было виднее. Собиралась уже приподнять, когда экипаж остановился.