И Душану влетало.

Солнечная магия сложна и многогранна. Я сама о своем даре мало что знаю и не всегда могу управлять им. Иногда он берет ситуацию «в свои руки» и творит все, что ему вздумается.

Однажды (дело было все в той же кухне) при попытке обслюнявить мне губы поцелуем из очага вырвались искры, угодив Душану в одно интересное место. Жаль только, в заднее, а не спереди. Ох и визгу было… В другой раз, летом, после зажиманий меня в амбаре у парня случился тепловой удар, и кожа на лице пошла некрасивыми пятнами. Она потом еще долго облезала, и Душан бегал в комнату сестры за белилами.

Когда стало ясно, в чем причина бед старшей кровиночки, вместо того чтобы осадить сына, мачеха взялась наказывать меня. Видя, что не помогает, переключилась на Фабиана, и мне пришлось изо всех сил сдерживать магию.

Иногда получалось, иногда нет. Кто бы мог подумать, что я буду рада поцелую Снежного, бессовестно выпившего мою силу.

При воспоминании о псевдопокойнике губы будто тысячью иголочек закололо, и я невольно коснулась их пальцами. Душан это заметил и, облизавшись, словно кот в предвкушении кринки молока, положил уже вторую руку мне на зад… на то, что было пониже талии.

Ну знаете ли!

– Моя строптивая, неукротимая Лив, – прошептал этот кретин. – Ты просто не понимаешь, от чего отказываешься. И чем сильнее сопротивляешься, тем больше мне нравишься. В каждом мужчине, знаешь ли, живет охотник. Хищник и укротитель.

В некоторых мужчинах еще живут круглые идиоты.

– Отпусти. – Несмотря на установку держать себя в руках, мой голос дрогнул. – Отпусти немедленно!

– Перестань брыкаться, и твоя жизнь сразу наладится, – тоном ларга-искусителя продолжал Душан, не спеша убирать свои липкие пальцы, не торопясь отводить от меня назойливый взгляд. – Разве тебе не хочется красивых платьев? А украшений? Все это я мог бы тебе дать, если бы ты мне дала… подарила свою любовь.

Несмотря на усталость и слабость, я снова чувствовала, как в груди рассыпаются лучи солнца – яркие, жгучие, огненные. Сила пробуждалась, откликаясь на мои эмоции, которые с каждой секундой все сложнее было сдерживать.

Душан склонился к моим губам.

– Начнем со сладкого поцелуя, а там… будет видно.

Оттолкнуть, ударить коленом, врезать по наглой морде я не успела. Неожиданно кухню наполнил звенящий от негодования голос:

– Это что такое?! Ваше благородие! – В дверях, уперев руки в бока, стояла Дорота.

– Ты что здесь делаешь? – резко отстранившись от меня, процедил Душан.

– Что я делаю? – вскинулась кухарка. – Это вы, молодой человек, что здесь забыли? Молока вам согреть аль чем-нибудь крепким наполнить рюмку? Так это я мигом! И сама принесу. А вы идите, идите… Негоже господину на кухне мерзнуть.

Сколько себя помню, Дорота всегда была рядом. Особенно после смерти папы. Могла бы уйти – Стелла платила ей жалкие гроши, а такая кухарка, как Дорота, была достойна гор золота. Легко могла бы найти работу не только в Борге, но и в столице. Например, в доме какого-нибудь богатея Снежного. Да хоть в королевском замке! Но она осталась. Ради нас с братом. Понимала, что мачеха ни за что ее не прогонит (вкусно поесть и Стелла, и детишки любили), а потому не стеснялась осаживать мерзавца.

– Я сам знаю, где мне быть! – тот независимо дернул подбородком, но тут же сдулся под суровым взглядом поварихи.

– Вот и будьте, где хотите, – пожала она плечами, а потом не терпящим возражений тоном добавила: – Но только не на моей кухне.

К счастью, сводный братец не умел убивать взглядом, иначе бы Дорота уже давно была бы мертвой. Он вообще не владел магией, да и особой физической силы в нем не наблюдалось. Изнеженный, избалованный маменькин сыночек.

Единственное, что ему оставалось, – это поскрипеть от бессильной злости зубами и, высокомерно вздернув голову, убраться из кухни.

Когда за Душаном с яростным треском захлопнулась дверь, я не сдержала облегченного вздоха. Стекла на лавку, медленно, непослушными пальцами расстегивая пуговицы пальто, и вскинула взгляд на Дороту.

– Не получилось? – Она все поняла по выражению моего лица.

Я покачала головой, а потом, судорожно вздохнув, призналась:

– Мне, можно сказать, помешали. Снежный помешал.

– Снежный?! – Кухарка округлила глаза.

Судя по тому, как дрогнули руки, она собиралась схватиться за сердце, но в последний момент передумала и нервно смяла пальцами юбку.

Перед Снежными, сильнейшими чародеями Севера, многие испытывали благоговейный трепет. Некоторые их боялись, другие боготворили. Были и такие, как я, которые ненавидели…

А после сегодняшнего у меня стало на один повод больше испытывать к ним столь сильное чувство. Ведь если бы не этот липовый покойник, я бы исцелила своего братишку!

– Негодяй прикидывался сугробом, в который я в погоне за платком случайно влетела.

– В Снежного? – дрогнувшим голосом уточнила Дорота.

– В сугроб, – насупленно ответила я, невольно рисуя в уме застывшее ледяной маской лицо мужчины. Острые скулы, четкую линию носа и губы…

Так бессовестно заклеймившие меня поцелуем.

Я продолжала рассказывать, а Дорота тем временем, не переставая охать и ахать, зажгла огонь в очаге и стала греть в котелке воду, чтобы напоить меня горячим успокаивающим отваром.

– И что только господину Снежному могло понадобиться в наших краях? – встревоженно пробормотала она.

Несмотря на близость к столице, в наш городок светлейшие норды заглядывали нечасто, и каждый их визит становился едва ли не праздником. Градоправитель закатывал настоящий пир, с радостью и подобострастием привечая важных гостей, – не селить же светлейших на постоялом дворе. Появление одного из Снежных просто не могло остаться незамеченным. А этот преспокойно валялся себе на руинах храма…

Странно. Очень странно.

– И что теперь будешь делать? – тихо спросила Дорота, ставя передо мной дымящийся отвар.

Вдохнув терпкий травяной аромат, я обхватила кружку руками и стала греть об нее пальцы.

– Буду искать другой способ исцелить брата. Ждать еще год я не собираюсь.

Почему-то вдруг подумалось об оставленных на развалинах варежках. И платке брата. Платок наверняка унесло ветром, а за варежками, наверное, стоит завтра вернуться. Лишней пары у меня не имелось, но это была такая мелочь по сравнению с несчастьем, три года назад случившимся с Фабианом. Мачеха не желала заниматься его лечением, а у меня не было ни средств, ни связей. Только описание обряда, который так долго искала.

Два года поисков, год подготовки…

Столичные чародеи, может, и могли бы ему помочь, но где мы, а где столичные чародеи. Да и не станут они врачевать за простое чистосердечное «спасибо», а Стелла скорее в монашки пострижется, чем выделит деньги на лечение мальчика.

– Иди спать, милая. Тебе нужно отдохнуть, – ласково проговорила Дорота, мягко касаясь моей щеки теплыми пальцами.

Благодарно ей улыбнувшись, я допила отвар, выудила из кармана нож и, под удивленным взглядом Дороты положив его на стол, поднялась. Поцеловав свою защитницу в щеку, пожелала ей доброй ночи.

Перед тем как отправиться к себе, заглянула к брату. После того трагического случая это стало своего рода традицией – проверять перед сном, все ли с ним в порядке. Сердце сжалось при виде худенького тельца ребенка, свернувшегося под одеялом.

– Я все исправлю. Обязательно исправлю… – прошептала одними губами.

Войдя в комнату, осторожно поцеловала Фабиана, невесомо коснувшись его лба губами. Поправила одеяло, провела пальцами по шелковистым каштановым прядям и, горько улыбнувшись, тихо вышла.

В те мгновения я пуще прежнего ненавидела Снежных.

Последнее, что он помнил, – это боль, заполнившую тело, пронзившую каждую его клетку, и наступившую за ней слабость.

Слабость… Хьяртан-Киллиан Эртхард уже и забыл, а может, и вовсе никогда не знал, что это такое – быть слабым. Да и боль Снежные ощущали иначе, не как простые люди или даже маги. Лишь тихие, приглушенные ее отголоски…