Мир рухнул.
Айкон больше не чувствует радости и превосходства над всем миром, который казался ей покорённым — но на самом деле лишь ждал момента, чтобы вонзить между лопаток остриё ножа. Сквозь омертвевшие слои кожи пробегает импульс, разливаясь по разлагающимся венам каплями бурлящей от ярости крови. Под слоем кожи движутся напряжённые мышцы, принадлежавшие поглощённым ею людям. Её тело — лишь перекрой из чужих тел, адский коктейль затянутых её бесконечной внутренней бездной предметов и жертв. Она — покойник, не живая и не мёртвая, способная быть частью бытия, но обитать в небытии одновременно. Не может ощущать боль, умирать, дышать, чувствовать — так характеризовали её способности, опираясь лишь на поражающие воображения умения кубического бога. Результаты эксперимента поражали: ведь всё указывало на то, что I.C.-0n может практически всё, при этом не затрачивая много энергии на бесконечное самовоспроизведение и поддержание всех жизненно важных систем. У эксперимента с кодовым названием I.C.-0n не было никаких слабых мест. Казалось.
Одно всё же нашлось — её хрупкое кубическое сердечко, бьющееся так по-человечески под слоями защитного корпуса и переработанной мясной оболочкой. Из плотного чёрного кубика воплощение зла во плоти могло превращаться в роботизированное существо, которое нельзя было охарактеризовать ни как человека, ни как механизм. Она словно была и тем, и другим сразу, но не являлась при этом ни одним из них. Эта форма была не единственной доступной — Айкон могла ассимилировать нечто, что отдалённо напоминало обычного человека — девушку с двумя длинными фиолетовыми хвостиками на голове и пустыми крестообразными зрачками ядерно-зелёного цвета. С татуировкой на плече, бледной кожей и электронным голосом, который мог напугать любого. Бог во плоти? А то. Боги хотят власти — Айкон хочет власти. Она поглотила бы всю Вселенную при желании, могла уничтожить что угодно, создав иное взамен — и пусть всё, чего касались её смертоносные руки ради попытки использовать это, превращалось лишь в пыль или сильно мутировавшую живую (или наоборот) бесконтрольную массу. Айкон была для себя богом, не делающим исключений и не отступающим ни перед чем чисто из принципа. Но проблема пришла, откуда её не ждали.
С ней что-то не так. Все кубы были другими. Айкон не должна чувствовать, сожалеть, показывать эмоции. Её дикое желание убивать усмиряло наличие ещё какой-то незримой силы — она присутствовала в её сознании и раньше, но лишь рядом с администратором включалась на полную мощность. Долгая дорога к смерти довела Айкон до осознания того, что она привязалась к своему похитителю — пусть так нелепо, ненормально, одержимо, как может привязаться только она одна — но отрицать наличие чувств было бы ещё глупее. Мёртвый сгусток зла? Влюбился? Как же это непривычно звучит. Неправдоподобно, бредово, безумно!
И всё же…
Хотелось прижиматься к пареньку, ощущая под подушечками мертвецки холодных пальцев чужую кожу — такую живую и тёплую, в противовес самой Айкон. Приближаясь к чужому лицу, можно было слышать импульс выталкиваемого из лёгких воздуха, что ласкал слух, подобно шуму морского прибоя или ночному ветру. Админ шутил, смеясь так по-человечески, словно его собеседник — кто-то обыкновенный, а не всемогущий бог в мясной оболочке. Айкон не могла знать, боится ли он её после всех этих фраз о том, что она мечтает его поглотить, чтобы превратить в свою батарею, но Макс — а именно так звали администратора — вёл себя рядом с кубом спокойно, кажется, даже относился к ней, как к человеку — существу, равному себе, не выше и не ниже. Он пытался понять Айкон и логику её действий, и пусть разум его в этом недалёк — внутри бога что-то трепетало от осознания того, что он хотя бы пытается это сделать. Нечто, что обычные смертные именуют душой, теплело, разливаясь по венам звонкой капелью и заставляя испытывать мурашки, пробегающие вдоль хрупкого, изломанного в нескольких местах позвоночника. Айкон чувствовала себя рядом с ним живой. Даже будучи в теле мертвеца. Не умея дышать. Казалось бы, не умея чувствовать…
Внутри уродливого наполнения её тела, среди чужих внутренностей, гаек, шестерней, ошмётков мяса, кожи и несмолкающих человеческих криков поселились бабочки. Сначала одна, потом другая… И вскоре всё тело парило над землёй не потому, что Айкон умела левитировать, а потому, что эти незримые бабочки влюблённости держали конечности в воздухе. Хотя целесообразнее было находиться в форме куба и прятаться в рюкзаке Макса, Айкон не желала менять форму и оставалась в своём человеческом обличии. Потому что так она могла гораздо лучше уловить тепло чужого тела или расслышать его дыхание. Так можно было обнять Макса и пропускать между пальцами его мягкие волосы. Уткнуться носом в его плечо. Безумным, пугающим голосом шептать свои маниакально сокровенные желания о Великом суде, который Айкон хотела взвалить на свои тонкие плечи. Рядом с Максом она чувствовала себя бесконечно сильной - хотелось существовать ради него, показать ему все свои способности, чтобы услышать похвалы (или колкости насчёт её комплекса бога, который Айкон считала вовсе не минусом). Бабочки в животе порхали всё сильнее, Айкон парила в небесах своего сознания, строя сладкие размышления о безоблачном будущем, пока не узнала правду.
Бабочки погибли. Впрочем, они не исчезли совсем — их крылья трансформировались в ужасные кривые вилки, которые пронзили девушку изнутри, когда случилось самое страшное, что только могло случиться. Айкон доверяла Максу, как себе, строила планы, мечтала, всё больше становясь похожей на человека и обретая ранее непознанные эмоции и ощущения. Но острые копья крыльев проткнули сердце, застряв в нём навсегда, мешая ему биться, как прежде. Ранения истекали чужой кровью, пока Айкон билась в истерике неподалёку от места, куда Макс должен был её привести. По бледным щекам её лица солёными водопадами струились слёзы, а сама девушка, неряшливо взъерошенная, пряталась за скалой в нише какой-то горы, пока снаружи гремела гроза. Кеды промокли, кожа блестела от щедрым градом окативших её дождевых капель, про одежду вообще можно было промолчать. Айкон дрожала, царапая открытые плечи, пытаясь ногтями содрать из-под слоя кожи своё светящееся зелёным ненавистное тату.
Предатель, предатель, предатель.
Она думала, что Макс никогда не сделает ей больно. Что жертва тут — он, а не она. Что их путь завершится чем-то более приятным, чем весть о том, что Айкон — вовсе не бессмертна, и уж тем более не бог. Кончина бывшего бога находилась так недалеко, что желание жить становилось с каждой минутой ещё более отчаянным. Хотелось почувствовать себя вновь живой хотя бы перед смертью, но тот, кто заставлял Айкон чувствовать жизнь внутри её мёртвого тела, оказался предателем, и теперь бабочки в животе больше не порхали, лёгкие не дышали, глаза не видели, а тело — не слушалось. И сердце практически не стучало, хотя всё ещё трепетало в груди, где-то под рёбрами.
Тело окатило волной дрожи после громкого раската, эхом разлетевшегося по пещере. Девушка поджала ноги к лицу, стирая с губ вечно текущую изо рта струйку крови, размазывая её по белоснежной коже и страдальчески простонав. Предатель. Как я вообще могла тебе верить…
Отчаяние сменялось яростью, потом вновь заставляя чувствовать себя беспомощной, а любая попытка подняться на ноги приводила к тому, что девушка без сил валилась на землю, царапая колени об острые камни и пачкаясь в жидкой грязи, натёкшей во время дождя. Одна часть Айкон искренне хотела уничтожить предателя и отомстить за то заблуждение, в котором она пребывала до определённого момента. Но другая часть отчаянно хваталась за любые попытки оправдать этот непростительный поступок. Девушку разрывало от испытываемых противоречий. Казнить, оставить в живых, простить, ненавидеть, молча уйти, разнести всё к чертям или совершить то, что было в планах с самого начала?
Если просчитать все шансы, у неё есть вероятность успеха. Сначала нужно заглянуть смерти в глаза — если у неё вообще таковые есть. Победить эту смерть. У смерти есть имя — Кири, но это ни на что не влияет. И смерть Макса ни на что не повлияет. Айкон сделает всё, чтобы отомстить за нанесённые своему нежному сердцу раны, которые вряд ли когда-нибудь заживут. Да, она любит его. Но он не должен остаться безнаказанным.
