Однако везде есть добрые люди, нашлись они и в отделении, где некогда трудился майор. Женьке предложили выбор — либо мотать срок, либо бить в барабан. Тюрьма пугала Женьку до дрожи, и он выбрал второе предложение. Долгие тридцать лет господин Бурмистров отрабатывает свою свободу, сдавая всех и вся, отчаянно жалея, что однажды вообще родился на свет. Любящая супруга оставила милого, и с тех пор Евгений Тихонович коротает вечера в одиночестве. Последним заданием Бурмистрова стал поиск и обязательная сдача особо опасного преступника и рецидивиста, поправшего все человеческие законы, Моськина Прохора Степановича. Евгению Тихоновичу не пожалели красок, расписывая прегрешения господина Моськина, но важные и значимые не учли одной особенности своего коллеги. Точнее, они о ней попросту не знали. Бурмистров умел читать мысли. Он видел людей насквозь и уже при первой встрече с преступным элементом знал про него все то, о чем сам Моськин предпочитал молчать. Именно поэтому Бурмистров так настоятельно рекомендовал своим постояльцам не покидать его скромного жилища и не афишировать своего присутствия. Он хотел усыпить бдительность силовиков и при благоприятном стечении обстоятельств отправить Моськина за пределы города. О существовании «опасного» господина Евгений Тихонович знал уже тогда, когда непосредственный Дергачев попытался спасти неуклюжего деда от нападок дикой твари. При желании он мог в первый же день привычно настучать любому из бойцов охраны, однако он предпочел помочь, почти насильно удерживая своих постояльцев от неминуемого ареста. В целом все, Женя. Дед не виноват, что не успел воплотить задумку. За его квартирой уже было организовано наблюдение, и арест квартирантов был делом времени. Бурмистров сумел ускрестись только благодаря прежним заслугам.»

Тихон замолчал, а Женька не находил слов, во все глаза пялясь на толстяка Евгения Тихоновича Бурмистрова, прожившего такую нелепую скучную жизнь.

«Прости меня, Женя,» — пробормотал Дергачев, а дед неожиданно по-доброму заулыбался.

«Я не держу зла на тебя, Женька. И ни на кого не держу. Так уж сложилось. А моя мать умерла до того, как моя жизнь покатилась под откос. Выходит, она и не узнала, какую блестящую карьеру состряпал ее сын.»

«Прости меня, Женя — снова повторил Дергачев, — и Варвару тоже прости. Она всегда была дурой, с этим ничего не поделаешь.»

«Уходите из этого города, — прошамкал дед, возвращая себе привычный облик, — диких тварей, тех, что создал безумный ученый, больше нет. А остальные тоже исчезнут со временем. Всему свое время.»

Бурмистров что-то невнятно забормотал, подталкивая к порогу поздних гостей. Тихон коротко кивнул старцу и вытолкал за дверь совершенно обалдевшего Женьку.

«Как ты узнал про все это? Ни за что не поверю, что дед сам рассказал тебе все это.» — повторял Женька, торопливо скатываясь по ступенькам.

«Конечно нет, Женя, — неожиданно звонко рассмеялся Тихон, — такое никогда никому не расскажешь. Однако не забывай, братик, мы все же одна чокнутая семья, а я ведь тоже кое-что умею. Я прочитал эти откровения в его голове. Такая информация здорово мешает жить, особенно когда таскаешь ее долгих тридцать лет. Не смотри на меня так, приятель, твои фантазии мне не интересны, однако впредь старайся думать не слишком громко, дружище!»

Глава 33.

Женька ворочался на жестком ложе, уворачиваясь от пугающих настойчивых кошмаров, являвшихся к нему каждую ночь. Преступному Варвару казалось, что серые тени, мельтешащие вокруг, сейчас набросятся на него и утащат в неведомое, вершить суровый суд за грабежи и насилие. Подобные видения мешали жить, пробуждая в несознательном Женьке тщательно убаюканную совесть.

«Пора убираться отсюда, — сквозь полудрему донесся до него знакомый голос, — нас ждут горы и ущелья, к тому же я не уверен до конца, что мои недавние проделки останутся без внимания»

Слова Тихона немного взбодрили Варвара, выдирая из липкого сна, и направили мысли в новое русло. Последнее время выдумщик Тихон слишком заигрался, и по мнению Дергачева, ему давно пора бы умерить свои преступные порывы. Однако, миротворец Женька опасался касаться в разговорах с отрешенным братом таких скользких тем. Очередной спонтанный арест и последующее возвращение в подвал вызвали в Тихоне загадочные перемены, на которые даже наблюдательный Женька не с первого раза обратил внимание. Первые дни Тихон оставался привычно задумчивым, спокойным и сдержанным, таким, каким был на протяжении последней сотни лет. Однако шло время, дни складывались в недели, и в поведении брата все четче угадывались несоответствия. Иногда, во время их нечастых бесед Тихон странно замирал, словно прислушиваясь к внутренним ощущениям, потом его отпускало, но начавшиеся диалоги оставались незавершенными. Он все реже составлял компанию своему Варвару в грабительских облавах, предпочитая проводить время в одиночестве. Как-то во время очередной вылазки за продовольствием Женька неосторожно оступился и раскроил себе ногу до самого бедра. Порез был глубоким, болезненным и в пару минут выключил Женьку из общественной жизни. Тихон не присутствовал при очередном грабеже и только невнятно выругался, увидев в дверях вернувшегося хромающего Женьку. Варвар был уверен, что ученый брат тут же примется составлять лекарственные снадобья, возвращая Женьке бодрый вид. Однако тот молча уложил Женьку на топчан и, осторожно стащив испорченные штаны со своего пациента, уставился на чудовищную рану. Так он простоял некоторое время, не предпринимая ничего, и Женька, почувствовав нарастающую тревогу, негромко пробормотал:

«Тихон, приготовь какую-нибудь мазь, что ли»

Однако, посыл остался не принятым, Тихон продолжал пялится на кровоточащую рану, что-то беззвучно шевеля губами, очевидно матерясь. Женьке надоело валяться без дела, тем более, что нога продолжала требовать участия, а ужин, по понятным причинам, откладывался на неопределенный срок. Варвар, кряхтя, сделал попытку подняться, однако тут же был остановлен ожившим Тихоном. Тот уложил Женьку обратно на топчан и, едва касаясь, провел раскрытой ладонью по рваному порезу, не переставая бормотать про себя что-то невнятное. Перед Женькиными глазами замелькали разноцветные круги, голова странно потяжелела, и он заснул, так и не дождавшись от Тихона реанимационных мероприятий.

Утро нового дня началось для Женьки с бодрой приветственной реплики Тихона.

«Как самочувствие, Женя?» — с явным, почти научным любопытством озвучил тот очень нехарактерную для себя фразу. Тихону никогда не было настолько интересно Женькино здоровье, чтобы начинать день беспокойством о его физическом состоянии.

«Нормально», — отозвался Варвар и вдруг вспомнил, с чем вернулся вчера вечером с продовольственных вылазок. В недоумении он опустил глаза на израненную конечность, чтобы полюбоваться на едва заметную белую ниточку длинного шрама. Женька потрогал пальцами результаты врачебных трудов и вопросительно уставился на своего лекаря.

«Что произошло?» — в изумлении проговорил он, силясь вспомнить, сколько времени провел, валяясь в забытьи. Такие порезы должны приобретать заживший вид спустя месяц нудных процедур, а никак не на следующее утро.

«Все хорошо? — снова уточнил Тихон, — ничего не беспокоит?»

Женька помотал головой, прислушиваясь к ощущениям и присел на доски своей лежанки. Даже при всем мастерстве и знаниях Тихон никак не смог бы залечить его ногу за такое рекордно короткое время.

«Выдохни, приятель, — снова обозначился Тихон, — я применил суперсовременную методику. И скажи уже что-нибудь, а то я буду считать, что ты не доволен результатом.»

Женька снова кивнул и потянулся к единственным штанам, потерявшим былую привлекательность и целостность.

«В чем я буду ходить? — вместо благодарности, пробурчал он, мысленно прощаясь с вышедшей из строя главной деталью гардероба, — Тихон, сотвори мне еще одно чудо, сделай мне новые штаны»