Пройдя немыслимое по своей продолжительности расстояние, я различил впереди темный предмет, не вписывающейся в лесной пейзаж. Махнув рукой на осторожность, я кое-как пролез через переплетенные ветки и уткнулся в многострадальный уазик, намертво вмерзший в колею. Его плачевное состояние не позволяло надеяться на сиюсекундное путешествие, однако в качестве ночлежки он вполне мог сгодиться. Я влез на обледеневшее сиденье, и замотавшись в остатки лохмотьев, тотчас же заснул.

Мое возвращение домой нельзя было назвать чрезмерно комфортным. Реанимационные мероприятия, направленные на возрождение не убиваемой техники, привели к содранным в кровь ладоням и добавили моим синтетическим доспехам несколько дыр. Махнув рукой на чудо военной промышленности, я двинулся вперед пешком, надеясь на удачу. Сейчас мороз и ветер значительно подкорректировали дорогу, и она больше не казалась мне непроходимой. Легко преодолев пяток километров, я выбрался на асфальтированную трассу и осмотрелся. По обеим сторонам весьма современной дороги раскинулись занесенные снегом бескрайние поля, мне оставалось только выбрать для путешествия нужное направление. В условиях всевозможных ограничений и тотального контроля надеяться на частный транспорт не приходилось, не говоря уже о том, чтобы каким-то чудесным образом дождаться на пустынной трассе транспорт пассажирских перевозок. Я медленно брел вдоль асфальта, вспоминая незамутненное время, когда при подобных обстоятельствах легко можно было поймать попутку и с ветерком прокатиться до любой точки. Мои счастливые воспоминания внезапно разбавились ощущением чужого присутствия. На всем видимом глазу пространстве не было ни души, однако ощущение не проходило, а только добавлялось подробностями. Теперь я отчетливо слышал легкие шаги и едва заметное сопение, природа которых оставалась для меня загадкой. Трасса делала крутой поворот, уводя меня от заснеженных просторов к некоему поселению, обозначенному целой улицей крепких кирпичных домиков. Шаги и сопение стихли, а им на смену пришли обычные звуки жилого района. Сказочный дед, прощаясь со мной в Нордсвилле и оправляя меня восвояси, совершенно не подумал о естественных потребностях моего организма. Я мог продержаться без еды рекордно долгое количество времени, однако незапланированная битва и полубессонные ночи сделали меня наглым, голодным и злым. Забывая про осторожность, я решительно постучал в ближайшую избушку и тут же был встречен пронзительным забористым ругательством. Следом за ним в проеме двери показалась довольно высокая худощавая женщина чуть старше среднего возраста. Она осеклась на полуслове и смущенно пробормотала, пряча глаза:

«Ох, приношу свои извинения! Я подумала мой алкаш вернулся. А вы кто такой будете-то?»

Я не стал делиться фактами своей биографии, ограничиваясь кратким «Мне нужно попасть в город ***»

Женщина понимающе кивнула и махнула рукой куда-то в сторону трассы, которую я только что покинул.

«Вон по той дороге вроде бы можно попасть, — неуверенно произнесла она, — мы-то сами давно уже никуда не ездим. Раньше у нас по селу автобус бегал, да с нынешними временами разве наездишься!»

Мне нестерпимо хотелось жрать, но теперь, уведя разговор в другое русло, мне было неловко просить у осторожной хозяюшки химической отравы. Сама она делала вид, что не замечает моих насущных потребностей. В нашу бесполезную беседу всунулся упомянутый алкаш, внезапно показавшийся в шаговой доступности.

«Ты чего тут трешься? — гневно поинтересовался он, приближаясь к родной хате, — а ну пошел прочь, пока я подкрепление не позвал. Чего тебе надо?! Снова за свое принялся, фраер?»

Супруга тут же скрылась в доме, оставив сурового отца семейства выяснять скучные подробности. Тот явно принял меня за кого-то другого, и решил продолжить тупые разборки. Поняв, что дружбы не выйдет, я приветливо кивнул, не желая провоцировать вспыльчивого аборигена, и двинулся дальше, шатаясь от внезапно охватившей слабости. Улица давно кончилась, а настырный абориген все никак не мог выяснить, с какой целью я появился в его краях. Мужик был явно не в себе, то и дело выкрикивая оскорбления и норовя задеть меня корявыми кулаками. Наконец, я не выдержал, и, развернувшись к нахальному приставале, зло прошипел: «Ты чего примотался ко мне? Ты всех прохожих так достаешь?»

«Кроме тебя тут отродясь никого не было, — тут же отозвался мужик, растеряв былую уверенность, — последний раз группы эти рейд учиняли, всю улицу прошерстили. Тварей этих ищут, будь они неладны. Будто мы у себя на ночлег этих чудищ оставляем! А ты кто таков? Не первый раз тебя тут вижу. Не из этих будешь, из проверяющих? Мы тут с такими долго не церемонимся!»

В голосе собеседника снова зазвенели злые ноты, а движения приобрели утраченную задиристость. Он был откровенно пьян, а значит, к конструктивному диалогу неспособен. Кое-как отвязавшись от настырного типа, я двинулся дальше, про себя примериваясь к месту ночлега. Поселение было совсем небольшим и располагалось возле искусственных посадок, в которых я отыскал себе сухое и относительно уютное пристанище. Мое недавнее обращение принесло мне множество преимуществ, в число которых входила полная невосприимчивость к резким перепадам температуры. Конечно, я тоже испытывал дискомфорт, валяясь на снегу под ледяными порывами ветров, но просидеть под густым кустом ночь считал вполне приемлемым. Тяготы перехода быстро перенесли меня на ту сторону реальности. Во сне я снова был на побережье, в заброшенном подвале, и Женька рассказывал мне красивые истории о вечном и главном, то есть о финансах. Неожиданно его голос приобрел незнакомую хрипоту, стал низким и прокуренным, а в поведении засквозила несвойственная быдловатость. Он с силой толкнул меня к стене и я, больно ударившись о ее неровную поверхность, распахнул глаза. В неясном свете ночи я различил несколько темных фигур, осторожно крадущихся в мою сторону.

«Вот он, фраер, — донесся до меня все тот же хриплый голос из моего сна, — шпион. Заходи слева, Влас, похоже он тут один. Надо от него избавляться по-тихому, пока не донес.»

Я действительно был тут один, но это обстоятельство не давало наглецам большого преимущества. Я, стряхивая остатки сна, поднялся на ноги и непарламентски поинтересовался у гостей о причине визита. В одном из смельчаков я узнал недавнего алкаша в компании еще троих или четверых ему подобных. Почему незнакомый путник вызвал у маргиналов столько негативных эмоций, я понять не мог, а непрошенные гости не пожелали вводить меня в курс дела. Вместо этого один из них грубо столкнул меня на землю, наваливаясь сверху всей тушей и нанося мне беспорядочные удары кулаком.

«Чертов проныра! — бормотал мой противник, навешивая мне лещей, — все вынюхиваешь, ищейка, стукач.»

Остальные не стали стоять в стороне и тоже подключились к процессу, вымещая на мне страх и неопределенность. Я кое-как отбивался, имея плохие шансы, а мои неокрепшие после битв с волками руки все никак не могли по достоинству ответить на озлобленные выпады. Мне все еще казались несерьезными их нападки, в них я видел отчаянные попытки взрослых людей скрыть собственные комплексы и слабость и расценивал это как банальное хулиганство. Так я думал до тех пор, пока один из нападавших не выхватил из-за пазухи вполне настоящий остро отточенный нож.

«Ты ничего не сможешь доказать, тощий ублюдок, — прошипел он, беспорядочно тыча в воздух опасным оружием. — нас не было в поселке, когда твари зарезали вашу охрану. Это сделали они, приятель, мы к этому не имеем никакого отношения. Они зарезали их, ножами. Они сделали это!»

Речь местного становилась бессвязной, слова слипались в кучу и из его заполошного пьяного полупризнания я понял одно — парни прикончили охранника безопасности, и теперь неумело пытаются свалить ответственность на диких. А во мне видят свидетеля их неосмотрительных действий, шпиона и черт знает кого, но они смертельно напуганы и пытаются замести следы.

«Нападение на представителя закона грозит серьезными последствиями, приятель, — проговорил я, отчаянно надеясь, что здравый смысл еще не до конца покинул горе-преступников. — а твари не могут резать ножами, придумай что-нибудь поубедительней»