И словно по команде вместо обросшего заскорузлого мужика я увидел на кровати худого израненного Женьку, и в моих жилах заструился огонь. Я обхватил ладонями тощую фигуру и вкладывая в интонацию всю убежденность, забормотал те самые молитвы и просьбы, что подняли на ноги Богшу. Я не могу сказать с уверенностью, сколько времени я провел за околонаучными процедурами, впадая в состояние отрешенности и анабиоза. К реальности меня вернули изумленно недоверчивые вопли собравшихся поглазеть на мои манипуляции. Я открыл глаза и уставился на ровную, здоровую, но невозможно грязную кожу лежащего передо мной высокого жилистого мужика. Тот изумленно пялил вполне осмысленные мутноватые глазки на своего врачевателя и мотал головой, отказываясь верить в свое исцеление.

«Ох, ты ж, ну надо же! — заполошно верещала тетка, тоже не до конца осознав радостный финал, — вот ведь, как же так?»

Ее интонация никак не давала полной картины охвативших ее эмоций. В какой-то момент мне показалось, что она разочарована результатом и с большей охотой продолжила бы причитания над растерзанным умирающим супругом. От приложенных усилий у меня кружилась голова и подкашивались ноги, но я нашел в себе силы поинтересоваться у исцеленного:

«Как вы себя чувствуете?»

Мой голос звучал привычно, негромко и мягко, однако мужик резко вскинулся на кровати и, вонзив в меня кривой тонкий палец, истошно заголосил:

«Тварь! Помогите! Дикая тварь!!»

Его вопль был подхвачен всеми присутствующими, и дополнен новыми нюансами. Тот самый мужик в тулупе, что любезно согласился предоставить мне ночлег и внимательно следивший за моими движениями во время реанимационных мероприятий, подключился к общему хору и рявкнул:

«Это колдун! Бейте его!»

Сговорчивых нордсвиллцев не нужно было уговаривать дважды. Хозяюшка ловко двинула мне под ребра трудовым крестьянским кулаком, открыв дорогу остальным, и мне с большим трудом удалось выскользнуть на улицу, уворачиваясь от пинков.

Я несся по пустым дорогам и давал себе самые страшные клятвы никогда, ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в чужие дела и, самое главное, никому не оказывать разного рода помощь. Особенно тем, кто в ней не слишком нуждается.

«Что с тобой не так, Тихон?»— рефреном звучал в голове голос Женьки, и я был склонен согласиться с его риторическими высказываниями.

Глава 28.

Мне снилась Настя, моя давняя подружка, хитрая и продуманная, решившая однажды переиграть меня на моем же поле. У нее тогда мало что получилось из задуманной махинации, нам пришлось расстаться, но время от времени я вспоминал ее милое личико и иногда видел ее во сне. Она целовала меня, уговаривая начать все сначала, а я только мотал головой, уворачиваясь от слюнявых поцелуев.

«Довольно, Анастасия! — пробормотал я и открыл глаза. Надо мной нависала мохнатая серая морда и с видимым любопытством тыкалась мокрым носом в мои губы. От неожиданности я зажмурился, а когда снова открыл глаза, морда переместилась вбок и приняла облик огромного серого хищника, терпеливо ожидающего моего пробуждения. В один миг в моей голове воскресли события прошлого дня. Спасаясь в который раз от разъяренных горожан, я не придумал ничего лучше, как укрыться в диком лесу, еще не до конца выяснив собственные предпочтения. Что для меня выглядело более привлекательно — быть растерзанным озлобленными нордсвиллцами или дикими стаями серых? Выбрав второй вариант, я ловко нырнул в непролазные заросли, и, оставив позади гневные вопли, обессиленно рухнул в сухие кусты. Проспав до середины следующего дня и оставшись целым, я был разбужен серым хищником, почтительно сидевшим в шаге от меня. Дождавшись моего возвращения в мир реальности, он коротко взрыкнул и скрылся в густых переплетениях веток. Я основательно продрог и безумно хотел жрать, однако возвращаться в негостеприимный Нордсвилл решил не торопиться. В моей голове еще барахтались слабенькие идеи возвращения в мой привычный мир, с группами реагирования, другими тварями, угрозой ареста и моим Женькой. Последнее обстоятельство выглядело наиболее весомой причиной возвращения, и я решил рискнуть. Военная техника возможно не до конца распалась на составляющие элементы и все еще ждала моего внимания. С этой обнадеживающей мыслью я поднялся на ноги и, запахнув остатки синтетический куртки, двинулся вглубь леса. Я шел по наитию, руководствуясь подсказками внутреннего голоса, поскольку, даже приблизительно не имел представления, где сейчас нахожусь.

Мои бесцельные блуждания вывели меня на окраину леса, и я снова оказался на границе с городом. В этот раз обычно пустынный город таковым не был. На улицах то здесь, то там толпились встревоженные граждане, непрерывно переговаривающиеся между собой. Их монотонные беседы сливались в один непрерывный гул, в котором слышалась откровенная тревога. В первую минуту я подумал, что жадные до впечатлений нордсвиллцы собрались, чтобы учинить расправу над колдуном, то есть мной. Но, как выяснилось в дальнейшем, моя скромная персона не имела никакого отношения к намечающимся мероприятиям. Полянка, откуда я наблюдал развернувшуюся картину, имела небольшое ландшафтное преимущество, поскольку находилась на возвышении. Оттуда было хорошо видно, как горожане, обсудив насущное, внезапно зашевелились и образовали одну тесную кучу, ощетинившуюся разного вида оружием, преимущественно вилами и лопатами. Вскоре мне стали понятны стратегические маневры граждан. С северной стороны леса прямо на город текло серое море, неумолимое и огромное. В наступающих сумерках серые стаи, слившиеся в единый поток, казались огромным животным, разумным, жестоким и опасным. Жители растерянно замерли, ожидая неизбежного, и мне внезапно стало жалко этих недотеп. При всей их недалекости, туповатости и примитивности, нордсвиллцы были обычными людьми, откровенно пасующими перед надвигающейся бедой. Мне ничего не угрожало, я мог свободно покинуть территорию обреченного города, серым стаям я был неинтересен. Однако я не мог просто стоять и наблюдать, как мохнатое чудище душит в неласковых объятиях несчастных обывателей. Правда и остановить это течение я тоже не мог. Во всяком случае, я был убежден, что сложу буйную голову вместе с остальными, если просто сделаю попытку снова вмешаться в ход истории. Я спустился со склона и медленно двинулся навстречу потоку. «Что я теряю? — малодушно думал я, вглядываясь в колышущуюся массу, — моя жизнь надоела мне до чертей, а так, я может сумею разорвать пару-тройку хищников и умру героем»

Эта мысль настолько ободрила меня, что я расправил плечи, ускорил шаг и уже через несколько минут мог отчетливо различить некоторые черты серых угрюмых морд. В этом непрерывном движении угадывалось размеренное, продуманное действие, оно завораживало своей слаженностью и на какое-то мгновение я отчетливо различил в широколобых оскаленных рожах людские черты. Возможно, тут сыграло роль мое не в меру разыгравшееся воображение. Женька наверняка посмеялся бы над моими попытками воссоздать мыслеобразы, и обозвал бы меня романтическим прагматиком. Мысль о Женьке обожгла мое сознание. Выходит, я больше не увижу его вечно настороженную рожицу и не услышу его мудрых наставлений и предостережений? Выходит, что так, подумал я, теперь уже отчетливо различая в темноте густую шерсть и слыша редкие взрыкивания. Серая стая замерла, остановившись в нескольких метрах от меня, и уставилась на внезапно возникшее на пути препятствие тысячей ярких желтых глаз. И вновь в мохнатых мордах мелькнули заострившиеся угловатые черты представителей высшей расы.

«Женька был прав, — с усмешкой подумал я, — я слишком прагматик, чтобы верить в чудеса. Чудес не бывает, я утверждаю это, как ученый, врач и с недавнего времени почетный Лекарь города Нордсвилла»

Последняя мысль вызвала во мне смешанные эмоции, а в крови снова пробежали знакомые обжигающие искры. Я поднял вверх обе руки и, повинуясь внутреннему голосу, грозно рявкнул, обращаясь к серой массе: